Арктика — русская. Крест — свидетель

Освоение, изучение и охрана Арктики — одна из главнейших задач,стоящих сегодня перед Россией. В гостях у Pravda.Ru почетный полярник, замдиректора НИИ Культурного и природного наследия, руководитель Морской арктической комплексной экспедиции (МАКЭ), инициатор создания первого арктического национального парка «Русская Арктика» Петр Боярский.
— Петр Владимирович, какие цели у вашей ежегодной экспедиции? Почему она нужна и важна для России и всего мира?
— Еще академик Дмитрий Сергеевич Лихачев ввел термин экология культуры. Сейчас наше государство действительно в Арктике тратит деньги на экологические работы, но совершенно забывает про экологию культуры. Мы занимаемся именно комплексными исследованиями — культурным и природным наследием. В нашей экспедиции — археологи, историки, геологи, орнитологи, специалисты по ядерному оружию и по медведям, и так далее. Но главный упор у нас все-таки на культурное наследие.
Нам давно стало понятно, что без истории, без исторической подосновы не может существовать ни одно нормальное государство. Сейчас много говорится о патриотизме, о воспитании молодежи, но забывается, что молодежь воспитывается на образах, перед ними должны быть личности, которым хотелось бы подражать.
Очень хорошо, что у нас это поняли в отношении героев Великой Отечественной, и многое было поднято и сделано. Но молодые люди стремятся к разным профессиям, у всех разные интересы.
В освоении Арктики участвовали люди разных профессий, там же ведь были и физики, и химики, и путешественники, и летчики, и моряки и так далее… А предыстория всему этому была простая — сельско-морские селения людей, которые назывались поморами. Они ходили на самостоятельно построенных судах, они первые организовали мореплавание в Арктическом регионе! И это ведь заслуга России! По Арктике во льду поморы первые начали ходить на своих судах и доходить до Шпицбергена, на Новую Землю ходили и так далее.
— И это имеет не просто экономическое и гуманитарное значение, но и стратегическое.
— В точку. Мы издали шикарные тома, хотя министерство культуры нам не дало на это даже очень маленькую, просто смешную сумму. Тогда я обратился к Патрушеву, который тогда был ответственный секретарь Совета Безопасности России. Я написал, что эта проблема напрямую касается безопасности России в Арктике. У нее — очень важная роль. И надо доказать, что это наши территории, даже те, которые были открыты не нами.
Например, Земля Франца Иосифа была открыта несуществующим теперь Австро-Венгерским государством. Но осваивались они многие десятилетия, а другие и не одно столетие, именно нами.
Есть документы времен Ивана Грозного и так далее. Но когда на них ссылаются, представители Запада часто говорят, что там написали-не написали, может, подделали-переделали, еще надо проверить, что это за бумага, бывают фальшивки исторические и все тому подобное.

Но мы создали карту, например, архипелага Новая Земля — 900 км длиной. И все побережье там усеяно точками и разными значками, показывающими, что здесь был лагерь, поморские стоянки, здесь мы копали зимовье того, там — другого, третьего…
Они ошалели! Это, — говорят, — что?! Так много?! Это же пустая была земля?! Я говорю: Как пустая? Вот, глядите, она несколько столетий осваивалась нами. Мы там, конечно, пометили и зарубежные экспедиции, но их немного. Ясно видно, что все это было освоено нами!
Когда мы издали карты Земли Франца Иосифа и острова Вайгач, в обращении я написал, что это убедительней любых других доводов. Там все наглядно и понятно.
Мы же ведь не абстрактные находки делаем. Мы раскапываем поморские стоянки, стоянки наших исследователей 19-го-начала 20-го века, святилища ненецких народов, православные храмы, которые стояли на Новой Земле более 100 лет назад и так далее. Это наиболее убедительно доказывает наш приоритет в Арктике. Это реальные аргументы.
Мы стали издавать серию «Острова и архипелаги российской Арктики», где все это документировано. Это толстенные фолианты, там блестящие фотографии и рисунки, на них — природная среда и наши находки, остатки самих зимовий, есть все, что откопалось.
Еще сохранились поморские кресты. Целую систему навигации поморы создали в Арктике благодаря установке могильных, поклонных и других крестов. Были поморские лоции, объяснения, куда плыть и как ориентироваться, где что надо делать.
— Какова география исследования Морской комплексной экспедиции?
— Начиная с Запада — с Соловков от Белого моря — и в Арктику: Земля Франца Иосифа, весь архипелаг, Колгуев остров, Новая Земля, остров Вайгач, Северная Земля, которую назвали первооткрыватели Землей императора Николая II, Новосибирские острова, побережье Таймыра, острова Карского моря и дальше вплоть до острова Врангеля.
Нами выявлено и нанесено на карты, описано в книгах более тысячи важных объектов. Том «Соловки» будем сдавать в конце года.
Мы работаем по всей Арктике. Более того, мы единственная экспедиция, которая работала и работает на Новой Земле в закрытой зоне ядерного полигона. Я доказал коллегам, что эти огромные технические объекты — памятники истории создания ядерного оружия.
— Не фонит?
— Нет. Там специально было построено специальное сооружение с толстенным стеклом, через которое наблюдали самый мощный водородный взрыв.
— А как вы систематизируете памятники? На какие категории они делятся по какому принципу?
— Моя первая классификация была опубликована Всероссийским обществом охраны памятников истории. Потом методичка появилась и в академическом издании РАН. Это было еще в незапамятное советское время. Я как бы одним из ведущих в этом стал, и меня пригласили создать теорию науки о памятниках. Я ее назвал «Памятниковедение», она везде есть. Написал статьи, потом издал монографию. Там все подробно описано.
— Какие самые важные, древние, интересные вещи вы находили?
— Я считаю, что большой вклад нашей экспедиции — остров Вайгач. Но еще до нас там археолог Хлобыстин очень тщательно работал, главные святилища там раскопал. По моей уже гипотезе, там жил легендарный народ сииртя или сихиртя.
Потом ненцы его ассимилировали, то есть в жилах современных ненцев течет и кровь сииртя, а также народа печера. Мы нашли там более полтора десятка святилищ и еще много чего интересного.
Там с нами происходили очень интересные события. Но это больше — на уровне ощущений, словами передать очень трудно. Например, украшение — древняя бляха — с одного из святилищ. Но мы не знаем, кто эту вещь носил. Может шаман, может еще кто-то. А какое значение она имеет?…
— Не боитесь такие вещи держать у себя?
— Я человек православный, верующий, но научился общаться с идолами. Действительно, от них энергетика исходит. Ну перекрестясь и перекрестя его, можно с ними работать… А конфеты и монеты мы на святилища приносили. Иначе начинался ураганный ветер…
— Задабривали…
— Задабривали, да. Я это воспринимал как вторжение на чужую природную территорию. Он для меня — не божество, а хозяин этой территории, вот и все. Такое у меня ощущение было все время. И действительно, когда мы или кто-то еще неправильно поступал, они создавали проблемы.
Некоторые команды неправильно себя вели, пытались раньше нас высадиться, получали серьезно, и они вообще не понимали, что происходит?!… Хотя я их предупреждал, что так делать нельзя. А они говорят: мы ученые, мы едем изучать, и мы пойдем вперед. Они влезли в лодку, а она тут же начала тонуть. Мы на ней все время ходили, но у нее оказалась вывернута заглушка. А мы на ней только вчера в другом месте высаживались, и все нормально было.
Они решили, что это ерунда, тут же взяли другую лодку. И втемяшились в торчащий пик какой-то скалы под водой или в плавающее под водой бревно. После этого уже развернулись и сказали: Нет, лучше не надо.
Я 20 лет добивался создания на севере Новой Земли национального парка. В конце концов в 2009 году Владимир Владимирович подписал постановление о создании первого арктического национального парка «Русская Арктика». А теперь я пробиваю, чтобы Вайгач был признан национальным достоянием.

Подготовил к публикации Юрий Кондратьев
Беседовал
Андрей Самохин

Кончина Брежнева. Странности и разночтения

10 ноября 1982 года на государственной даче «Заречье 6» скончался Леонид Ильич Брежнев, началась эпоха, метко обозначенная в народе как «гонки на катафалках». Единственное описание смерти генсека оставил его охранник, генерал-майор госбезопасности, а тогда ещё полковник Владимир Медведев.
По словам бывшего охранника, 9 ноября Брежнев заехал в Кремль и недолго поработал с документами, затем поспал и поехал в Заречье. В тот день, если верить Медведеву, к нему никто не заходил, кроме помощников и референтов. Однако Олег Захаров, дежуривший тогда в приёмной Брежнева, позже утверждал, что утром того же 9 ноября 1982 года ему позвонил тот же самый Медведев, сообщивший, что генсек прибудет в Кремль около полудня и просит к этому времени пригласить туда секретаря ЦК КПСС Юрия Андропова.
Когда Брежнев прибыл в Кремль, он надолго уединился с Андроповым в своём кабинете. Странно, что Медведев вдруг запамятовал о последней встрече своего подопечного с Андроповым: видимо, на то был отдан соответствующий приказ.
Вечером того же дня Брежнев поужинал творогом и чаем, но вдруг «впервые пожаловался на боль в горле», сказав, что ему как-то необычно «тяжело глотать». Но врача не вызвали, а когда началась программа «Время», генсек отправился в спальню. По версии Медведева, «утром прибыл Собаченков, я сдал ему смену», но сменщик вдруг попросил Медведева пойти вместе с ним: «Пойдём вместе, разбудим, потом поедешь». Такие просьбы, утверждал Медведев, «случались прежде, хотя и не часто».
И без двух минут девять два офицера госбезопасности вышли из служебного домика и вошли в дом Брежнева. Его супруга, Виктория Петровна, уже сидела в столовой на первом этаже и завтракала. Просыпалась она всегда не позже восьми утра, поскольку в начале девятого к ней, страдавшей от диа¬бета, приезжала медсестра делать укол инсулина, после чего подавали завтрак.
Поднявшись на второй этаж, оба офицера вошли в спальню, Собаченков направился к окнам и с шумом отдёрнул шторы. «Лео¬нид Ильич обычно сразу открывал глаза. На это раз он не пошевелился, лежал на спине, голова опущена на грудь. …Подбородок на груди, поза странная, для сна неудобная, подушка сбилась к спинке кровати, и он её не поправил». Медведев легонько потряс генсека за предплечье — никакой реакции. «Стал трясти сильнее, он даже заколыхался в постели, но глаза не открыл. По коже у меня прошёл лёгкий морозец.
Я сказал Володе Собаченкову, который уже шёл ко мне:
После чего распорядился: „Беги на телефоны, сообщай. И позови быстро коменданта“. Через несколько минут прибежал комендант, Олег Сторонов.
Удивительно, но на даче Брежнева, оказывается, не было ни медпункта, ни даже дежурной медсестры, ни дежурившей бы на всякий случай машины реанимации! „Это не халатность, — обмолвился в своей книге Медведев, — это преступление“. Теперь Медведев тормошит Брежнева уже со Стороновым: хлопали по щекам, сменяя друг друга, „делали искусственное дыхание, это продолжалось около получаса“. Затем в спальню неожиданно вошёл Юрий Владимирович Андропов:
Андропов вышел в коридор, а Медведев поспешил следом: доложить, „что и как мы делали“. Охранник был очень „удивлён, что Андропов не задавал лишних или неприятных для нас вопросов“.
Лишь „после Андропова, следом приехал Евгений Иванович Чазов“, начальник 4-го Главного управления при Министерстве здравоохранения СССР. Вспоминает Медведев: „Подошёл, посмотрел.
— Был тёплый, — сказал я, — пытались привести в чувство.
— Ну что ж, всё делали правильно“, — равнодушно бросил Чазов. И тут же спросил: „А где Андропов?“
После чего немедленно спустился к нему. Лишь самыми „последними прибыли врачи-реаниматоры кремлёвской скорой помощи. Они вошли вместе с Чазовым, затем спросили:
Реаниматоры работали около десяти минут, затем Чазов произнёс: „Прекращайте, — и, обращаясь к Андропову: — Бесполезно“.
Версия Чазова совершенно иная. Он утверждает, что в тот день он „как всегда, в 8 утра приехал на работу“ и не успел войти в кабинет, как „раздался звонок правительственной связи, и я услышал срывающийся голос Володи Собаченкова из охраны Брежнева, дежурившего в этот день: „Евгений Иванович, Леониду Ильичу нужна срочно реанимация“.
На ходу бросив секретарю, чтобы скорая срочно ехала на дачу к Брежневу, Чазов „вскочил в ожидавшую меня машину и под вой сирены, проскочив Кутузовский проспект и Минское шоссе, через 12 минут (раньше, чем приехала скорая помощь) был на даче Брежнева в Заречье“. В спальне Брежнева он застал лишь Собаченкова, „проводившего, как мы его учили, массаж сердца“. Но „одного взгляда мне было достаточно, чтобы увидеть, что Брежнев скончался уже несколько часов назад“. Заметим, Чазов утверждает, что был на даче Брежнева уже в 8.12–8.15 и никакого Медведева в глаза не видел!
“Вслед за мной, — утверждает Чазов, — приехали врачи скорой помощи, которые начали проводить в полном объёме реанимационные мероприятия. Для меня было ясно, что всё кончено, и эта активность носит больше формальный характер“. Что лейб-медик делает дальше? — Тут же информирует о случившемся Андропова, поскольку тот „должен, как второй человек в партии и государстве, взять в свои руки дальнейший ход событий“. Звонить ему напрямую Чазов не стал, будучи уверенным, что телефоны на прослушке „и всё, что я скажу, станет через несколько минут достоянием“ председателя КГБ Федорчука.
То есть Чазов предлагает поверить, что сотрудники 9-го управления КГБ не известили о случившемся своё начальство?! Так или иначе, оповещённый Чазовым (видимо, почтовыми голубями) „появился взволнованный и растерянный Андропов… Он искренне переживал случившееся, почему-то суетился…“.
Затем „попросил меня зайти вместе с ним в спальню, где лежал Брежнев, чтобы попрощаться с ним“. Зашли, и „Андропов вздрогнул и побледнел, когда увидел мёртвого Брежнева“. Расхож¬дение версий свидетельствует, что дело явно нечистое. Быть может, смерть Брежнева несколько „ускорили“? Как утверждал полковник госбезопасности Олег Сторонов, на ближайшем пленуме ЦК Брежнев планировал объявить о своём уходе, передав бразды правления Владимиру Щербицкому. Но бенефициаром оказался Андропов.

Совершенно секретно

Инженер из Киева изобрел способную спасти всех пассажиров при крушении самолета капсулу

Капсула способна обеспечить гарантированное спасение всех пассажиров в случае аварии в воздухе, при посадке или взлете
В конце октября в сообществе Street FX Motorsport & Graphics появилось видео, на котором демонстрируется капсула, способная спасти пассажиров самолета в случае крушения. Ролик набрал боле 17 миллионов просмотров и более 263 тысяч репостов. Система спасения пассажиров, представленная в видео, разработана киевским авиационным инженером Владимиром Татаренко.<a
Во время работы на Киевском авиационном заводе, конструктор выезжал в составе комиссий на места аварий антоновских самолетов. По его словам, "постоянно видя эти ужасы, зная статистику по крушениям, я пришел к некоторым выводам. У людей неправильные впечатления об авариях, ведь причина 80% аварий — это человеческий фактор (экипажа и тех, кто готовит полет)".
По данным Международной организации гражданской авиации, около 70% аварий происходит на установившемся горизонтальном полете. Решением стала отстреливающаяся капсула, которая крепится к фюзеляжу и может при надобности отделиться от самолета за считанные секунды.
Концепт капсулы с креслами для пассажиров и экипажа, который придумал Татаренко, может выскакивать из фюзеляжа самолета через задний люк за 2-3 секунды. Вначале из самолета выталкивается маленький парашют, он вытягивает большой парашют, который уже вытаскивает саму капсулу. Правда, она может быть установлена только на модели самолета, у которых в хвостовой части есть место для люка, через который проходит капсула, т.е. для Boeing или Airbus она пока что не подходит.
Капсула летит со скоростью 8-9 метров в секунду. В конструкции предусмотрен встроенный датчик, определяющий расстояние до поверхности. Когда расстояние сокращается, включаются пороховые двигатели, они тормозят контейнер — в результате он приземляется с нулевой скоростью.
Капсула должна стать первым этапом изобретения. Второй – создание новой системы самолетов, которые будут оснащены подобными капсулами изначально. По словам изобретателя, идея такой капсулы напрашивается уже давно, но только сейчас появились материалы, которые позволят сделать ее прочной и легкой – углеродное нановолокно.
Татаренко получил патенты на оба изобретения, а на то, чтобы реализовать первый этап проекта, потребуется около четырех лет.
Ранее сообщалось о том, что ученые изобрели материал, который минимизирует вред от взрыва бомбы на борту самолета. В ходе проведения эксперимента бомба помещалась в специальный мешок, сделанный из изобретенного материала, после детонации бомбы никакого видимого ущерба от взрыва вне мешка не наблюдалось.

По материалам:AIN

Эта история произошла во времена ядерной дружбы СССР и Кубы.

Тогда наши дальние стратегические бомбардировщики Ту-95 регулярно кружили вокруг Кубы и делали аэрофотосъемку всего что можно. Кстати, американцы в этом районе держали свои боевые корабли, в том числе и несколько авианосцев.
Так вот, летит над океаном один Ту-95 (К слову, кто не знает что такое Ту-95: это огромадная махина, с размахом крыльев около 85 метров – пошире, чем палуба авианосца, с 4-мя здоровыми двигателями и 8-ю 3-х метровыми винтами), летит никого не трогает, и подлетает к нему сбоку американский перехватчик (просто по курсу Ту-95-того находился авианосец штатов).
Пилот знаками показал «открой бомболюк» (мало ли, вдруг у тушки там бомба и он летит потопить его аэродром). Наши летчики открыли ему бомболюк. Пилот подлетел снизу, увидев что ничего кроме фотоаппаратуры там нет, успокоился. Опять поравнявшись с тушкой, он улыбался, подмигивал, а потом показал брюхо своего самолета вместе с ракетами воздух-воздух, на что тушка грозно повертел своими 8-ю пушками (обмен любезностями, так сказать). Но пилот не успокоился и решил пошутить – он показал команду «садись!».
Наши переспросили:
— «садиться?!».
— «Yes!»
— «на авианосец?!»
— «Yes!»
— «Ок» — сказали русские и на подлете к авианосцу пошли на посадку…
Но как они пошли на посадку….. Снизили высоту и скорость… Выдвинули все свои закрылки. Задрали нос…. Даже выпустили шасси!!!
Так американские матросы, увидев, что сейчас на них сядет эта махина и от палубы, самолетов, людей и построек оставит одну палубу, начали прыгать в воду!! А высота малоприятная – примерно с 9-ти этажный дом. Наши конечно не сели, а в последний момент свернули в сторону и летели на минимальной высоте, чтобы скрыться от вражеских локаторов.
Как говорят очевидцы на аэродроме, после приземления, наши летчики от смеха буквально вываливались из самолета.

МВД приобретет ТУ-154М

Согласно документам, размещенным в пятницу на сайте госзакупок, Министерство внутренних дел собирается закупить самолет Ту-154М. Указанное место доставки товара – Щелково-10 в Московской области, где находится военный аэродром Чкаловский.
Начальная цена контракта – 1 597 563 530 руб. В частности, в документе указано, что в 2015 году из федерального бюджета в рамках государственного оборонного заказа на этот контракт планируется выделить до 211 млн руб., в 2016 году – до 600 млн руб. и в 2017 году – до 786 563 530 руб. Поставка всего объема товара должна быть осуществлена до 1 декабря 2017 года включительно.
В разделе “Назначение и условия применения самолета” отмечается, что самолет должен быть предназначен для перевозки служебных пассажиров в системе государственной авиации России, а также в странах ближнего и дальнего зарубежья.

По материалам РБК

Отрезвление Запада

СМИ Европы о Порошенко и его свержении
Красивый, но, очевидно, недолговечный роман украинской власти с европейскими партнерами, судя всему, подходит к концу. Не сумев оправдать надежд доверившихся сограждан и западных компаньонов, высшие чины скоро останутся наедине со своими проблемами.
Недовольство западных лидеров теми, кому полтора года назад было поручено взращивать в Украине настоящие европейские ценности, похоже, достигло своего апогея. Чрезмерно понадеявшись на то, что Петр Порошенко станет уверенным строителем новой украинской цивилизации с западными лицом, зарубежные политики в итоге стали заложниками своей же доверчивости. Новая власть оказалась не только ни чем не лучше старой, но и по многим негативным параметрам превзошла предшественников. Опять «Рошен» В начале недели ряд авторитетных на Западе масс-медиа практически синхронно выпустили материалы, в которых подвергли обструкции политику Петра Порошенко на посту президента Украины. К слову с авторами немецкой Der Spiegel и британской Financial Times даже при огромном желании трудно поспорить. Журналисты, которые, и в Украине-то, наверное, бывали считанные разы, с поразительной точностью описали реалии местного политикума.
«Петр Порошенко пообещал, что лишит власти олигархов и сам откажется от своих компаний. На самом деле, бизнес президента Украины процветает. И его деловые связи вызывают много вопросов. Кондитерское предприятие «Рошен» по-прежнему принадлежит ему и расширяется. «Рошен» открыл 14 новых магазинов, один из них — на Крещатике, главной улице Киева. Несмотря на глубокий экономический кризис, удивительно хорошо развивается также банк Порошенко: его активы в 2014 году выросли на 84,5 процента», — повествует автор статьи «Порошенко. Сомнительные связи»
Леонид Слуцкий Журналист искренне недоумевает, почему объявленная деолигархизация в Украине коснулась и Рината Ахметова, и Игоря Коломойского, существенно потерявших влияния, и при этом прошла мимо самого Порошенко, который за полтора года только преумножил свой и без того недюжий капитал. «Интерес деловых связей Порошенко распространяется и, по-видимому, также и на энергетический сектор. У руководства в Киеве есть план реструктуризации больной промышленности. Тем не менее, их подход представляет главу государства в дурном свете. Потому что прибыльный государственный контракт получил именно давний деловой партнер президента. И министр энергетики препятствует приватизации крупной сети электростанций, которой требует Международный валютный фонд (МВФ). Он также ранее вел дела с Порошенко», — пишет Die Spiegel. Бизнесс с «агрессором» Удивляет немецкого обозревателя и то, что вопреки постоянным обвинениям в адрес Российской Федерации и всех, кто с ней связан, Петр Алексеевич без доли смущения продолжает сотрудничество с российским бизнесом. «Возмущение в Украине вызывает также тот, кто получает выгоду от большого заказа государства. Завод в Запорожье принадлежит российскому миллиардеру Константину Григоришину, давнему деловому партнеру Порошенко. В знак протеста против присуждения контракта несколько членов комиссии по контролю ушли в отставку», — пишет издание, завершая пассаж достаточно удачным сравнением Петра Порошенко с итальянским экс-премьер-министром и медиа-магнатом Сильвио Берлускони.
Недовольство армии Не поскупились на критику в адрес украинского президента и в Financinal Times, журналисты которой выразили уверенность, что Петра Порошенко свергнет с занимаемого поста его собственная армия. Пообщавшись с украинскими солдатами на востоке, британцы сообщают, что те полностью недовольны властью президента Порошенко, считают того не способным, а его действия слабым. «Украинские силовики сетуют на то, что нет нормального снабжения армии. Дело не только в боевом оружии, а даже в том, что под рукой нет предметов первой необходимости. Бойцы призывают Порошенко приехать к ним, на передовую, жалуясь, что тот посещает только полигоны. Ситуация на Донбассе нестабильная, а Порошенко попросту не может уладить этот конфликт, с каждым днем промедления, количество недовольных в стране растет, а это грозит восстанием других регионов», — пишет автор. Подводя итоги нахождения Порошенко у власти, британцы безжалостны — «измотанная армия, экономический кризис и ухудшения уровня жизни обычных украинцев, все это способствует свержению нынешней власти».
Конец былой любви Неизвестно, собирается ли администрация президента включать Die Spiegel и Financinal Times в «черный список», по примеру российских СМИ, отказывая тем в посещении Украины. Но уже сейчас понятно одно — действия украинского президента явно не устраивают его западных партнеров. «Несмотря на то, что Европа позиционирует себя как партнер Украины, здесь никто не будет закрывать глаза на очевидные проблемы, связанные с внутренней политикой нашей страны», — говорит директор Института глобальных стратегий Вадим Карасев. «Если Запад и дальше будет наблюдать недостаточную эффективность Петра Порошенко и недостаточную разделенность власти и бизнеса, то вскоре мы станем свидетелями значительного уменьшения, минимизации помощи Украине. Особенно это касается содействия в разрешении военного конфликта на Донбассе. Запад внимательно следит за действиями нынешнего политического режима и обращает внимание на дефекты — как на объективные, так и связанные с субъективной деятельностью отдельных политиков» Более резок в оценках ситуации коллега Карасева директор Института анализа и менеджмента политики Руслан Бортник. «Сам факт опубликования статей в ведущих европейских изданиях говорит о том, что отношение Запада к ведущим украинским политикам значительно ухудшаются. Наметившиеся год назад проблемы по части отсутствия реформ в Украине, в последнее время превращаются в гром и молнии. Журналисты скрупулезно разбирают ближайшее окружение Петра Порошенко, пытаясь понять, почему за время его правление не произошло ни реформ, ни деолигархизации, ни реальной борьбы с коррупцией. Конечно, появление этой статьи является очень плохим знаком для Порошенко. Поддержка западных элит, как ключевая причина его президентства постепенно убывает. А украинскую элиту президент так и не смог консолидировать, разрушив отношения даже со своими бывшими партнерами. Скорее всего, в сентябре местные выборы покажут, что Порошенко уже не является лидером общества»,- говорит политолог. Рекомендуем: Военная прокуратура Украины: В Минобороны страны процветает коррупция По словам эксперта, расстаться с бизнес-активами президенту мешает банальная жадность. «Попрощаться с бизнесом не дают те качества, которые, собственно, и помогли Порошенко стать олигархом, и впоследствии государственным деятелем — недоверие и жадность. Президент не доверяет своему ближайшему окружению, соответственно, не решается передать эти активы в управление кому-то другому. Кроме того, бизнес приносит прибыль — уровни продаж «Рошена» стремительно растут и в нынешней кризисной ситуации это все приносит доход. Не проходят мимо кармана корпорации президента и военные издержки. Кроме того, не исключено, что Порошенко чувствует себя временщиком, понимая, что государственные должности не вечны, а бизнес остается всегда», — считает Бортник.

Олег Матвеев
http://news-front.info/

Времена не выбирают 2

Герой Советского Союза, генерал-майор авиации в отставке, первый и последний вице-президент России, бывший курский губернатор Александр РУЦКОЙ: «Вокруг «форосского» заточения Горбачева много домыслов было, и сам Михаил Сергеевич рассказывал, что его, дескать, арестовали, связь отключили… Все это ложь, вранье чистой воды и предательство: ГКЧП — проект Горбачева, однозначно, и автором сценария путча был непосредственно он»

Часть II

(Продолжение. Начало в № 40)
«ДАВАЙТЕ, — ПРЕДЛОЖИЛ ЕЛЬЦИНУ, — Я ПОЛЕЧУ В ФОРОС И ПРИВЕЗУ ГОРБАЧЕВА»
— Мы о развале большой страны говорили, против которого вы категорически возражали, но начало ему положили, подтолкнули этот процесс события августа 91-го. Происходили они на ваших глазах, в борьбу с ГКЧП вы активно включились — скажите, пожалуйста, каким-то кукольным, объявленным как бы понарошку августовский путч не выглядел?
— Понимаете, с путчем я не боролся — когда все это произошло, и президент России поставил на «-товсь» служебный ЗИЛ, готовясь отъехать в американское посольство, — был разработан, так сказать, порядок отбытия туда…
— …из подвала Белого дома?
— Да…
Я раз 20 Ельцина убеждал: «Этого делать нельзя — этот крест не только на вас ляжет, но и на всех нас», и уговорил-таки. «Давайте, — предложил, — я полечу в Форос и привезу Горбачева». Он колебался: «Как ты туда полетишь? Ты понимаешь, чем это может закончиться?». — «Понимаю, чем все может закончиться, если президента СССР не привезти», — я ответил. «Ну, лети», а дальше мы захватили самолет и улетели без сопровождения по эшелону — никто нами не управлял.
— Кто именно: вы, Бакатин — на тот момент член Совета безопасности при президенте СССР, и председатель Совета Министров РСФСР Силаев?

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА
— Перечисленные вами ребята присутствовали, а в основном занимались этим 20 офицеров внутренних войск, я и на тот момент заместитель министра внутренних дел РСФСР генерал-лейтенант Дунаев.
— Вы захватили самолет — я не ослышался?
— Ну а что было делать — как до Фороса добраться? Знаете, потом вокруг форосского «заточения» Горбачева много домыслов было, и сам Михаил Сергеевич рассказывал, что его, дескать, арестовали, связь отключили… Все это ложь, вранье чистой воды и предательство, потому что еще в марте 91-го, накануне этих событий, Горбачев поставил этим же людям, будущим участникам ГКЧП, задачу разработать проект закона «О введении чрезвычайного положения». Он своих товарищей просто подставил, а сам спрятался на своей даче в Крыму, чтобы посмотреть со стороны, куда же кривая выведет и как народ на эту ситуацию отреагирует.
— ГКЧП — проект Горбачева?
— Однозначно! — я разобрался в этом через неделю после того, как всех его членов арестовали.
— Живых — некоторые, напомню, с собой покончили…
— Вот-вот! Видит Бог, по какому бы вопросу Ельцин впоследствии меня ни вызывал, я всегда просил его: «Выпустите их — они преступления не совершали. Они присягали на верность Родине и хотели лишь одного — сохранить Советский Союз», ведь в ходе Ново-Огаревского процесса рассматривались два формата нового Союза, в том числе федеративный, когда все субъекты СССР имеют: а — политическую самостоятельность и суверенитет и б — экономическую самостоятельность: и что тут плохого? При этом единый центр есть, единая система обороны, единая армия, единая валюта — все получили бы политические, экономические свободы, сберегли бы потенциал и двухполярный мир: вы же видите, к чему приводит однополярный, а сегодня все делается, чтобы его сохранить. Как должен нормальный человек на эту ситуацию реагировать?
— Автором сценария путча был непосредственно Горбачев?
— Ну, конечно.
— Хм, а зачем это ему было нужно? Чего в данном случае он хотел? Увидел, что перестройка вы¬шла из-под контроля и ее последствия стали непредсказуемы?
— До этих событий к Горбачеву относился я уважительно, но с некоторым скептицизмом, потому что не раз вопросы ему задавал и слышал в ответ раздраженное: «Александр Владимирович, ну что ты на съездах партии все время бузишь, почему с этими дурацкими идеями носишься?». Я настаивал: «Михаил Сергеевич, я предлагаю введение частной собственности на средства производства в сфере обслуживания, выборы секретарей крайкомов и обкомов КПСС, федеративный принцип устройства государства, когда каждая республика и политическую, и экономическую получает свободу, но при этом остается в составе единого государства — это как раз и есть перестройка, а вот чего хотите вы, не понимаю», и он начинал ходить, руками размахивать, что-то рассказывать… Нес, понимаете, бред! — а когда, помните, на кораблике в Средиземном море…
— …у берегов Мальты…
— …да, с Рей¬ганом о со¬кращении обычных средств вооружения договорился?..
Мало того, нам еще и перемещать на своей территории войска запретили — если бы я не был военным, может, и пропустил бы все это мимо ушей, но тут понял, что нам просто руки связали и начали резать, уничтожать все: современные танки, оперативно-тактические и тактические ракеты, артиллерию. А вывод войск Западной группы, Северной, Южной? Да, их надо было выводить, но не таким образом…
— …и по¬следующее объединение Германии могло пройти на других условиях…
— Да, и те же Соединенные Штаты Америки клялись-божились тогда, что границы НАТО к России не приблизятся… Вот цена их обещаний! — надо было наивным быть идиотом, чтобы им поверить.
— Сказать, что Михаил Сергеевич Гор¬бачев — наивный идиот, мы не можем, значит?..
— Это уж пускай каждый решает сам, а я свое личное мнение высказываю: так по отношению к своей стране поступать нельзя. Вот внешнюю политику, которую сегодня Путин проводит, я одобряю, хотя она не по вкусу другим. Почему? Да потому, что человек о престиже своего государства думает, а когда вытирают о нас ноги и плюют нам в лицо, кому, вы меня извините, это понравится?
«ПОТОМ ГОРБАЧЕВ ОПИСЫВАЛ, КАК ПЛЕНКУ С ВИДЕОЗАПИСЬЮ СВОЕГО ОБРАЩЕНИЯ ЧУТЬ ЛИ НЕ СЖЕВАЛ И НЕ ПРОГЛОТИЛ — НУ ДЕТСКИЙ ЛЕПЕТ!»
— Зачем, повторяю вопрос, Горбачеву был нужен ГКЧП?
— Зачем? Объясню. Дело в том, что своей болтовней и демагогией он довел ситуацию до крайности, когда политическая элита субъектов Советского Союза попросту обнаглела. Ту же Беловежскую Пущу давайте возьмем, подписание соглашения о создании СНГ — кто давал на это полномочия Кравчуку? Верховная Рада?
— Референдум о независимости, состоявшийся 1 декабря 1991 года, за неделю до встречи трех лидеров в Беловежье…
— Однако Верховная Рада этих полномочий ему не давала, и Шушкевичу Верховный Совет Белоруссии не давал, и Ельцина никто не уполномачивал — значит, эта троица совершила государственный переворот. На такие случаи были Уголовные кодексы УССР, БССР и РСФСР, где четко и ясно прописывалось, что за подобные вещи полагается: тогда высшая мера наказания была предусмотрена — понимаете?
— Вот вы говорите: они обнаглели — и что, Горбачев посредством чрезвычайного положения их приструнить попытался?
— Вспомните: кому первому доложил Ельцин, что больше Советского Союза не существует?
— Бушу-старшему…
— Да, а теперь, когда мне говорят: «Вечно ты, Руцкой, кого-то обвиняешь, везде происки Америки видишь и прочее», я отвечаю: да ради Бога!
— но давайте книгу «Вопрос вопросов»: почему не стало Советского Союза?» почитаем, которую написал американский историк Стивен Коэн, давайте познакомимся со статьями американского экономиста и политолога Фредерика Энгдаля, послушаем, что говорит Дмитрий Саймс, тоже американец, поэтому я абсолютно ничего не выдумываю.
— Хорошо: какой план был или мог быть у Горбачева? ГКЧП региональных лидеров на место поставил бы и тут снова весь в белом Михаил Сергеевич появился бы — так, что ли?
— Конечно.
— То есть все было заранее оговорено и роли распределили?
— Да, 100 процентов!
— Когда вы прилетели к нему в Форос, никакой отключенной связи не было?
— Во-первых, без всяких препон я добрался до самой дачи, и хотя нам пытались помешать осуществить посадку в Бельбеке, мы все-таки сели. Тут же к самолету подъехал «газик», из которого вышел комендант аэродрома, а я же военный человек, и он мне по форме представился: мол, такой-то такой-то. «Слушай, можешь автобус мне дать?» — я спросил, и вот подъезжаем к даче и видим, что у входа Владимир Александрович Крючков и Дмитрий Тимофеевич Язов стоят — председатель Комитета госбезопасности и министр обороны.
— Они прилетели раньше?
— Да. Я подошел, поздоровался…
Спрашиваю: «В чем дело?» (рукой якобы в сторону ворот указывает), а они: «Нас не пускают». — «Как? — удивился я. — Он вами же арестован». — «Да кто его, Александр Владимирович, арестовывал?».
Подхожу, нажимаю кнопку звонка, выходит начальник службы безопасности Горбачева Медведев. «Я к Михал Сергеичу», — говорю. Он: «Сейчас». Набирает: «Михаил Сергеевич, здесь Руцкой». — «Пускай заходит». Захожу в здание, и первое, что вижу в холле, — телефон-кремлевку: трубку снимаю — опа! — работает… Мне отвечают: «Коммутатор». — «Девушка, соедините меня с Ельциным» — второй раз повторять не пришлось. «Борис Николаевич, — докладываю, — я в Форосе, все нормально, сейчас буду разговаривать с Михаилом Сергеевичем». — «Ну, давай. Перед вылетом в Москву позвони» — и я положил трубку.
— Какой, однако, спектакль!
— Дальше рассказываю. Там балюстрада — смотрю, а по лестнице Раиса Максимовна спускается вниз и плачет. Она, видимо, меня не узнала и воскликнула: «Все!», а когда подошла, слезы высохли: «Я думала, вы приехали нас арестовывать». — «Да ну, Раиса Максимовна, — успокоил ее, — я, наоборот, прилетел вас забрать».
Заходим к Михаилу Сергеевичу — он в бежевом пуловере, небритый, и тут же эмоционально начал рассказывать: «Связь отключили, так я старенькую «Спидолу» на чердаке нашел и эфир прослушивал». Я про себя думаю: ну какая может быть старенькая «Спидола» на чердаке, если здание дачи сдано год назад? Потом он описывал, как пленку с видеозаписью своего обращения чуть ли не сжевал и не проглотил — ну детский лепет!
— То есть ареста не было?
— Если человек в заточении, если у него связаны руки, ведет он себя по-другому — я уж не говорю о том, что есть тысячи способов самолету не дать приземлиться. По пути следования от аэродрома до резиденции я видел, так сказать, обеспечение безопасности: никто нас не остановил, а можно ведь было нашу группу убрать — никто бы и не вякнул, и, наконец, третье — внутри самой дачи обстановка была спокойная…
Я говорю Горбачеву: «Михаил Сергеевич, ладно, заканчиваем и полетели в Москву». — «Я на своем самолете». — «Нет, полетите вы на моем». Ну а у меня были нормальные с Владимиром Александровичем Крючковым отношения, потому что он в моем освобождении из плена большое участие принимал, так я еще и его с собой забрал.
— Как заложника?
— Нет-нет: не дай Бог, — думаю, — со стариком что-то случится… Мы с ним на борту даже по рюмке выпили, перекусили… Мы же самолет Янаева захватили, поэтому там и покушать, и выпить что было.
«РУЦКОГО СЕЙЧАС ВЕЗДЕ ВЫРЕЗАЮТ — НИГДЕ ВЫ МЕНЯ НЕ УВИДИТЕ»
— В Москву вы прилетели вместе с Горбачевым, и я помню эти кадры, которые обошли весь мир: спускается Михаил Сергеевич по-домашнему так одетый и следом Раиса Максимовна с завернутой в плед внучкой…
— А Руцкого сейчас оттуда везде вырезают — нигде вы меня не увидите…
Из книги Александра Руцкого «О нас и о себе».
«Ночь прошла в суматохе, и больше к Ельцину я не заходил — организовывал питание прозябших под дождем защитников Дома Советов, занимался патрулем, пропускным режимом, инструктажем на случай штурма, а рано утром, когда уже рассвело и я решил чуть-чуть поспать в кресле, высушив одежду у калорифера, раздался звонок из приемной Ельцина: меня при¬гласили на совещание к президенту.
Я пришел пер¬вым, ему доложили, и, не дожидаясь остальных, он при¬гласил меня к себе. На удивление, Ельцин выглядел свежо. Поздоровавшись и не интересуясь, как про¬¬шла ночь, Борис Ни¬ко¬лаевич спросил меня, как я отнесусь к тому, если он сейчас немедленно вылетит в Форос к Горбачеву. Я сказал, что этого делать нельзя: один «узник» Фороса уже есть — будет и второй, кроме того, мало ли что может на перелете случиться: тогда СССР и РСФСР лишаются двух главных руководителей.
С улыбкой мой ответ Ель¬цин одобрил и про¬из¬нес: «Давайте послушаем, что по этому поводу скажут Силаев и Хасбулатов, но лететь туда я не собираюсь». Улыбка сменилась серьезным выражением лица: «Туда полетите вы, Александр Владимирович, и во что бы то ни стало доставите Горбачева в Москву. Ну что, согласны?». Я без колебаний ответил, что готов выполнить поручение, и тут вошедший в кабинет дежурный секретарь сообщил, что Хасбулатов и Силаев ожидают в приемной.
Ельцин посмотрел на меня и взглядом дал понять, чтобы я молчал, разместившись в кресле в сторонке. Что только ни пел Силаев «вождю демократии»: и какой он великий, и какой умный и мужественный — в общем, Россия без него пропадет. Судя по выражению лица Ельцину не нравилось, что я стал свидетелем такого подобострастия: президент хвалебную оду прервал и сообщил, что принял решение — в Форос полетит Руцкой. После небольшой паузы Силаев и Хасбулатов тоже выразили желание туда лететь, но Хасбулатову Ельцин отказал и предложил обсудить этот вопрос на Верховном Совете.
В зале заседаний Силаев выбежал на трибуну и заявил, что он лично возглавит экспедицию за Горбачевым, — бурные овации «герою» закончились единогласным решением о направлении Силаева, Руцкого и комиссии из пяти депутатов в Форос.
Решение решением, а на чем туда лететь, не знал никто. В 14 часов перед нами в Форос улетел самолет президента СССР, на борту которого находились Крючков, Язов, Бакланов и Тизяков, на другом улетел Лукьянов. Бросили все: страну, войска… — управление (посредством телеграмм из Киева) взял на себя главнокомандующий Сухопутными войсками СССР Варенников (почему из Киева, если штаб главкомата Сухопутных войск СССР находится в Москве, надо спросить у самого генерала армии).
На аэродроме Внуково остался борт Янаева, который также собирался лететь в Форос: другого не было, и я принял решение захватить этот самолет и вылететь на нем. Дал команду генералу Дунаеву, в то время заместителю министра МВД РСФСР, сфор¬мировать группу захвата из офицеров Орловской школы милиции и вместе с нами выдвигаться в аэропорт, и в 14.30 мы выехали во Внуково. По пути удивило не только спокойствие и беспрепятственность нашего продвижения, но и количество уходящей из Москвы бронетехники. Все дороги от Садового кольца до аэродрома были забиты танками — даже у аэропорта головы колонны не было видно. Военные регулировщики, видя эскорт правительственных машин РСФСР, обеспечивали нам проезд, и через час мы были на аэродроме.
На месте, откуда вылетают правительственные делегации, самолета Янаева не оказалось — нам сказали, что он стоит у депутатского зала во Внуково-1, и через 15 минут мы были там. Охрана самолета, увидев нас, разбежалась — к нам вышел командир корабля и доложил, что готов лететь. Я дал команду оцепить самолет нашей охраной и попросил забившегося в угол салона Силаева провести на борт остальных членов делегации: Бакатина, Примакова, народных депутатов, а также представителя Посольства Франции, попросившего нас взять его с собой (дипломат этот прибыл самостоятельно, что вызвало вопрос: кто ему обо всем сообщил и с какой целью он собирается с нами лететь?). Следом в аэропорт прибыли машины с другими сотрудниками посольств, иностранные журналисты, депутаты. Видя, что их не берут, они чуть ли не штурмом решили прорваться в самолет, и мне пришлось лично встать у входа и пропускать только тех, кого мы намерены были взять, с расчетом оставить пустые места для Горбачева и его семьи.
В 16.52, взлетев из Внуково, мы взяли курс на Форос. По маршруту следования нам отказали в управлении полетом практически все командные пункты «Аэрофлота» и Военно-воздушных сил — на свой страх и риск летели мы самостоятельно. На полпути на нас вышел один из командных пунктов и передал, что управляет нами и что президент РСФСР договорился с аэродромом Бельбек: нас примут и обеспечат посадку (связь с КП вел я из пилотской кабины). На подлете к аэродрому, однако, посадку нам запретили и предложили следовать на Симферополь, но я приказал командиру корабля не подчиняться и заходить на посадку. Он безоговорочно выполнял мои команды, и на глиссаде снижения нам все-таки разрешили посадку на Бельбек. Благополучно приземлившись, мы зарулили на стоянку самолетов местного авиационного полка ПВО, нас встретил эскорт машин руководства города Симферополя и поселка, где расположен аэродром, а также начальник штаба авиационного полка. Оставив самолет под охраной, мы, вооруженные автоматами, отправились на дачу к Горбачеву в Форос.
По пути нам никто не мешал, у въезда на дачу нас встретила знакомая мне вооруженная охрана Горбачева (многих сотрудников я знал лично). Нам предложили пройти в стоящий в стороне служебный домик и подождать 10-15 минут, поскольку принять нас Михаил Сергеевич пока не готов (проходя в здание, я заметил стоящих в стороне под деревьями Крючкова и Язова). Мы действительно прождали не более 15 минут, и за это время обменялись мнениями о происходящем со Стерлиговым (тогда помощником вице-президента): ни он, ни я не могли понять, что происходит. Если Горбачев -¬ узник Фороса, то почему так свободно мы оказались у него на даче? Почему охрана его вооружена, почему нас с оружием беспрепятственно пропустили на территорию?
Наш разговор прервали и пригласили пройти к президенту СССР. Подходя к зданию, я заметил, как из-за занавески смотрит на нас Горбачев. В холле опять попросили подождать, а через пять минут с распростертыми объятиями навстречу нам вышел сам Михаил Сергеевич. После короткой сумбурной речи о том, что мы спасли его из «заточения», он пригласил нас в комнату с камином — усадив за стол, предложил попить чаю и стал расспрашивать, как мы будем выбираться из Фороса.
Он предложил: я со своей командой вылетаю первым, а он после того, как переговорит с прибывшими членами ГКЧП, вылетит следом на своем самолете.
Затем Горбачев стал расписывать, как по старому приемнику VEF, который нашел он на чердаке, получал информацию о том, что происходит в Москве, как, записавшись на видеокамеру, порезал на куски видеопленку и передал ее «на волю»… Я его прервал и предложил поговорить отдельно без свидетелей. Он, я и Силаев вышли в другую комнату, где я и предложил свой вариант его доставки в Москву. После некоторых колебаний он нехотя согласился лететь на моем самолете, но попросил, чтобы ему дали возможность предварительно встретиться с Лукьяновым.
Когда после беседы с Горбачевым мы вышли, по лестнице со второго этажа навстречу нам медленно спускалась бледная Раиса Максимовна — увидев меня, она улыбнулась: «Большое спасибо вам, Александр Владимирович, что прилетели спасать нас».
Мы от¬бы¬ли на аэродром готовить самолет: подъехав к правительственному залу ожидания, я с группой автоматчиков остался ждать Горбачева, никому не говоря, что он летит с нами, — президент¬ский самолет, уже готовый к вылету, тоже ждал своего хозяина.
Через час появился эскорт ма¬шин с Горбачевым, его семьей и членами ГКЧП. Мои автоматчики отсекли машину Горбачева и отправили к нашему самолету — членам ГКЧП с моей охраной (под командованием генерала Дунаева) я предложил вылететь на президентском самолете после того, как взлетим мы. Забрав с собой Владимира Александровича Крючкова (по-другому я поступить не мог, поскольку в 1988 году он, председатель КГБ СССР, лично занимался моим освобождением из пакистанского плена), я отправился с ним к своему самолету. Чета Горбачевых на¬хо¬ди¬лась уже на борту, заняв правительственный салон, и через 15 минут мы взлетели и взяли курс на Москву.
Президент СССР и его семья ликовали, и когда я предложил поужинать и по поводу удачи выпить, Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна не отказались. Если бы кто мог посмотреть тогда со стороны на нашу веселую компанию, подумал бы, что встретились очень близкие друзья, которым пришлось пережить долгую разлуку. Пока летели, состоялся не только очередной рассказ о «заточении» в Форосе, но и раздача портфелей. Силаеву предложили пост премьер-министра СССР, Бакатину и Примакову — министерские портфели и одновременно должности заместителей пре¬мьер-министра, офицерам — очередные воинские звания.
Подлетая к Моск¬ве, я запросил посадку, на пробеге нам приказали зарулить во Внуково-2. Под¬руливая к правительственному аэровокзалу, в иллюминатор я увидел, что перед ним все спокойно (на всякий случай я все же дал команду начальнику своей охраны Владимиру Тараненко: если по нам откроют огонь, выпрыгнуть из самолета и вызвать огонь на себя, чтобы дать нам возможность взлететь с рулежки. Володя согласился — я всегда, в любой обстановке доверял этому честному и мужественному человеку, ставшему впоследствии моим другом и незаменимым помощником).
При подаче трапа, однако, все выглядело спокойно. Нас встречали две группы: одну возглавлял ми¬нистр МВД РСФСР генерал Баранников, другую — не помню кто, но в ней были министр ино¬странных дел СССР Бессмертных, начальник Генерального штаба Моисеев, министр гражданской авиации СССР Па¬ню¬ков. Янаева в свите встречающих не оказалось.
После недолгих лобзаний, на которые было неловко смотреть, Горбачев дал пресс-конференцию, и мы помчались в Москву: Михаил Сергеевич — к себе домой, мы — в Дом Советов. Под возгласы «ура» еле-еле туда пробились, потому что через каждые 50 метров Силаев останавливался и поднятыми руками провоцировал толпу на приветствия: «Си-ла-ев, Си-ла-ев, Си-ла-ев…». Бросив машину и Силаева, мы с охраной пошли пешком, стараясь не быть замеченными, но это не удалось: через 100 метров нас подхватили люди и принялись скандировать: «Руц-кой, Руц-кой, Руц-кой…».
Пробившись через толпу, мы все-таки вбежали в здание, и я сразу же направился в приемную президента РСФСР, где мне сообщили, что Ельцин спит. Попросил разбудить, и помощник нехотя побрел в комнату отдыха Ельцина. Через 15 минут без особого энтузиазма Борис Николаевич меня принял — выслушав доклад, спросил, где Силаев. Я ему показал на окно, откуда слышался шум: перед собравшимися выступал Силаев. Прислушавшись, Ельцин поморщился: видимо, ему, как и мне, неискренний пафос премьера был неприятен.
Несколько минут помолчав, Ельцин позвал своего помощника Суханова и приказал принести что-нибудь выпить и закусить. Выпив три рюмки и рассказав, как прошло «освобождение» Горбачева, о чем беседовали в самолете (из соображений этики полностью рассказывать о раздаче портфелей не стал), я простился и ушел, а придя в свой кабинет, упал на диван — три ночи без сна сделали свое дело. Проснулся от гула за окном — на площади перед Домом Советов шел митинг. Приведя себя в порядок, направился к Ельцину, но в приемной мне сказали, что он с Силаевым и Хасбулатовым на митинге.
К балкону, с которого уже выступал Ельцин, направился и я. Охрана президента нехотя меня пропустила, я встал в сторонке и передал записку с заявкой на выступление дирижеру митинга Бурбулису (такую же записку подал ему и Никита Михалков, но ему сразу ответили: слова не дадут). Бурбулис, зыркнув на меня глазами-пуговицами, сквозь зубы попросил подождать. После выступления Ельцина слово предоставили Хасбулатову, затем Силаеву, потом кому-то из крутых «демократов». Я собрался уходить и уже был в дверях на выходе с балкона, когда услышал, что Бурбулис объявил выступление вице-президента России Руцкого. Выждав, когда прекратится бурное скандирование: «Руц-кой, Руц-кой, Руц-кой…», я произнес короткое слово благодарности защитникам Белого дома и под те же возгласы ушел к себе в кабинет.
Дав команду сдать оружие и навести порядок на моем этаже и в кабинетах секретариата, направился в душ. Побрился, надел привезенные сюда женой чистую рубашку и глаженый костюм (семьи Ельцина, Хасбулатова, Силаева с государственных дач во время путча эвакуировали, а мои ребята с женой ждали, переживая за меня, чем все это закончится, в квартире депутатского дома на улице Королева). Пройдясь по этажам и убедившись, что мое указание о сдаче оружия и наведении порядка выполняется, вернулся к себе.
На сердце была какая-то пустота, и тогда я так и не понял: что же, собственно, произошло? События напоминали дурацкий политический детектив, и если бы не погибли трое молодых парней, все это можно было считать пошло сыгранным фарсом.
Необходимо было привести свои мысли в порядок, и где-то около 15 часов я позвонил президенту. Хотел просить встречи, чтобы расставить все точки над «i», но прямой телефон молчал. Позвонил в приемную — недоуменный голос дежурного секретаря, удивленного, что я нахожусь в Белом доме, сообщил, что Ельцин с руководством убыл «отметить победу» (невольно вспомнились высказывания в бане и в бункере в адрес «сделавшего свое дело» вице-президента).
Как стало известно позже, Ельцин лично утвердил список приглашенных по случаю победы на торжество, но, несмотря на треп холуйствующих журналистов, абсолютно никакой обиды из-за этого я не испытывал. С каждым днем становилось понятнее: меня, опытом дворцовых интриг не умудренного, просто использовали для достижения своих целей.
После этого я с Ельциным не разговаривал даже по телефону около двух недель. Мне, собственно, не о чем было говорить, а Ельцину, которому предложили поставить на мне крест, не было до меня никакого дела.
Работая над проектом президентской власти в России, я все же ждал приглашения на встречу, и в один из дней, видимо, устав от шумных застолий, Ельцин вспомнил, что есть вице-президент. Раздался звонок прямого телефона, и Борис Николаевич как ни в чем не бывало попросил оказать помощь Ролану Быкову, который просил денег на детскую киностудию. При этом президент не забыл спросить, чем все это время я занимался. После краткого доклада он предложил мне встретиться через два дня, а по вопросу проекта президентской власти и национальной гвардии переговорить с Бурбулисом.
Сначала пришел Ролан Быков, а после него с рулоном схем зашел Бурбулис. Ничего утешительного в них я не увидел — мой проект был изуродован до неузнаваемости. Сдерживая себя, я заметил Бурбулису, что через год-полтора они вместе с Ельциным вернутся к нему, но будет поздно: с такой системой власти не то что реформы проводить нельзя — можно развалить страну вместе с ее экономикой!
Бурбулис спросил: «Что, именно эти слова передать президенту?». Я ответил ему: «Да, так и передай». Кроме этого, попросил оставить за мной, вице-президентом, федеральное контрольное управление, а в отношении остального высказался в том духе, что могут делать все, что хотят, — по крайней мере, за эту чушь под названием «демократия» и «реформа» никакой ответственности нести я не буду. Ехидно улыбаясь, Бурбулис собрал свои схемы и ушел из кабинета, не попрощавшись, — подождав еще два дня и не дождавшись звонка от Ельцина, я написал заявление о сложении с себя полномочий вице-президента и положил его в сейф.
16 сентября, в день моего рождения, раздался звонок прямой связи с Ельциным — поздравив меня, он пригласил к себе. Вручил подарок — часы, поинтересовался, как мои дела, чем занимаюсь. Я рассказал о разговоре с Бурбулисом и положил перед ним на стол заявление об отставке. Внимательно прочитав текст, Ельцин отдал мне его назад, попросив, чтобы я «прекратил никому не нужную затею».
Заявление, судя по всему, застало президента врасплох: столь решительного шага он от меня не ожидал. Пригласив в свою комнату отдыха, налил по рюмке коньяка и предложил выпить за мое здоровье и за перспективу нашей совместной работы, рекомендовал поехать и посмотреть госдачу в Архангельском, которую выделил для моей семьи.
Разговаривали мы около часа — согласившись с моими доводами, он пообещал, что все контрольные ведомства выведет из состава правительства и подчинит себе, дав поручение вице-президенту сформировать их и в дальнейшем руководить системой контроля.
На новоселье в Архангельском Ельцин пришел с Наиной Иосифовной и в присутствии всех приглашенных рассказывал, какой я молодец, как мы вместе осуществляем реформы. Под вечер, когда все разошлись, мы с женой прогуливались по саду, и я рассказал ей, что на самом деле происходит в наших отношениях с Ельциным. Позднее о своей откровенности я долго жалел — после всех дрязг на работе пришлось выслушать еще и упреки жены. «Я тебе говорила, — сказала она, — не связывайся с этим популистом и болтуном, подожди, еще не то будет… Посмотри, как хамски он вел себя на сессии Верховного Совета в отношении Горбачева, — неужели не видишь ты, с кем связался?..» (действительно, пригласив Горбачева на сессию Верховного Совета, Ельцин наглейшим образом публично президента СССР унизил).
Устав от празднований победы, поздравлений и политических интриг, Ельцин в последних числах сентября убыл отдыхать в Сочи, предоставив право управлять Россией недавнему преподавателю научного коммунизма Бурбулису, однако слово сдержал и в ноябре закрепил за мною контрольный блок. Все предстояло создать на пустом месте, но уже к концу ноября таможня, комитет по стандартам и качеству начали работать. Бурбулис неистовствовал, постоянно распуская слухи, что Руцкой создает второе правительство, поддерживал его и Силаев, все время внушая Ельцину, что он принял неправильное решение, которое необходимо отменить. Эти два деятеля, увидев, что я не в шутку собрался создать систему контроля за текущей экономической деятельностью и ходом реформ, своего все же добились: Ельцин не раз предлагал мне отказаться от этой затеи и заняться чем-либо другим.
После того как президент отправил Силаева на «повышение» к Горбачеву в правительство СССР, полномочия председателя Совета Министров РСФСР он возложил на себя, прекратив драку за этот пост между Бурбулисом и Скоковым — Скоков, оставшийся не у дел, получил задание формировать Совет Безопасности, а Бурбулис стал первым заместителем председателя правительства России. Вся полнота власти от загулявшего хозяина перешла к нему — именно он формировал правительство России из лаборантов и младших научных сотрудников, а на вторую роль пригласил бывшего заведующего отделом журнала «Коммунист» Егора Гайдара с командой, которую я потом назвал «мальчиками в розовых штанишках».
…После назидательной беседы со мной рассвирепевший Ельцин отобрал все структуры, которые за вице-президентом ранее закрепил…».
«МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ, — ГОВОРЮ, — НУ НЕ НАДО: ЗА КОГО ВЫ МЕНЯ ДЕРЖИТЕ?»
— Вы говорили когда-нибудь Горбачеву, что его игру разгадали?
— Ситуация складывалась так: я его привез, приехал к Белому дому, как сегодня это здание называют, а там масса людей. По громкоговорителю я объявил, что Горбачев на месте, противостояние закончено (народ ликовать начал!) и Борису Николаевичу пошел докладывать, а на следующий день меня Михаил Сергеевич пригласил: «Ну, как думаете, Александр Владимирович, — спросил, — что будет дальше?». — «Думаю, — я ответил, — что как президент СССР вы должны освободить арестованных Язова, Крючкова и председателя Верховного Совета Анатолия Ивановича Лукьянова». — «Да ты понимаешь, что они преступление совершили?!». — «Михаил Сергеевич, — говорю, — ну не надо: за кого вы меня держите? Как мужчина, вы должны поступить именно так, потому что это ваши товарищи и подчиненные».
— Министр внутренних дел Пуго между тем уже к тому времени застрелился, вид¬нейший вое¬на¬чаль¬ник маршал Ахромеев повесился, управделами ЦК Кручина выбросился (или его выбросили) с балкона…
— Тогда я еще не знал, что в марте у Горбачева с будущими гэкачепистами разговор состоялся, что сценарий был Горбачевым предложен — эти детали потом уже всплыли. Он покачал головой: «Нет, я этим заниматься не буду, а что ты о подписании Союзного договора думаешь?». — «Ситуацию вы завели в тупик, — был мой ответ, — но если выскажетесь однозначно за федеративный формат устройства СССР, если жестко поставите в рамки политическое руководство союзных республик, все будет в порядке».
Вы помните, что потом в Беловежской Пуще случилось? — и вот 12 декабря 1991 года депутаты Верховного Совета РСФСР в раздумье сидят: поддержать это — не поддержать, а вице-президент — не депутат! — на трибуну выходит и говорит: «Ратифицировать этот документ нельзя!». Ну, представьте, какие отношения между президентом и вице-президентом России были после того, как один подписал этот сговор, — договором я его не называю! — а второй с трибуны призвал его не ратифицировать?
Почему я именно такую занял позицию? Во-первых, меня обманули. Когда Борис Николаевич с группой сопровождения: Бурбулисом, Шахраем и Козыревым — этими, так сказать, прозападниками в Белоруссию отправлялся, он заверил, что летит подписывать экономическое соглашение о сотрудничестве, а утром я бреюсь, и вдруг по радио — тогда еще, помните, был «Маяк»? — слышу: «Нет больше Советского Союза» — представьте себе!
— А вы — вице-президент…
— Сделано, в общем, все было по меньшей мере подло…
— …и по отношению к вам оскорбительно!
— Может, он так из-за недоверия поступил, а может, из-за чего-то еще непонятного, но больше всего смущало меня другое. Последствия распада СССР я представлял себе четко — это означало полный крах экономического потенциала, развал вооруженных сил и обороноспособности страны, потерю авторитета на мировой арене, а люди эти одну цель преследовали. Помните, что о наркоманах я вам говорил? — так вот, власти они хотели любой ценой.
Из книги Александра Руцкого «О нас и о себе».
«Не знал я, что, кроме развала экономики, Ельцин и его команда готовили заговор против СССР — втайне, под руководством все того же Бурбулиса. 7 декабря 1991 года по установленному протоколу я провожал Ельцина и сопровождающих его персон: Бурбулиса, Шахрая, Полторанина и Козырева в Минск. На вопрос: с какой це¬лью направляется столь высокого уровня делегация, мне ответили — для подписания договора о дружбе и сотрудничестве между Россией и Белоруссией. Проводив президента (а было уже где-то 19 часов), я уехал на дачу, но на душе было не¬спокойно: какой до¬говор, какая дружба? Ответ на свой воп¬¬рос я получил во второй половине следующего дня, когда средства массовой информации сообщили, что в Вискулях, в Бе¬ловежской Пуще на границе Польши и Белоруссии, подписано соглашение о «прекращении существования» Советского Союза и о создании Содружества Независимых Государств.
В своих «Записках президента» Ельцин вполне откровенно опишет этот заговор перекрасившихся коммунистических вождей, забыв только упомянуть, что никто не давал ему права распоряжаться судьбой великого государства и 300 миллионов граждан:
«Был отличный зимний вечер, стоял легкий морозец. Тихий снежок — настоящий звонкий декабрь. В резиденции председателя Верховного Совета Республики Беларусь мы собрались втроем: Шушкевич, Кравчук и я — собрались, чтобы решить судьбу Союза…
Беловежская встреча проходила в обстановке секретности, резиденцию даже охраняло особое спецподразделение.
Работали мы как заведенные, в эмоциональном, приподнятом настроении. С нашей стороны — Бурбулис, Шахрай, Гайдар, Козырев, Илюшин…».
Вот кто ответствен за все последствия преступного документа, который без войны уничтожил великую державу, ее экономический и научный потенциал, породив нищету миллионов и кровь множества межнациональных войн. Сегодня эта компания захватила в России всю полноту власти и претендует сохранить ее на следующий срок любыми средствами — видимо, эти деятели понимают, что если придет время восстановления законности, срок они не на власть получат, а на пребывание в местах «не столь отдаленных». Не потому, что кто-то намерен им мстить, а потому, что возрождение России без восстановления законности и справедливости невозможно.
«…Я хорошо помню: там, в Беловежской Пуще, вдруг пришло ощущение какой-то свободы и легкости, — пишет Ельцин. — Подписывая это соглашение, Россия выбирала иной путь развития… Быть может, я и не мог до конца осознать и осмыслить всю глубину открывшейся мне перспективы, но сердцем почувствовал: большие решения надо принимать легко». С такой вот легкостью Ельцин расчленил наше государство по искусственным большевистским границам и бросил на произвол судьбы 30 миллионов русских в так называемом «ближнем зарубежье».
Узнав о случившемся, я стал звонить Горбачеву — после неоднократных попыток меня с ним все же соединили, я попросил встречи, и Горбачев сказал, что я могу приехать к нему через час. Михаил Сергеевич был на удивление спокоен. Я спросил у него, знал ли он о цели визита Ельцина в Минск и о заговоре по уничтожению Советского Союза. На вопрос он ответил уклончиво, вроде: «Не знал, но догадывался, что Ельцин, вернее, Бурбулис, что-то затеял».
После небольшой паузы он спросил меня, что я по этому поводу думаю. Ответ мой заключался в том, что это — преступление, государственный переворот. Видимо, моя оценка ему не понравилась, и когда я ему предложил проявить решительность, используя закон и власть, арестовать эту пьяную троицу, подписавшую в угоду США позорный сговор, от таких слов он даже побелел. Засуетившись, попрощался со мной и попросил не горячиться — сказал, что не все так страшно, как мне кажется, и положение дел можно спасти…».
— Мне приходилось слышать, что на самом деле Борис Николаевич Ельцин был прямой креатурой председателя КГБ СССР Крючкова — дескать, Ельцина потому и не арестовали в первый же день ГКЧП, что Крючков протежировал его вместо Горбачева в президенты СССР…
— Это, считаю, домыслы. У меня с Владимиром Александровичем были очень хорошие, добрые отношения, и накануне этих событий он меня пригласил и вопросы задавал такие, знаете ли, с подтекстом — выяснял, на чьей я стороне. Они это умеют…
— Ну, кто на что учился…
— Вот-вот. Об этом я никому, по сути, не говорил, но он уже покойный, да и время прошло — сегодня можно. У нас доверительный был разговор, поэтому, когда прощались, я спросил: «А с какой собственно целью, Владимир Александрович, вы меня приглашали?». Он замялся: «Ну, Саша, понимаешь, давно не видел…» — а сам просто прощупывал. Меня же не проведешь — я уже в таких вещах поднаторел, потому что, когда в пакистанской тюрьме сидел, по три раза в день допрашивали…
— Вы, словом, таких умельцев уже повидали…
— …и штучки их все знаю, поэтому уверен: цели заменить Горбачева Ельциным у Крючкова не было. Надо отметить, что Борис Николаевич опытным был хозяйственником — это сейчас министрами модно назначать тех, у кого биография из трех состоит строчек: родился, учился, женился — министр. Никакого опыта, ничего: главное, чтобы в руках умел ложку держать и авторучку — и, пожалуйста, может руководить, а потом итог — дефолт 98-го. Сегодня, прямо скажем, тоже не все в кадровой политике правильно и хорошо, но того, что тогда в экономике происходило, что со страной творилось, я просто не понимал. Точнее, чисто по-человечески не мог с этим согласиться.
«ЭТИ ВОТ МАЛЬЧИКИ В РОЗОВЫХ ШТАНИШКАХ, БИОГРАФИЯ КОТОРЫХ ИЗ ТРЕХ СОСТОЯЛА СТРОЧЕК: РОДИЛСЯ, УЧИЛСЯ, ЖЕНИЛСЯ, — ПРЕДЛОЖИЛИ ЕЛЬЦИНУ ДРУГОЕ, НО КАК МОЖНО ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ ОГРОМНОЙ СТРАНЫ ПАЦАНАМ ДОВЕРЯТЬ, КОТОРЫЕ САМИ НИКТО И ЗВАТЬ НИКАК? — Я ЭТОГО НЕ ПОНИМАЛ»
— Думаю, что когда Ельцин принимал решение идти с вами в паре на президентские выборы и предлагал вам пост вице-президента России, рассуждал он примерно так: боевой генерал, летчик, в афганском плену побывал, Герой Советского Союза — за него и армия проголосует, и семьи военнослужащих…
— Однозначно — так это и было…
— Вы, однако, были все-таки в его команде чужим, явно с окружавшими его вчерашними преподавателями марксизма-ленинизма и политэкономии социализма диссонировали, и в этом, мне кажется, и причина возникшего вскоре конфликта. Помню, как вы назвали правительство Гайдара «мальчиками в розовых штанишках» — эту фразу подхватили, она стала крылатой…
— Ну так они действительно были такими, а сам Гайдар-то? Ну вот представьте себе: реформу экономических отношений поручили…
— …кабинетному работнику…
— …человеку, который отделом экономики газеты «Правда» руководил, — вы понимаете? Он же все время на американского экономиста Милтона Фридмана ссылался, слова «монетаризм» и «либерализм» как заклинание повторял, но это все глупости! Есть еще и британский экономист Джон Кейнс — возьмите его работу «Общая теория занятости, процента и денег», и увидите, что запускать либерализацию цен и приватизацию в переходный период — это однозначно путь в нищету.
Сегодня количество либералов и монетаристов в правительстве, в банковской системе по-прежнему достаточно велико, и пока они не наиграются, особых успехов у России не будет, потому что рыночная экономика тоже планирования требует и управления. Пустив на самотек любой процесс: политический, химический, физический, экономический, — мы сможем достичь цели, которую поставили? Конечно же, нет!
— С правительством Гайдара вы не поладили, у вас было нашумевшее столкновение с Бурбулисом, которое выплеснулось за стены Кремля, а с чего начался конфликт с Ельциным, где его поворотная точка?
— Помните, я вам говорил: еще за месяц до выборов он меня приглашал идти с ним вместе, и я отказался: дескать, не понимаю, чем в этой системе власти могу заниматься? Когда Ельцин вернулся к этой теме во второй раз, он сказал: «Александр Владимирович, вы офицер, заслуженный человек, воевали, в мирное время такие боевые получили награды…». Борис Николаевич понимал: чтобы в ту пору эти ордена заслужить, надо было действительно что-то сделать.
— По блату и тем более за деньги их тогда не давали…
— Бесполезно было и пытаться! Он по¬обещал: «Вы будете заниматься военно-промышленным комплексом, реформой армии, социальными вопросами семей военнослужащих, разработками новых видов вооружения. Вам, боевому летчику, командиру, которым сам новые средства поражения испытывал, вносил изменения и дополнения, что называется, и карты в руки».
— Хорошее предложение — здорово!
— Да, здорово. Избрали… — и с ходу мне сельское хозяйство дают…
— …на котором «горели» все…
— Да, а Черномырдину в рамках комиссии Гор — Черномырдин сотрудничество с Гором, вице-президентом США, по вопросам авиации и космоса поручают. Прошло некоторое время, и они увидели, что с фермеризацией страны я не согласен, — дело в том, что в этих вопросах ничего не соображал, поэтому создал Федеральный центр земельной и агропромышленной реформы. Пригласил туда специалистов всех рангов: от рядового колхозника до профессоров, академиков ВАСХНИЛ (Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина. — Д. Г.) — и поставил задачу: пишите, что нужно сделать, чтобы АПК России был в состоянии накормить население страны не в достатке, а в избытке — еще и поставлять продукты питания за рубеж. Они все просчитали, обосновали…
Этот материал я передал Ельцину, тот полистал… Не знаю почему, но закладку положил, и сколько я к нему потом ни заходил, закладка все время на том же месте была. Ему это было неинтересно, потому что эти вот мальчики в розовых штанишках, биография которых действительно из трех состояла строчек, предложили ему другое, но как можно экономический потенциал огромной страны доверять…
— …пацанам…
— …которые сами никто и звать никак? — я этого не понимал.
Ну и теперь самое главное. Ладно, молодые люди, — ради Бога! — но снобизм в них до такой степени развит был, что они вообще никого не слушали. Институт экономики Академии наук им до лампочки, ВАСХНИЛ — тоже, а ведь там работали люди, серьезную жизненную школу прошедшие, ученые степени получившие. Почему я, например, в Институте экономики защищался? (В 2000 году Руцкой защитил докторскую диссертацию «Стратегическое планирование и развитие агропромышленного комплекса». — Д. Г.), почему в какой-то там пединститут не пошел или еще куда-то? Потому что считаю: если претендуешь на что-то, докажи это тем, кто не дутые, а настоящие академики, профессора, и это мне удалось.
«ПУСТЬ ВСЕ ЗНАЮТ, — Я ЕЛЬЦИНУ ГОВОРИЛ, — ЧТО ВОКРУГ ВАС КОМПАШКА — ЭТАКИЙ КОЛЛЕКТИВНЫЙ РАСПУТИН, -КОТОРАЯ ПРОСТО УГРОБИТ СТРАНУ»
— Первый свой резкий, нелицеприятный разговор с Ельциным помните?
— Ну конечно, и они, эти разговоры, были неоднократно. Ну, скажем, двухпалатный парламент я ему предложил — это моя разработка. Верховный Совет по мажоритарной формировался системе, и точно так же нужно было избирать депутатов в Совет Федерации, то есть в верхнюю палату, но они там начали это все выкручивать, так сказать, по-своему. Потом поцелуйчики с руководством Соединенных Штатов Америки пошли, трения с руководством СССР начались, все эта суверенизация и прочее… Конечно, я не мог своего мнения не высказывать…
— До крика порой доходило?
— И до крика тоже. Я трижды писал заявление: «Прошу освободить меня от занимаемой должности», но в соответствии с Конституцией Российской Федерации — тогда РСФСР — отправить вице-президента в отставку мог только съезд народных депутатов, и то по решению судебных органов, то есть сначала суд должен был признать меня виновным в том или ином преступлении, а уже на основании приговора съезд делал оргвыводы, и каждый раз, когда я клал на стол очередную бумагу с прошением об отставке, Ельцин задавал мне один вопрос: «Вот вы заявление написали — будете на съезде его обосновывать?». — «Конечно, — я отвечал. — Пусть все знают, что вокруг вас создалась компашка — эдакий коллективный Распутин, которая просто угробит страну. Я потому и пишу заявления, что перед высшим законодательным органом России хочу объяснить, что здесь собралась камарилья, которая преследует одну только цель — развалить нашу экономику, растащить национальное достояние».
Я это знал точно, потому что мне, кроме сельского хозяйства, «подвесили» еще и Межведомственную комиссию Совета безопасности Российской Федерации по борьбе с преступностью и коррупцией, и знаете, мы грязными делами: прослушкой, видеонаблюдением — не занимались. Проводили просто экспертизу указов и распоряжений президента, постановлений правительства, касающихся материальных и финансовых ресурсов, — ну, например, на¬правили деньги куда-то, а те исчезли, эшелоны авиационного керосина и дизельного топлива отправили — и где они?
— Помню, в апреле 93-го по телевидению по¬казывали, как, выступая в Верховном Совете, вы заявили, что у вас есть 11 чемоданов компромата на Ельцина, — они были дейст¬вительно?
— Не на Ельцина, и слово «компромат» я тоже никогда в своей практике не применял. Это был не компрометирующий материал, а документы, по которым провели экспертизу, а дальше ими должны были правоохранительные органы заниматься, потому что в Межведомственную комиссию были откомандированы не мальчики в розовых штанишках, а следователи Генеральной прокуратуры, Комитета государственной безопасности, МВД, представители Верховного суда. Извините, но специалистов в званиях ниже полковника, генерала там не было…
— …и они свое заключение дали?
— Да, совершенно верно.
— Коррупция, значит, уже набрала размах?
— По полной программе шла, и вот вам пример. Допустим, морской порт Находка — представляете, что это такое? — уходит за 200 тысяч долларов, а если точно, за 120 тысяч — по цене «мерседеса».
— Для кого-то была находка…
— Вот-вот, или Ачинский глиноземный комбинат, или Красноярский алюминиевый, или «Уралмаш»… Вы знаете, волосы становились дыбом — вот сидишь и просто диву даешься, хотя мы, моя команда (у меня к тому времени свой секретариат был, своя административная структура, в которой опять же ни одного с биографией из трех строчек не наблюдалось), предлагали альтернативную приватизацию в два этапа. Сначала опять-таки сферу обслуживания приватизировать, на которой можно механизмы приватизации откатать…
— …на парикмахерских и магазинах, правильно?
— Да, и туда же и предприятия легкой промышленности попадали, которые шили костюмы, туфли, плюс рестораны, кафе…
— Прекрасно…
— …но как приватизация по нашему замыслу должна была проходить? Сначала проводился бы тендер, после чего победитель получал в трастовое управление предприятие, ресторан, кафе и подписывал с государственной структурой договор: он, дескать, обязуется за такой-то период привлечь столько-то инвестиций, заменить технологическое оборудование, выйти на выпуск конкурентоспособной продукции. Если вы этот договор выполняли, предприятие вашей собственностью становилось, и вы, как ипотеку, выплачивали за 15-20 лет из прибыли реальную его стоимость — по-человечески?
— Абсолютно…
— Кто бы на таких условиях в бизнес пришел? Люди, обладающие в первую очередь интеллектом, потому что попробуйте-ка выиграть тендер, в голове ничего не имея. Такие должны быть экономически грамотными, у них должны быть идеи, и страна получила бы нормальные и, подчеркиваю, цивилизованные, интеллектуальные средний класс и бизнес, а не гранатометы на улицах, где шли тогда настоящие войны.
Дальше. После того как откатали первый этап, приступаем ко второму — к приватизации средней промышленности. Основообразующая промышленность — я имею в виду металлургические комбинаты, природные ресурсы, включая нефть, газ и все прочее, — остается за государством, а все остальное по уже опробованной реализуется схеме. Деньги, которые поступали бы за реальную стоимость полученных в собственность предприятий, шли бы в накопительный фонд, которым распоряжался бы не министр, не премьер-министр, не президент, а съезд народных депутатов, то есть народ…
— …ну, просто идиллия…
— …и люди уже дальше бы их распределяли: на образование, на здравоохранение, на развитие спорта, на строительство новых школ и дорог. Представьте себе, мы в первом приближении просчитывали — это сотни триллионов долларов.
«ЕЛЬЦИН ХВАТЬ ДИКТОФОН И В СТЕНУ ИМ ЗАПУСТИЛ — ЧЕРНОМЫРДИН УСПЕЛ УКЛОНИТЬСЯ»
— Скажите, а вы не боялись такие пред¬ложения выдвигать и такие создавать комиссии?
— Ну а чего бояться, и зачем же тогда я туда пришел? Сегодня меня многие упрекают: «Вы, Александр Владимирович, такую позицию заняли…». — «Мог бы другую занять, — отвечаю, — и до сих пор был бы во власти». У меня с головой все в порядке, я даже субъект федерации — область — вытащил, извините за выражение, из дерьма, но вместо того, чтобы «спасибо» сказать, меня подло (другого слова не нахожу) с регистрации сняли. Вот он — итог, вот благодарность — понимаете?
Да, я мог занимать другую позицию, и сегодня у меня все бы было в порядке. Вы посмотрите, до сих пор в отношении меня риторика 93-го года продолжается — с одной стороны, фильмы идут по телевидению, где рассказывают, как ельцинская команда угробила страну, уничтожила армию, а с другой стороны, Руцкой, который пытался помешать в этом, кто? — экстремист!
— За что, если не секрет, Ельцин запустил в Черномырдина диктофоном?
— Была ситуация… Началась забастовка на «ЗИЛе», Борису Николаевичу, понятно, не до того… Звоню Виктору Павловичу Баранникову…
— …министру безопасности…
— Царствие ему небесное, умер уже (в 93-м году он был со мной, хотя тоже другую позицию мог занимать). «Виктор Павлович, — говорю ему, — на «ЗИЛе» серьезная забастовка: ты не в курсе, где Борис Николаевич?». Он в ответ: «Где, где…
— …в Караганде!..
— …Что ты, не знаешь, что ли?». — «Давай тогда вместе туда съездим». Он сразу: «Поехали», а эти ребята всегда с собой диктофон носят, но я же не знал… Ну, выступил там на митинге, а министром экономики (первым в независимой России) был Андрей Нечаев такой. Он и сейчас иногда ахинею по поводу митингов на Болотной площади да на проспекте Сахарова несет — эта вся, извините за выражение, шушера, которая страну уничтожила, снова пытается протестные настроения использовать, и люди верят ему — вот что самое страшное!
Прибыли мы, короче, и я говорю: «Вот приедет Борис Николаевич (а людям сказали, что он уехал. — А. Р.) — я его попрошу дать Нечаеву зарплату в три тысячи рублей, приставлю к нему охрану свою и посмотрю, как он будет на эти деньги жить». Что они делают? Часть фразы вырезают, и получается «Вот приедет Борис Николаевич, я ему дам зарплату в три тысячи рублей, приставлю к нему охрану свою» — и дальше по тексту…
— …монтируют…
— …ага, и несут Ельцину. У него как раз день рождения, ну и меня пригласили, и вдруг он спрашивает: «Александр Владимирович, вы три тысячи рублей взяли?». Я удивился: «Да у меня и больше есть» — и по тональности «въезжаю»: что-то тут не то, потому как он…
— …дурным глазом глядит?
— Да, и тут в присутствии всех диктофон включает: «Вот, слушайте. Как вам не стыдно?». Я возмутился: «Все было не так», и тут же Виктор Павлович достает из кармана свой аппарат — ж-ж-ж-ж-ж! Полистал и включает: «Борис Николаевич, а было на самом деле вот как». Ельцин хвать диктофон, который ему подсунули, и в стену им запустил — тот вдребезги…
— И в Виктора Степановича попал?
— Нет, пролетел мимо, просто Черномырдин за столом сидел перед Ельциным — прямо по курсу, но он успел уклониться. На следующий день Ельцин меня пригласил: «Александр Владимирович, все, давайте помиримся и начнем работать — вот что вы хотите?». — «Только одного, — я ответил. — В Конституции есть строчка, где говорится, что вице-президент России осуществляет по поручению президента его отдельные полномочия и замещает во время отсутствия».
— Дайте поручения, да?
— «Я же лично для себя ничего не прошу, — говорю, — дайте только нормальные поручения». — «Какие хотите?». — «Вы военно-промышленный комплекс мне обещали, — напомнил, — так вот, его разворовывают и растаскивают, а это национальное достояние страны. Разрешите, реформой вооруженных сил реально займусь, потому что те, кого вы назначили, — несерьезные люди, они вообще ничего не соображают. Надо в конце концов вопросы семей военнослужащих решать: люди без квартир, чемодан — вокзал — это же ненормально».
Еще я его спросил: «Зачем это сельское хозяйство мне дали?». Я, кстати, мечтал, чтобы все распоряжения, постановления и указы заканчивались пунктом: кто конкретно несет персональную ответственность за их исполнение, так вот, тот указ был единственный, где говорилось: за состояние агропромышленного комплекса России персональную ответственность несет вице-президент. «Издайте такой же указ, только по ВПК и реформе Вооруженных сил», — попросил, — я же знал, почему мне Межведомственную комиссию поручили. Это была идея Бурбулиса, который подставить меня хотел: типа Руцкой что-то нароет и выкопает сам себе яму — его грохнут, потому что я же серьезные дела стал вытаскивать. Расскажу только о последнем. Представьте, Залоговый фонд в Швейцарию 20 тонн золота отправляет: вот накладная, произведена погрузка, а на место 15 тонн прилетели — где еще пять?
— В воздухе растворились…
— Ну да, утруска, усушка — вы же знаете, когда мясо возят, там есть процент на списание. Я к Ельцину: «Борис Николаевич, куда эти пять тонн утрусили?» — так что не все там здорово было: грабеж шел просто тотальный.
Поэтому я предложил: «Дайте, я делом займусь. Посмотрите, в авиации технику надо менять, регламентные проводить работы, боевая подготовка к нулю сведена — мы сегодня если два звена боеготовых наберем, то хорошо, а это же Военно-воздушные силы России»…
Сегодня на Болотной площади, на проспекте Сахарова митингующие много неприятных слов в адрес Путина говорят — минуточку, господа, а что же он принял? В каком состоянии были промышленность, сельское хозяйство, оборонный комплекс, Вооруженные силы — вы что, думаете, за это время он разруху мог превратить в процветание? Я как-то сижу и думаю: а почему люди ждут чуда? Ответ очень простой: всему причиной тотальная, подчеркиваю, экономическая и юридическая безграмотность населения — что в Украине, что в России, что в Белоруссии…
— …везде…
— Я говорил уже тысячу раз: необходимо основы экономики и права в курс средней школы ввести, чтобы, получив аттестат зрелости, молодой человек в экономических процессах мог ориентироваться, чтобы имел четкое представление, как себя защитить, как с позиции юридического права отстоять свои интересы, потому что, если элементарного представления о праве, об экономике — а это основы жизни! — гражданин не имеет, его легко использовать втемную, он требовать будет: вот дай — и все! Смотрите, что сейчас происходит в Египте. Благополучная страна, я там в 71-72-м годах был, лично Хосни Мубарака знал и помню, что из себя Каир и другие города Египта представляли, — это были деревни, кишлаки. Согласитесь, он процветающую сделал страну — только на туризме сумасшедшие деньги они зарабатывали, а кто туда сегодня поедет?
— В хаос…
— Посмотрите, что происходит на площадях, люди на футбольном матче друг друга режут — тихий ужас! Думаете, это случайность? Нет!
— Таких случайностей не бывает…
— Вот вам система однополярного мира, а если сохранился бы двухполярный, этого не было бы, потому что те, кто стремился тогда к однополярности, знали: можно получить по башке.
(Продолжение следует)
Киев — Москва — Киев

Авиаконструктор, дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии Генрих Новожилов

90 лет человеку-легенде, последнему из могикан, выдающемуся авиаконструктору, дважды Герою Социалистического Труда, лауреату Ленинской премии Генриху Новожилову. Вместе с Сергеем Ильюшиным он поднимал в небо самолеты Ил-18, Ил-62. Затем под его руководством создавались такие самолеты, как Ил-76, Ил-86, Ил-96-300, Ил-114. И сегодня, несмотря на возраст, Генрих Новожилов продолжает трудиться в ОАО «С.В.Ильюшина», делая все возможное, чтобы авиационный статус России оставался высоким не только на словах.
Нынешнее состояние авиационной отрасли страны — это неутихающая боль легендарного авиаконструктора. Накануне своего юбилея он поделился ею, при этом так и не сумев ответить на вопрос: почему самолеты российского производства стали не нужны России?
Всякий раз, встречаясь с Генрихом Васильевичем, не перестаю удивляться, как ему удается сохранять не только моложавый вид, но еще острый ум и надежную память. Общаясь, он легко цитирует книги, называет десятки имен людей, с которыми работал, точные даты выпуска самолетов… На мой вопрос, как ему это удается, он улыбается:
— В нашем разговоре мне тоже хотелось бы остроты. Вы имеете на нее право. Потому сразу спрошу: вам не обидно, что к очередной круглой дате у вас появляется еще одна книга воспоминаний, а не новый самолет? Почему у России нет своих самолетов?
— У нас есть самолеты.
— И где они?
— Где — это уже следующий вопрос… К примеру, был такой самолет Ту-334. И где он сейчас? А где Ил-114, Ту-204, Ту-204СМ, Ту-214… Возьмем Ту-204СМ, который строился в Ульяновске. Вполне приличный самолет. Но почему-то у нас никто его не собирался заказывать. Зато грузовой Ту-204-120 с двигателями Rolls-Royce купил египетский миллионер. Эти машины использовались для доставки почты DHL, летали в Европе даже ночью, поскольку их считали самыми тихими. Спрашивается: почему у нас они не нашли применения?
Или широкофюзеляжный Ил-96-300. Есть он у нас? Есть. Точнее, был. Или Ил-96Т, который в пассажирском варианте может возить 420 человек. Вернее, мог бы, если б оказался кому-то нужен. Был опытный Ил-96МО с американскими двигателями Pratt&Whitney и оборудованием фирмы Rockwell Collins. Мы девять лет над ним трудились вместе с американцами, правда, сейчас об этом не модно вспоминать. Получили на него сертификат летной годности. В 1998 году — российский, в 1999-м — американский. Хотя для этого пришлось сделать его грузовым.
— Почему?
— У нашего КБ не хватило силенок создать новый интерьер для пассажирского варианта. Теперь в Воронеже его переделывают под какой-то спецвариант.
— Спецвариант — это штучно, а где серийное производство?
— Я часто слышу: что это, дескать, за серийное производство, если выпускают по пять самолетов в год? Но я так скажу: нельзя сделать ни одного самолета, не запустив его в серийное производство. Это всегда подготовка оснастки, стапелей, оборудования — всего, что позволяет сделать самолет. Завод сначала делает первую очередь оснастки. Потом может быть вторая, третья — все зависит от количества заказов. Но это означает, что завод готов к выпуску серии. Выходит, вопрос в другом: либо мало заказов, либо что-то в организации производства не так.
— Что, например?
— Сегодня это нехватка специалистов и квалифицированных рабочих.
— А зачем специалисты, если нет заказов?
— Все относительно. Не скажу точно, сколько сейчас заказано Ил-96-300, но знаю, что все они в спецотряде. А вот «Аэрофлот» в 2013 году шесть таких самолетов поставил к забору.
— Говорят, они были нерентабельными. У западных машин два двигателя, а у ваших — четыре, едят много топлива.
— Тут надо быть объективным: в 1993 году мы передали на эксплуатацию 6 самолетов, которые не вполне отвечали требованиям авиакомпании: имели 1-ю категорию посадки, а нужна 3-я, по двигателю и оборудованию были сложности из-за их новизны. Но у нас не было опытного самолета, чтобы довести машину до ума — генконструктору не на чем было проводить испытания! Тогда мы восстановили один самолет, сдали его в аренду авиакомпании, а полученные деньги стали тратить на доработку оборудования.
С пермскими двигателями поначалу серьезно намучились, но сейчас это уже вполне приличные движки. Затем получили 2-ю категорию посадки, а сейчас уже самолет имеет 3-ю, потом довели его по ресурсу…
Я всегда считал: пусть оборудование будет чуть проще, но свое. На Ил-96-300 стояла лишь одна импортная система — инерциальная навигация, свою аналогичную мы не успели сделать.
А что касается экономичности, то я помню, как вы когда-то уже интересовались одним документом. Я вам сейчас его отдам. Это письмо эксплуатанта главному конструктору Ил-96-300 от 02.08.2011 года. Там сказано: «… эксплуатация самолетов Ил-96-300 в ОАО «Аэрофлот» в условиях конкуренции с дальнемагистральными самолетами иностранного производства доказывает свою коммерческую привлекательность как по загрузке, так и по регулярности отправления в рейс». В этом письме «Аэрофлот» просит увеличить перечень минимального оборудования и время, при котором они могли бы летать с большим количеством отказавших агрегатов.

— Всего-то? Выходит, остальное в Ил-96-300 их устраивало?
— Да и это формальности. Самолет многократно резервирован. Отказ любой его системы не приводит к ситуации выше, чем всего лишь усложнение условий пилотирования.
— Но все равно Ил-96-300 не заказывают. Покупают «Боинги», «Эрбасы», хотя валютные выплаты по их лизингу теперь неподъемны — авиакомпании на них разоряются. Почему это происходит? Как вообще случилось, что Россия, привыкшая считать себя крупной авиационной державой, отдала нишу дальнемагистральных самолетов западным компаниям без боя?
— Спросите об этом у товарища Христенко. Это он заявил, что широкофюзеляжные самолеты мы делать не будем. А ведь Ил-96 на тот момент был уже в серийном производстве. Ил-96Т без особых проблем, лишь сделав интерьер, можно было превратить в пассажирский на 380–400 мест. По размерам он такой же, как «Боинг-777». На Ил-96 можно было бы поставить два встроенных трапа, как на Ил-86, чтобы он летал и садился в любых аэропортах.
— Так почему теперь не делаете, когда все кричат об импортозамещении?
— Не ко мне вопрос.
* * *
— Ну хорошо, когда Христенко ставил крест на наших дальнемагистральных самолетах, он ведь это как-то обосновывал?
— Кто, на чем поставил крест — все спорно. Тут недавно читаю в прессе: мы будем строить с китайцами широкофюзеляжный самолет. Меня, понятно, удивило, что в России кто-то замахнулся на такой проект, а кто — я даже не знаю. Вроде такие самолеты у нас всегда делались в ОКБ «Ильюшина» под руководством Новожилова. А теперь?
Начинаю выяснять в ОАК. Мне говорят: да, решили с Китаем делать самолет на 300 мест. Спрашиваю: какое крыло? Отвечают: черное, из композитных материалов. Интересуюсь: какой год выпуска? Оказывается, 2025-й. Теоретически мне к тому времени может стукнуть 100 лет.
При этом я знаю, что китайцы хотели делать Ил-96Т в пассажирском варианте, но, похоже, передумали, так как фирма «Боинг» в ближайшее время им построит свой завод.

— О-о-о, большой привет из Пекина как Ил-96Т, так и самолету, что планировали сделать к 2025 году!
— Не знаю. Я к этому отношения не имею.
— А по-моему, когда называются такие сроки — 2025 год, — все очень даже понятно. Это как у Ходжи Насреддина: к тому времени или осла, или падишаха не станет. Зато под эти грандиозные планы уже сейчас можно открыть два бюджетных крана, из которых потекут государственные деньги. Из одного будут черпать чиновники в Китае, из другого — в России. А реальную выгоду от этого получит «Боинг».
— Не буду комментировать ваши слова, расскажу только, как однажды Сергей Владимирович Ильюшин слетал на Ил-14 отдохнуть в Сочи… Вернулся он тогда, собрал нас и говорит: «Я посмотрел, кто пользуется авиацией: либо командированные, либо состоятельные люди. А мы должны сделать самолет, который был бы доступен широким массам советского народа».
Это был 1955 год. И вот в 1956 году выходит постановление о создании самолета Ил-18. 4 июля 1957 года он взлетел. А 20 апреля 1959 года Ил-18 рейсом Москва—Адлер и Москва—Алма-Ата начал регулярные полеты на авиалиниях. И билеты на него стоили не дороже, чем проезд в купе поезда.
Или, к примеру, наш Ил-76. В конце 1967-го вышло постановление о его создании. В марте 1971-го он взлетел, а в 1975-м был принят на вооружение. Далее: Ил-86 взлетел в 1976 году, пассажиров начал возить 26 апреля 1980 года. Ил-96-300 взлетел в декабре 1988-го, а на линии вышел в 1993-м.
— Это вполне обозримые сроки. Сейчас же — двадцатилетия. Неужели чем дольше строишь, тем государство тебя больше и дольше кормит? Может, проблема в чем-то другом: технологиях, композитных материалах, с которыми у нас проблема?
— Возможно… Но мы же сумели сделать отсек фюзеляжа из композитных материалов для своего регионального Ил-114. Делал НИИ в подмосковном Хотькове. Американцы вокруг того отсека, что и сейчас там еще стоит, глубокую дорожку протоптали, прежде чем взялись за свой «Боинг-787».
— Они-то за свой взялись, а ваш фюзеляж из композитов в Хотькове стоит.
— Вы все хотите, чтобы я ударился в критику. А я просто констатирую: у России есть свои самолеты! И в первую очередь военные. Наши истребители например. Они не уступают западным, а во многом их превосходят.
У нас есть прекрасный штурмовик Су-25, я его хорошо знаю, так как мы собирались с ним конкурировать — был у нас такой проект Ил-102. В Сирии теперь Су-25 очень серьезную роль играет. А ведь делали его, когда термин «штурмовик» вообще был под запретом. Хрущев говорил: какая еще штурмовая авиация, если все вопросы мы решаем ракетами? А когда на фирму приезжало высокое начальство, Су-25 прятали, закрывая брезентом.
Но конструкторы его все же довели до ума. И мне очень приятно видеть, как сейчас Су-25 работает в Сирии. Там же летает и наш Ил-76. Это был мой первый самолет. Сергей Владимирович Ильюшин тогда еще работал, хотя уже очень плохо себя чувствовал. Ил-76 строил весь Союз — сразу несколько серийных заводов: крыло — Ташкент, оперение — Киев, двери — Харьков… Это была большущая кооперация.
Поначалу мы выпускали по 20 машин в год. Дмитрий Федорович Устинов приехал на ташкентский завод, посмотрел и говорит: «Нет, так дело не пойдет. Надо выпускать по 70 самолетов ежегодно». Для этого сразу построили новые здания, установили дополнительное оборудование, и мы стали делать по 5 машин ежемесячно. Вот что такое — желание заказчика получить машины!
— Сейчас ведь опять начали выпуск Ил-76. Но это уже глубоко модернизированный Ил-76 МД 90А. Его по сколько штук делают?
— Хоть и говорят, что это — глубокая модернизация, никакой глубины там нет. Только крыло сделано по более современной технологии да электронику поставили. А так, тот же самый мой самолет, на котором мы с генералом Маргеловым отрабатывали десантирование. Почему его так любят и заново делают? Да потому что в него вложили душу те, для кого он строился.
А что касается количества, то новый Ил-76 МД90А перезапустили в 2006 году. В 2013 году он полетел. Сегодня сделано менее 10 штук. Правда, есть заказ на 39 машин до 2020 года.
— Снова десятилетние горизонты…
— Этого я не решаю… Понимаю только: все, что мы когда-то создали, оказалось великим. Ведь сейчас не только мой Ил-76 заново стали делать, перезапускать собираются и Ту-22М3, и Ту-160, и Ан-124 «Руслан». Все это мои современники сделали.
* * *
— Почему на протяжении всей нашей беседы, как только я вас спрашиваю, отчего мы теперь не строим собственные самолеты, вы сразу отвечаете: я не решаю, не ко мне вопрос?
— Потому что после того, как я сделал самолет и получил на него сертификат типа, он становится товаром.
— …и к нему сразу приклеивается пресловутая коррупционная составляющая?
— Не знаю, что там приклеивается, я лишь констатирую факт. И вот вам пример: в июле прошлого года президент Путин приехал на завод в Самару, где делают Ан-140 — хороший самолет, чуть меньше нашего Ил-114. В Самаре президенту говорят: из-за событий на Украине взаимодействие по Ан-140 с «антоновцами» остановилось, поэтому мы хотим делать Ил-114. Нужно 5–6 миллиардов рублей. Президент отвечает: для такой машины — это не цена вопроса.
— И что?
— Дальше — длинная история… Но если коротко, то Самарский завод — это частный бизнес. Кто-то не захотел поддерживать его бюджетными деньгами. Сказали: строить будем в Казани. Там прекрасный завод, но сейчас он занимается военными Ту-22М3 и Ту-160. И вот прошло больше года, а решения по Ил-114 так и нет.
— Ил-114 не смог стать товаром? Где выход?
— Знаете, еще в 1998 году в одном интервью я говорил, что у Карла Маркса есть формула «товар—деньги—товар». Обратите внимание: на первом месте стоит товар, затем — деньги, потом снова — товар. Сегодня в ходу другая формула: «деньги—товар–деньги». При этом товар не российский, а зарубежный. И деньги, которые лишь частично остаются в России. Потому отечественная промышленность, и авиационная в частности, в собственном государстве оказалась в роли падчерицы и вынуждена выкручиваться всеми способами, чтобы выжить и хоть как-то производить товар.
— Выходит, с 1998 года в авиапроме до сих пор ничего не поменялось…
— Тогда же я говорил, что надо серьезно подумать о льготах для тех, кто будет принимать участие в реализации важных для государства проектов. Опять же возвращаюсь к формуле «товар—деньги—товар». Если банку не выгодно вкладывать деньги в производство, то он никогда этого делать не будет. И волевым решением здесь ничего не добьешься. Нужно создать такие правила игры, когда инвестирование в производство станет не менее интересным, чем прокрутка денег на торговых операциях.
— Теперь я понимаю, почему вы повторяете: не мой вопрос… Получается, говори — не говори, а вас все равно не слышат. Почти 20 лет.
— Не слышат не только меня. (Смеется.) У меня до сих пор самые добрые отношения с выдающимся конструктором фирмы «Боинг» Джо Сатром, который сделал первый широкофюзеляжный самолет «Боинг-747». Мы с ним знакомы с 1965 года. Теперь Джо, как и я, советник на своей фирме, любит играть в гольф. Я его спрашиваю: «Джо, ты на «Боинг» часто приходишь?» Он отвечает: «Генри, понимаешь, я иногда прихожу, что-то критикую, что-то говорю им… Но они потом все равно по-своему делают. Так что лучше играть в гольф».
…А я вот так не могу. Все равно честно, каждый день в 9.00 здесь, на рабочем месте.
— Значит, на что-то еще надеетесь.
— Надеюсь… Всю жизнь был оптимистом. Авиацию в России истребить нельзя. Так или иначе — она пробьется. Только на это уйдет время. А его жаль.
Недавно видел телесюжет: пенсионер сам построил самолет, полетел на нем, упал и сломал ногу. В стране, где даже пенсионеры строят самолеты, убить авиацию невозможно. Она всегда у нас была любимым детищем. По тому, может ли страна строить самолеты, всегда судили о том, на каком уровне технического развития она находится, так как авиация тянет за собой металлургию, химию, другие науки, технологии… А мы всегда строили самолеты. И продавали их.
— Теперь их пытаются строить и продавать «эффективные менеджеры». А вы, с вашим опытом и интеллектом, — советник. Почему?
— Когда фирму акционировали, генконструктор, который до этого был ответственным руководителем предприятия, потерял властные полномочия. Он стал подчиняться гендиректору. А решать технические стратегические вопросы без права подписи под финансовым документом — это похоже на «непорочное зачатие». Драться за власть стало бесполезным, особенно когда тебе уже 80 лет.
— Пока у человека острый ум и позволяет здоровье, драться за власть — не грех. Думаю, нашлись бы люди, которые вас поддержали.
— Нет… Драться надо было раньше. Есть ошибки, которые позже исправить уже невозможно. Они влияют на все последующие события. Это я теперь понимаю.
…Но чего, видимо, я так никогда и не смогу понять, так это почему самолеты российского производства стали не нужны России?

AVIACITY

Для всех, кто любит авиацию, открыт в любое время запасной аэродром!

Monthly Archives: Ноябрь 2015