Вот уже полтора месяца как в Донбассе официально действует двусторонний режим прекращения огня. Количество перестрелок на фронте резко снизилось, а в конце сентября представитель ДНР Денис Пушилин и вовсе заявил об окончании войны. Как реально политические договоренности отразились на жизни бойцов на линии соприкосновения, корреспондент «Газеты.Ru» разбирался на месте.
Блокпост на улице Стратонавтов занимают ополченцы из бригады «Сомали» командира Михаила Толстых с позывным Гиви. Справа — Октябрьский район, сильно пострадавший от боевых действий, а слева — частный сектор, за которым донецкий аэропорт. Дорога превратилась в границу — между брошенными домами и теми, где жизнь еще осталась. Люди добираются сюда только на машинах и стараются уезжать засветло.
Октябрьский район мог пострадать гораздо больше, если бы не частный сектор: заборы принимали на себя основную массу осколков от снарядов и мин, и некоторые из них целиком снесены взрывной волной. От одного такого забора остались только ворота, настежь распахнутые взрывом. На дороге лежат обрывки проводов и поваленные столбы ЛЭП, асфальт местами разбит, а тротуар выщерблен. Под резкими порывами ветра хлопают огромные металлические пластины билборда с истершейся рекламой.
Этот блокпост — последний в черте города. Километрах в пяти от него уже проходит линия разграничения. В отличие от прошлого года, слова «передовая» или «фронт» здесь уже почти не используются.
Вместо шлагбаума поперек улицы натянута веревка с тряпицами цветов флага ДНР. Мешки с песком, служившие для прикрытия от обстрелов, убраны — блокпост уже больше месяца как в «мертвой зоне». По сторонам дороги стоят кресла с продавленными сиденьями и отломанными ручками. В старинном белом плетеном кресле сидит командир с позывным «Кочевник» и дочитывает сборник американской фантастики. Ему нравятся «космические оперы», межзвездные полеты и галактические войны. «От реальности отвлекает», — поясняет Кочевник, предлагая чай из чашки без ручек.
Дежурят на блокпосту четырехчасовыми сменами по пять человек. В соседнем переулке боевое расположение «сомалийцев». Примерно раз в полчаса оттуда или туда проезжают машины — кто-то едет ночевать в город, а кто-то возвращается в часть. Улица Стратонавтов пустая, и двести по встречной здесь вполне обычное дело.
До режима тишины ополченцы выезжали на «бэхе» (БМП) на «охоту» — проехать через поле в сторону позиций ВСУ, чтобы вызвать огонь на себя и обнаружить огневые точки противника. Сейчас каждую такую «охоту» — как и ответный обстрел — надо согласовывать. На продавленном кресле ополченец с позывным «Клюв» из Макеевки рассказывает про последнюю «охоту»: «один раз нас из „мухи“ подбили, ничего, все живы, даже „бэху“ не бросили».
Другой ополченец, с позывным «Кочевник», рассказывает про себя, что сам из Иловайска, в ополчении с начала войны, до этого работал строителем, хотел поступать в университет, но денег было мало. «Я еще музыкант, шахматы люблю, мастер спорта», — добавляет он.
Борьба с мародерами и незаслуженные награды
Через шлагбаум Кочевник пропускает «девятку». Люди едут в разрушенный дом за стройматериалами. Следом к блокпосту подходит женщина средних лет, говорит про мародеров, пришедших ночью: «Мы заперлись в комнате, а они до утра шарили, муж с монтировкой вышел, напугал, они убежали. А сейчас слышу — телефон звонит, но не наш, ихний, они забыли. Я взяла, они мне говорят, что еще вернутся и чтобы мы с мужем из дома ушли, иначе нам плохо будет».
Кочевник вызывает по рации часть. Через пять минут из переулка выезжает красная «семерка» с тремя ополченцами — женщина садится в машину, «семерка» уезжает.
К вечеру темнеет, и со стороны города подходят двое — мужчина и женщина в рабочем комбинезоне. Они также рассказывают про мародеров: к соседскому дому с обвалившейся крышей подъехал человек, представившийся ополченцем «Востока». С ним была женщина, уверявшая, что собирает вещи мужа. «А я знаю семью, которая жила там, и не они это вовсе», — говорит свидетельница.
«За мародерство тут жестко (наказывают. — «Газета.Ru»), — говорит ополченец Завхоз. — Чтобы не портить репутацию. Для мирных жителей люди в форме — они все одинаковые. Подразделения-то все разные».
До линии разграничения меньше часа ходьбы по пустой улице Стратонавтов. «Стратонавты» — это же как космонавты, только по-американски. Вот у нас и пусто, как в космосе», — шутит ополченец Арбуз. На позициях у Песок кроме «Сомали» располагаются еще «Спарта» и «Восток».
«На передовой сейчас «востоковцы», командир — Мрак, из казаков, — рассказывает Завхоз. — У них собака есть, Адмирал зовут. Он, когда стрелять начнут, первым все слышит, и люди спрятаться успевают. Талисман такой. Его один раз ранило, так всей группой выхаживали. Они на линии тоже редко сменяются. Привычные».
Кочевник говорит про новые наспех сколачиваемые формирования. Ополченцам обидно, что многие с фронта ходят с автоматами по городу, не снимая формы, и рассказывают байки про свое геройство. «А есть такие кренделя: выдали ему форму, а он ни разу на боевом дежурстве не был, он даже не знает, что это такое, он сюда не за этим пришел, — вспоминает один. — Он там пьяный по городу шляется все время, рассказывает, какой он герой. Отчебучит чего, а люди смотрят, а это ж сарафанное радио… А потом идешь, а он на тебя так глядит, что дай ему автомат — и он сам тебя застрелит».
«У меня жена в ночном магазине работает, так алкаш какой-то хотел погрубить… — рассказывает Завхоз. — Она говорит: «Полицию вызываю». Адрес записали, говорят: «Выезжаем». Проходит минут двадцать, никто не едет. А он все так и стоит, настроен был, чуть дверь не выломал. И еще минут через двадцать опять жена звонит, говорят: «Сейчас машинка освободится — выедет». Через двадцать минут они перезванивают, а алкаш тот уже ушел, а они говорят: «Да у нас, знаете, свободных машин нету».
На блокпосту на улице Стратонавтов понимаешь, что Донецк — все еще прифронтовой город, а многие из тех, что возвращаются с оружием в руках, не знают, что делать с ним. Ополченцам, находящимся практически на передовой, приходится совмещать обязанности солдат и милиции.
Заводят разговор про награды. Ни у Клюва, который был под Широкино, ни у Кочевника из Иловайска наград нет. На передовой их снимают — то ли из суеверия, то ли чтобы не привлекать лишнего внимания снайперов противника, — но эти ополченцы, несмотря на участие в боевых действиях, пока не награждены.
«А в России, говорят, в магазин заезжаешь, а там по пятьсот рублей ордена и медали любые», — жалуется Кочевник.
«Все награды, все, которые у нас есть, все продается! — негодует Арбуз. — Шевроны и нашивки, говорят, любые. Я говорю: «А „сомалийские“ есть?» Продавец говорит: «А вот с этим туго». Но нет, искал-искал, вроде нашел. Ты представляешь, каково человеку, который руку или ногу потерял за этот крест? Что он для него значит? И вот зайти в такой магазин».
Под «крестом» подразумевается Георгиевский крест — солдатская награда, учрежденная Игорем Стрелковым 29 мая 2014 года. До Золотой Звезды Героя именно стрелковский «Георгий» был высшей наградой в ДНР, и отношение к нему особое, с ностальгией по Стрелку.
Официально Народное ополчение Донбасса переименовано в Республиканскую гвардию, но военнослужащие по-прежнему называют себя ополченцами — да и сложно их воспринимать по-другому.
Кочевник рассказывает о начале «Сомали» так: «Людей не хватало, оружия. Нам и говорят: „Вы как пираты — грязные, заросшие, кто в чем и кто во что горазд“. И потом собрание, комбат и говорит: „Ну, раз пираты, так давайте уж сомалийские“.
»Сомалийцы» известны по боям за донецкий аэропорт. Арбуз рассказывает, что новый семиэтажный терминал в аэропорту классный был, да вот только слишком хорошая цель, стоял на возвышенности. С него начинался обстрел «Градами» по дуге — аэропорт, улица Стратонавтов, Киевский район — и в обратном порядке. На эти три цели хватало залпа одного пакета.
Сейчас на линии соприкосновения тихо. Из минометов в основном бьют к вечеру. По словам ополченцев, раньше мог подъехать танк и ударить прямой наводкой.
«На второй день, когда я приехал, так и обстреливали. Лупит сначала по терминалу аэропорта, потом резко разворачивается, где-то метров в шестистах от нас — и как дал! Они в паре работают. Пока один прикрывает, другой перезаряжает. У них же здесь все пристреляно. — Кочевник показывает на поле в сторону Песок, за разрушенным частным сектором. — Даже минное поле их. А когда все закончится, кто разминировать будет?»
Ополченцы предпочитают не говорить о том, что нынешний режим долгой тишины, возможно, и есть тот самый «конец».
После того как прошла война, здесь оглушительно тихо. На районном кладбище, что расположено по соседству, уже почти год не хоронят. Сквозь огромные дыры в ограде просвечивают могильные кресты. Предупреждающий знак с надписью «Водитель, впереди опасный участок движения» ополченцы из «Сомали» оставили шутки ради: «Если танчик ВСУ на этой дорожке покажется, обратно ему уже не уехать».
Бойцы уверяют, что стреляют только в ответ на сильный огонь с позиций ВСУ и к украинским срочникам, в отличие от добровольческих батальонов, относятся нормально.
«Тут скучно. Когда нечего делать, самое то — напиться бы, — подытоживает Кочевник. — Круглые сутки сидишь грязный, немытый. В этих креслах и спим. Так дни и проходят — встал, поел. Через месяц отпускают тебя на день-два, ну если что-то там особое — сын родился, знаешь, — то десять дней. Вот и идешь. А я вообще растерялся — выехал в город, так там движение, куча людей, не знаю, что мне делать. Сел, покурил, отдуплился, думаю — надо ехать. Да, и за сигаретами тоже — у нас их не хватает».
«Волонтеры» «Сомали»
Сразу за блокпостом возвышается «девятка» — бывший девятиэтажный жилой дом, ставший расположением «сомалийцев». Во время боевых действий здание было заброшено — сейчас его обживают снова.
Во дворе сложены армейские ящики с боеприпасами, здесь же стоит накрытый маскировочной сеткой танк. На нижних этажах живут бойцы батальона, выше находится административно-хозяйственная часть.
По словам ополченцев, в «Сомали» сейчас около трехсот человек, из чего можно предположить, что батальон практически всем боевым составом расквартирован именно здесь. После введения режима тишины основная часть «сомалийцев» несет дежурство на блокпостах, расположенных на большом расстоянии друг от друга.
На первом этаже «девятки» вдоль плохо освещенного коридора тянется ряд дверей с выбитыми замками — это бывшие квартиры дончан, которые сейчас занимают ополченцы. Практически вся мебель из них вывезена.
В однокомнатной квартире в «девятке» голые стены и десяток матрасов на полу, пара табуреток, старый и постоянно работающий телевизор. Если повезет, то в коридоре можно найти и такой же старый холодильник. Люди спят прямо на матрасах вместе с оружием, едят и курят здесь же, садясь на матрас и раскладывая еду на табуретках. Водопровод и канализация не работают, поэтому туалет находится на улице, а воду для бытовых нужд приносят в ведрах, которые стоят тут же на полу.
Пришедшие с дежурства ополченцы напоминают чем-то каторжников, вернувшихся с работ. Они устали, медленно двигаются и не хотят говорить — в отличие от моих собеседников на блокпосту.
Молча покурив, перекусывают консервами и ложатся спать под звуки телевизора. На происходящее рядом они не обращают никакого внимания, как будто это их не касается.
Из обрывков разговоров становится понятно, что бойцы недовольны перемирием, считают сложившуюся ситуацию бессмысленной (хотя об этом упоминают очень осторожно) и хотят воевать — вместо бесконечных дежурств с перерывами на отдых в расположении. Людей в батальоне не хватает. Уйти по собственному желанию из «Сомали» довольно трудно, а рядовому — практически невозможно.
Ополченцы, чьи родные и близкие остались на территории Донецкой области, контролируемой ВСУ, воспринимают прекращение боевых действий как предательство в прямом смысле слова. Немногие из них сохраняют своеобразный оптимизм: мол, такое положение дел продлится недолго и вновь начнется война. Другие хотят войны до победного конца, а кто-то — просто мира.
Кроме расквартированных «сомалийцев» в «девятке» также живут «волонтеры». Это бездомные, пьяницы и разного рода «подозрительные», задержанные за несоблюдение комендантского часа или нахождение в нетрезвом состоянии в районе ответственности «Сомали». Их отправляют на принудительные общественные работы: уборку помещений и территории, погрузку-разгрузку вещей и сортировку грузов и тому подобные работы.
В среднем «волонтеров» отпускают через две недели, но часть из них рано или поздно возвращается, а некоторые находятся — вероятно, не по доброй воле — в «девятке» постоянно.
Пока я был в расположении, один «волонтер» сбежал, но, по словам ополченцев, этот побег не имеет смысла — все его документы остались в части, так что в скором времени его задержат на одном из блокпостов и привезут обратно.
Вечером в часть прибыл командир батальона Гиви (или, как его называют «сомалийцы», Батя). Батя приехал на «девятку» в двенадцатом часу ночи, на белом внедорожнике с ростовскими номерами. Охраны с ним не было, рядом сидела блондинка и курила дамскую сигарету. Батя вышел из машины, на скорую руку провел во дворе дома построение, в котором участвовало человек десять из дежуривших, отдал какие-то распоряжения и быстро уехал — блондинка едва успела докурить.
Газета.Ru
