«Это было недавно, это было давно»

  

Предисловие.

  

   Почему пятый тост? Знаете, очень часто попадаются работы на тему Афганистана, которые, безусловно, написаны хорошо правдиво, но уж очень сильно в них выпячена трагическая сторона. У читателя может сложиться не совсем верное, мрачное представление о тех событиях. Да, там было по всякому и трагизма безусловно хватало, но чёрт возьми, мы были молоды и жизнь там не останавливалась. Не всегда мы там ходили с суровыми лицами, находили время и повод улыбнуться. И коли доводилось собраться за столом, то после третьего тоста, всегда был четвёртый, который так и назывался, «чтобы за нас третий не пили». Потом был пятый тост. За что? Простите, автор этих строк уже и не помнит, за всё хорошее одним словом.

   Автор ничего не придумал, так отдельные эпизоды из жизни отдельно взятого старлея и его друзей, одного из гарнизонов ограниченного контингента советских войск. Резвее только, приукрасил, но только слегка, не меняя сущности, авторское право позволяет это. Ну и ещё, по понятным причинам, фамилии героев заменены одной буквой, не всегда совпадающие с первой буквой фамилии.

  

  

   Пятый тост.

  

   (Попытка собрать всё вместе).

 

   Прибытие.

  

  

   Представьте, вы сидите в огромном железном ангаре, по которому кто-то ритмично бьёт, таких же огромных размеров палкой. Этому неведомому барабанщику, аккомпанирует надрывный, пробирающий до костей вой. Подобные звуки, вы можете услышать в кузнечном цехе, совмещённым с токарным. Дополняет картину тусклый свет, пробивающийся сквозь редкие и явно не соразмерные помещению иллюминаторы.

   Такие незабываемые ощущения полёта, дарит своим пассажирам вертолёт Ми шесть.

   Можно конечно было встать, подойти к одному из упомянутых иллюминаторов, но высота в пять тысяч метров, последствия пыльной бури и отчаянно грязный плекс, на корню пресекали любую попытку, рассмотреть что-либо внизу.

   Тем более, что старлею, а в то время ещё лейтенанту Л., было не до упоения радостью полёта. Он с унылым видом сидел на откидном десантном сидении, погружённый в раздумья о превратностях судьбы. Лейтенант и сам сейчас походил на десантника. На груди, для надёжности засунутый под лямки подвесной системы парашюта, грозно красовался автомат, карманы топорщились от патронов, запасных магазинов, гранат. Довершал картину пистолет, в болтавшейся по-морскому на ремешках, кобуре. И только авиационный защитный шлем, зэша и белый комбинезон, свидетельствовали, что этот милитаризированный по самое некуда молодой человек, всё же относится к лётчикам. И летит не на задание в тыл противника, а к новому месту службы.

   Вот это место службы и было причиной унылого вида лейтенанта. А ведь ещё вчера, он радовался, как удачно попал в относительно спокойный гарнизон К., ему понравился утопающий в зелени как в оазисе жилой городок, наличие нескольких медицинских заведений, вселяло надежду, что проблема отсутствия прекрасного пола, здесь далеко не критична. И вот на тебе, ни с того, ни с сего, его посылают в гарнизон Ф..

   —Хотя, если быть честным…— вздохнул лейтенант.

   Дело в том, что ещё во время подготовки к Афгану на авиабазе Ч., часть пилотов, а среди них естественно оказался и лейтенант Л., решила, что война дело такое, можно и не вернуться. А посему, глупо не превратить в радости жизни, оставшиеся ещё в карманах деньги. В те времена, Родина, если и не осыпала пилотов деньгами, то малообеспеченными они не были. И если учесть, что перед отправкой из родной части, был получен расчёт получки, на месяц вперёд, отпускные с пайковыми, то превращение денег в радости жизни по классической, гусарской схеме, несколько затянулось. Но это мало смущало пилотов, они полагали и совершенно справедливо, что хорошего мало не бывает, а война всё спишет.

   К сожалению, активно не разделяли эту точку зрения два человека, командир эскадрильи и замполит. Стоило удивляться, хотя лейтенант Л. удивлялся и возмущался, что когда встал вопрос об откомандировании на весь срок службы в Афганистане, одного звена на точку Ф., и нескольких экипажей ещё дальше в К., то выбор пал на этих весёлых ребят.

   —А вот весёлыми, их сейчас можно назвать меньше всего,—подумал, глядя на своих товарищей, лейтенант. Выражение их лиц было таким же, как у лейтенанта, ну и также, боевое облачение. Ни дать, ни взять диверсионная группа, готовая по малейшему сигналу, покинуть вертолёт. Правда воинственное впечатление портила куча личных вещей, особенно, главенствующая в этой куче бытовая стиральная машина. Она нагло и насмешливо сверкала своими боками в новенькой краске и портила старлею всё торжество момента. Он подавлял в себе желание выкинуть эту чужеродную вещь, которой кстати, практически не пользовался. Нет, грязнулей старлей не был, даже наоборот, но, по совету более опытных товарищей, комбинезоны стирал вручную, дабы на половине срока не оказаться в лохмотьях. А проблему нижнего белья старлей решил в свойственной ему манере. До сих пор у него перед глазами удивлённое лицо продавщицы галантерейного магазина, которая пыталась понять, зачем молодому человеку, сто штук трусов, маек и пар носков. А старлей, по причине вздорности характера, не счёл нужным давать объяснения.

   Как ни странно, но единственное, что хоть как-то поднимало настроение лейтенанту Л. сейчас, было то обстоятельство, что его лучший товарищ и однокашник лейтенант Б., загремел как раз в гарнизон К..

   —«А в Ф., по ночам стреляют,

   И пули пролетают сквозь окно…»

   Вертелись в голове лейтенанта, строчки довольно известной в армейских кругах песни. Вчера, он полдня пытался выяснить у старожилов гарнизона К., о гарнизоне Ф..

   —Там всё не так как здесь,—единственное, чего добился он. Это неведенье, злило больше всего. Даже сейчас, когда до гарнизона Ф., оставалось лететь всего ничего.

   —Ладно, чего гадать, прилетим на место, разберёмся,—решил лейтенант и в ту же секунду пол ушёл из-под его ног. Если бы он и его товарищи не вцепились руками в сиденья, то наверняка бы воспарили к потолку кабины.

   —Подбили!—мелькнула, было, мысль.

   Но находящийся здесь же в грузовой кабине бортмеханик продолжал, единственный из всех, сохранять невозмутимое выражение лица.

   —Ага, значит это обычный, для этих краёв способ снижения,—догадался лейтенант.

   Несколько крутых виражей и под колёсами вертолёта, стиральной доской зашумел, метал взлётной полосы. Затем, последовало ещё несколько грубых толчков, вертолёт заруливал на стоянку и судя по всему, грунтовою.

   Умолкли двигатели, винт ещё некоторое время крутился по инерции, но вот остановился и он. Бортмеханик, открыл дверь и выставил трап. Первым, по старшинству ступил на землю Ф., капитан К., за ним потянулись остальные. Лейтенант не спешил и вышел после всех. Куда торопиться, успеет ещё.

   С первого взгляда он понял, что ошибся в своих плохих предчувствиях. Уже беглый взгляд убедил его, что всё гораздо хуже. А через пару секунд, лейтенант еле сдержать желание, снова юркнуть в вертолёт. Прямо на них, оглашая окрестность нечленораздельными, радостными возгласами, бежало человек десять полуодетых неизвестно во что людей. Подобную картину он не раз видел в кино, так там изображали потерпевших кораблекрушение матросов, полу одичавших на необитаемом острове, потерявших надежду на спасение, бегучими навстречу нежданным спасителям.

   —Это что, эта орда те, кого они заменяют? И через год он сам буде таким?—мелькал в голове лейтенанта калейдоскоп мыслей.

   Тем временем, местные «варвары» уже смешались с толпой новоприбывших. Слышались радостные возгласы, расспросы. Затем, не дав опомниться «дорогим гостям», «хозяева» повели их в модуль. Кто-то подхватил вещи лейтенанта Л. и по пути, что-то рассказывал ему, расспрашивал. Тот в пол уха слушал, односложно отвечал, а сам продолжал осматриваться. Рой мыслей, продолжал метаться в голове лейтенанта.

   —Куда я попал?—главная из них.

   Действительно, после гарнизона К., гарнизон Ф., выглядел полным издевательством. Первым, бросалось глаза, это то, что в отличие от расположенного на плато аэродрома К., аэродром Ф., был в котловине. Горы буквально нависали над ним, давили на психику. Лейтенанту даже хотелось втянуть голову в плечи. А как близко проходил к полосе, рубеж охраняемой зоны. Лейтенант проследил за колючим ограждением.

   —Твою мать!—про себя выругался он, забор колючки проходил всего в пяти метрах от модуля. И совсем уж добила лейтенанта, глинобитная стена-дувал, между колючим ограждением и задней стеной модуля. О её назначении, красноречиво свидетельствовал ряд стрелковых бойниц. Лейтенант явственно представил, как он вскакивает среди ночи и занимает предписанное ему место. На ум пришли кадры из фильма «Белое солнце пустыни».

   Кстати о модуле, он был всего один, никакого городка. Рядом притулилась саманная казарма, на крыше которого, угнездилось нечто, всем видом напоминающее курятник, но по замыслу создателей, это было ничто иное, как командно диспетчерский пункт. Тут же на крыше, рядом с импровизированным кэдэпэ, стоял на треноге крупнокалиберный пулемёт.

   —Наверное, для несговорчивых лётчиков,—про себя решил лейтенант.

   По другую сторону модуля, стоял ребристый ангар столовая, небольшой сборный магазина и полевой кинотеатр. Несколько скудных деревьев, не могли придать никакого уюта крошечному городку. Единственное, что порадовало глаза, это чуть стоящее поодаль и почему-то, за пределами охраняемой ночью зоны, добротное здание бани.

   —Не густо…—старлею стало совсем тоскливо,—Неужели целый год торчать в этой дыре?

   Больше пока лейтенант рассмотреть не успел, ведомый хозяевами, он зашёл в модуль. Его, отныне его, комната, была недалеко от входа. Хорошим моментом было то, что в ней было всего четыре кровати, а не шесть-восемь как в гарнизоне К.. Это обстоятельство, понравилось не только ему.

   —Ну, хоть не в тесноте будем,—сказал чуть повеселевший капитан, хотя тогда ещё старлей А..

   Посредине комнаты, стоял уже наполовину накрытый стол. Их уже давно ждали.

   —Так мужики,—перешёл к делу командир звена хозяев,—банька протоплена, сейчас все туда, а затем за стол.

   Баня оказалась даже лучше, чем предполагал лейтенант. Сложенная из дикого камня, она изнутри, была любовно обшита деревом, явно побывавшем в роли упаковки для боеприпасов, шикарный предбанник, душевая, сауна и главное достоинство, шикарный бассейн. Спустя час, разомлевшее, подобревшее звено капитана К., разместилось за столом. Напротив них, сидели те, кого они меняли. Как и полагалось, первое слово взял командир звена «хозяев».

   Рюмок через пять, лейтенант уже был полностью доволен жизнью, ещё через пять, он её уже не воспринимал.

   Проснулся лейтенант, около восьми утра. Вначале осторожно открыл глаза, экспресс самотестирование систем организма, не выявило никаких болезненных симптомов. Он осторожно пошевелился, но похмелье себя не проявляло. Видать вчера сказалось превышение аэродрома Ф., от разрежённого воздуха, непривычный ещё к этому лейтенант ушёл в страну грёз раньше, чем количество выпитого им алкоголя достигло критического значения. Это радовало, как уже убедился лейтенант, найти в Афганистане чем поправить здоровье, тот ещё вопрос. Он быстро оделся, умылся и больше из любопытства, чем от голода пошёл в столовую.

   —Как хорошо, что она рядом,—отметил про себя лейтенант, в К. до неё нужно было тащиться пол километра. Вторым приятным моментом, оказалось то, что мест, в столовой было даже с избытком, никакого питания в две смены. Да и питание было вполне сносным.

   Лейтенант, быстро позавтракал, день сегодня у него предстоял хлопотный. Нужно было подготовить полётные карты, изучить особенности района полётов и много чего другого.

   Окунувшись в работу, лейтенант не сразу заметил, что день начался, как-то не так. Не было обычного утреннего построения, указаний.

   —А здесь так принято,—объяснили ему,—вечером получаем задачу и с утра действуем по плану. Каждый занят своим делом и лишние указания ни к чему, нас здесь мало.

   —Вот это да!—лейтенант был восхищён, такая авиация не существовала даже в самых смелых его мечтах. Авиация, где лётчик занят только своим делом, никаких нарядов, шагистики, построений, строевых смотров.

   Незаметно почти пролетел день и вот уже звено капитана К., с завистью провожает тот самый ми шесть, который привёз их сюда. Сейчас на его борту те, кто через пару дней будет дома.

   —Так, сейчас все в класс, на постановку задачи,—скомандовал капитан К.,—завтра приступаем к работе.

   Капитан К., уже мнил себя бывалым. А как же, пятый день в Афгане, вот сегодня два полёта совершил. Собственно говоря, так уже мнило себя всё звено, не догадываясь, какой сегодня ночью ожидает сюрприз.

   Около двенадцати ночи, когда новички уже успели уснуть, поднялась стрельба. Вначале это была обычные беспорядочные автоматные выстрелы. Так, несколько скрипок начинают концерт симфонической музыки. И вот, после нескольких аккордов, повинуясь неведомому дирижеру, «зазвучали другие инструменты», вступили в дело пулемёты и лейтенант открыл глаза. В окно было видно феерическое зрелище. Прямо через модуль, в сторону гор, веером уходили трассирующие пули. Ярко алые, пушистые трассы, вспаривали ночное небо. Минут пять, длилась эта увертюра. Затем пулемёты умолкли и опять была слышна, только беспорядочная автоматная стрельба, которая тоже понемногу затихала. Но оказалось, это только начало концерта. Вдруг, довольно неожиданно вступил в работу кэпэвэтэ. Громко и самозабвенно, длинными очередями, вёл он свою сольную партию. Его крупнокалиберные пули ярко вспыхивали, попадая в камни гор. Каждая «нота солиста», чудесно резонировала в комнате.

   —Четырнадцать с половиной миллиметров, почти снаряды,—подумал лейтенант.

   А «симфония» тем временем продолжалась. Как дьявольский аккомпанемент «солисту», вновь повели свою «партию» пулемёты. От обилия трассирующих пуль, в комнате стало светло.

   —Во я попал,—думал лейтенант,—это что, здесь так всегда? Ему вдруг пришла мысль, что раз он видит горы, то с гор могут достать и его.

   Но поскольку его соседи по комнате продолжали лежать на кровати и хранить молчание, лейтенант делал то же самое. Не хватало ему, что бы ещё паникёром сочли. Хотя его душа требовала, достать из-под кровати автомат, выпрыгнуть в окно и занять место у бойницы дувала. Но что-то его сдерживало, непонятно почему, у него была уверенность, что его самодеятельность в этом «концерте» не нужна.

   —Надо же, оказывается можно проявлять мужество, не вставая с кровати,—пришёл к неожиданному выводу лейтенант. Единственное, что его смущало, так это то, что смерть будет не слишком героической.

   А за окном, продолжала бушевать «пулемётно-автоматная симфония». В момент, когда казалось, что она достигла высшего накала, зазвучали «ударные». В горах вспыхнули и хлопнули по окнам, разрывы гаубичных снарядов. После этого «солист» оборвал свою «партию». Его аккомпанемент, ещё несколько минут «играл» самостоятельно, но затем стих и он.

   Возникло странное ощущение давящей на слух тишины. Сейчас бы были уместны аплодисменты…

   Никто так и не решился заговорить и незаметно лейтенант снова уснул.

   Утром, он то и дело замечал обращённые на него, вопросительно-насмешливые взгляды старожилов.

   —Разыграли,—догадался он и придал лицу, кирпично-непроницаемое выражение.

   Как оказалось, это было своеобразное «посвящение» новичков. Следующую ночь, лейтенант засыпал спокойно. Нависавшие за окном горы, уже не давили на его психику.

 

 

   Конфуз.

  

     На площадке Б., экипаж восьмёрки ожидал пассажиров, каких-то начальников мотострелкового полка, прибывших с инспекцией в отдалённое подразделение. Правда, у старлея Л. было подозрение, что эта инспекция, ни что иное, как застольные посиделки. Но это мало кого волновало. Была задача с утра доставить группу офицеров, доставили, сейчас вот прилетели, забрать обратно. «Инспекция» затягивалась, похоже, догадка старлея Л. верна.

   Привычный к ожиданиям, экипаж восьмого, с комфортом расположился в тени своей машины, к ним подошёл и экипаж двадцать четвёртого, то есть, старлей Л. и капитан А.. А как ещё скоротать время, как не за разговорами. Но беседа не клеилась, трудно найти общую тему тем, кому осталось месяц до замены и тем, кто месяц всего прослужил. Вдобавок было невыносимо жарко, даже не верилось, что там далеко за «кривым озером», в гарнизоне откуда приехал старлей, уже снег, морозы.

   Изредка, экипаж восьмёрки, обменивался фразами о замене, чеках, афошках, бакшише. Все это было для старлея ещё таким непонятным, вернее преждевременным, получку здесь он ещё не получал. Потому, он молча сидел в тени, сожалея лишь о том, что не догадался захватить с собой книгу. Его командир, капитан А., сидел в салоне восьмёрки на откидном сидении около проёма двери и откровенно клевал носом. Вчера он до половины ночи гонял бильярд и сейчас, его почти разморило на жаре.

   Так прошло минут сорок. Старлей Л. замечтался и не заметил, как к ним подошли. Это был кто-то из местного начальства.

   —Командир, сколько попутчиков взять можешь?—спросил он командира восьмёрки.

   —А кого везти?—ответил тот вопросом на вопрос.

   —Местных активистов.

   У командира испортилось настроение. Ему не понравилась эта новость, опять бараньим жиром салон провоняют.

   Здесь следует отметить, что существовала практика при неполной загрузке вертолёта, перевозить афганцев, повышать тем самым лояльность местного населения. Но здесь была своя специфика.

   —Двух человек могу взять,—хмуро ответил командир вертолёта, хотя в вертолёте было не менее десяти свободных мест.

   Вот в этом и состояла специфика подобных перевозок. Когда неопытный командир вертолёта называл реальное число свободных мест, к примеру, десять. То через некоторое время он обалдело наблюдал, как к его вертолёту шло действительно десять мужчин, но при этом каждый вёл с собой две, а то и четыре жены вдобавок ещё и с детьми, багажом. Тут и ми шестому не поднять. Объяснить афганцам, что вертолёту без разницы, мужчина, или женщина, невозможно. Они твердо убеждены, что женщина не человек и нагрузить вертолёт не может.

   —Да один всего будет,—сказал начальник и заторопился в сторону КПП. Через некоторое время он подкатил на уазике. Привёз пассажиров. На этот раз, у афганца было всего только две жены и никаких детей с багажом. Даже странно.

   Оставив женщин перед вертолётом, мужчины укатили в расположение части, ну и фиг с ними, внимание старлея привлекли эти две особы застывшие, как по команде смирно.

   —Да, вот это дрессировка,—завистливо подумал старлей Л.,—наши бабы, мужиков своих скорее так поставят.

   —Жаль в парандже,—он продолжал рассматривать афганских женщин,—хотя вроде фигуристые.

   Но не только старлеево внимание, привлекли афганки.

   —А я бы сейчас с ними пошёл бы,—с какой-то голодной тоской в голосе, нарушил молчание правак с восьмёрки.

   —Да ты что, обалдел!—ответил ему командир.

   —А что, отмочить в керосине, попарить в бане,—поддержал правака борттехник.

   —Ну, у вас бортачей, керосин универсальное средство,—пробормотал оказавшийся в меньшинстве командир.

   Тем не менее, общая тема для разговора появилась. Даже клевавший носом капитан А., оживился и с интересом наблюдал за происходящим.

   —А восточные женщины темпераментные,—внёс свой вклад в разговор старлей Л..

   —Откуда ты знаешь?—скептически спросил капитан А..

   Я не знаю?—старлея Л., задели за живое, он даже привстал.

   Далее последовал довольно длинный монолог старлея, привести который здесь нет возможности, поскольку он на десять процентов состоял из традиций воспитания женщин востока, а в остальном, пардон, техники половых отношений.

   Честно говоря, старлей не был уж таким профессионалом и большая часть его рассказа, была почерпнута из самиздатовской перепечатки Кама Сутры, которую старлею удалось достать с немалым трудом. Но это уже детали, главное то, что остальные слушали старлея раскрыв рты. Даже, как показалось старлею Л., афганские женщины. Хотя, откуда им знать русский язык.

   Наконец, старлей выговорился и удовлетворённо замолчал. Как он утёр всем нос! Воцарилась пауза, все осмысливали услышанное.

   —Командир, а можно в вертолёт зайти? А то жарко на солнце,—эта фраза была произнесена на русском языке без всякого акцента, приятным женским голосом.

   Сомнений никаких не было, это сказала одна из афганских женщин, вот, она даже сделала шаг вперёд.

   —Конечно,—только и смог сказать командир восьмёрки.

   Подхватив свои не по афгански лёгкие сумки, женщины весело засеменили в вертолёт, не обращая внимания на те изваяния, в которые превратились пилоты. Спустя секунду, оттуда выскочил красный как рак капитан А..

   Едва оказавшись в вертолёте, обе женщины буквально сорвали с себя паранджу. Под ними оказались две совсем молоденькие брюнетки. Макияж, выгодно подчёркивал красоту каждой. Вопреки опасениям пилотов, кабина наполнилась ароматом духов.

   —Хоть здесь это покрывало снять,—сказала одна из красавиц, запихивая паранджу в сумку.

   —Да, а где наш самый смелый?—стрельнула глазами вторая,—он так красиво рассказывал. Пусть идёт к нам.

   Ага, сейчас, старлея Л. уже не было и рядом с восьмёркой. У него внезапно появилось срочное дело в кабине своего двадцать четвёртого.

   А через минуту поступила команда на вылет.

   Спустя пол часа, восьмёрка выгружала своих пассажиров на перроне аэродрома Ф., прямо к трапу красавца як сорок, а двадцать четвёртый не останавливаясь порулил на свою стоянку.

   Когда взлетал самолёт, старлей Л. только задумчиво посмотрел ему вслед.

  

  

  

   Руководитель полётов.

  

   Говорят, что в древней Спарте, или в другом месте, был своеобразный способ учить человека плавать, бросить человека в воду, выплывет хорошо, а нет, судьба такая. Старлей Л., особо в это не верил, пока подобным способом, не начали учить его самого.

   Нет-нет, не плавать, тем более что старлей это умел, подобным способом его научили искусству руководства полётами.

   Дело было так. В одно прекрасное, солнечное утро старлей Л. пребывал в хорошем настроении. Завтрак в столовой оказался вполне сносным, его экипаж находился сегодня в третей готовности, по сути, выходной. Оставалась только малость, дождаться окончания мероприятия, своеобразного утреннего ритуала под названием предполётные указания экипажам. Но это дело больше двадцати минут не занимало.

   Эти самые указания, старлей слушал в пол уха. На кой ляд ему сегодня были сегодня нужны эти барические тенденции и тактические обстановки, когда в планшете лежала заныканная в карты новая книга, а самое главное, уже топилась гарнизонная банька. Старлей уже мысленно был в парилке, нырял в бассейн, нежился на солнышке с книгой в руках.

   У обычной школьной доски, начальник штаба закончил докладывать данные разведки и принялся зачитывать боевые расчеты. Это означало, что указания почти закончены и старлей принялся запихивать в планшет карты, записную книжку, карандаши.

   —Помощник руководителя полётов, старший лейтенант Л.,—возвестил начальник штаба среди прочего.

   —Попарился блин! Позагорал на солнышке!—от этих мыслей, старлей поморщился как от зубной боли. Рядом ехидно хихикнул капитан А.. Он всегда был готов порадоваться за своего лётчика-оператора. Старлей даже не стал после окончания указаний заходить в свою комнату, дабы не видеть, как тот с довольно злорадной физиономией будет демонстративно и нарочито медленно готовится к таинству бани. И он понуро, как говорится нога за ногу, поплёлся сразу на кэдэпэ, или как говорят в авиации, вышки.

   —А может не всё так плохо?—в робкой надежде начал размышлять старлей,—Наш аэродром не Домодедово, полётов не много, это раз. В руководстве полётами, я не в зуб ногою, а Афганистан не лучшее место для обучения, это два. Так что, моей необходимости в присутствии на вышке нет, это три.

   Такой расклад приободрил старлея и он бойко поднялся по трапу, толкнул дверь и переступил порог кэдэпэ. Руководитель полётов подполковник Н., уже был на месте. Это был грузный мужчина лет сорока пяти, по неизвестно какому недоразумению попавшим в Афганистан. В беседах он часто упоминал, что уже пол года, как должен быть на пенсии. Характер у подполковника был под стать телосложению, добродушно-флегматичный.

   Сейчас он восседал как на троне, на неизменном вертящемся кресле руководителя, в руках держал символом власти микрофон. Его огромная фигура занимала почти всё тесное помещение.

   —Ну вот, тут даже места для меня нет,—старлей всё ещё надеялся на благополучный для него исход.

   Подполковник по-отечески снисходительно смотрел на старлея.

   —Ну что,—молвил он,— Наш аэродром не Домодедово, полётов не много, это раз. В руководстве полётами, ты не в зуб ногою, а Афганистан лучшее место для обучения, это два. Так что дерзай, а моей необходимости в присутствии на вышке нет, это три.

   С этими словами он царским жестом вручил оторопевшему старлею микрофон и покинул помещение.

   —Да,—обернулся он с порога,—Вон ракетница лежит, солдаты понимаешь, через полосу в столовую ходят, а ан двадцать шесть разбегается неслышно. Так ты если что, шугани. А я пойду в баньку попарюсь,—подполковник захлопнул дверь.

   —Влип я однако,—подумал старлей. Оставшись в одиночестве, он огляделся по сторонам. Кэдэпэ представляло собой сколоченное из подручных материалов на крыше казармы помещение, где с трудом могли поместиться три человека. И если бы не остекление, ни дать ни взять курятник. Из технических средств, в распоряжении старлея оказались: прибор для определения скорости и направления ветра, высотомер барометрический, часы и радиостанция.

   —Маловато будет,—подумал он. Затем нажал кнопку и подул в микрофон, из динамика донеслось шипение,—работает.

   Вертолёты на стоянке ещё только загружались и старлей вышел на улицу. Подошёл к стоящему рядом пулемёту дэшэка, подёргал за ручки, попробовал прицелиться. Затем подумал, что такому большому начальнику, каким он является сейчас, не солидно вести столь по-детски. Старлей вздохнул, с сожалением отошёл от пулемёта и вернулся в помещение. Вовремя.

   —Надцатый, запуск,—донеслось из динамика.

   Старлей уселся в кресло, откинулся на спинку, нарочито небрежно и медленно взял в микрофон, нажал кнопку и… С ужасом обнаружил, что не с силах произнести ни слова. Эта проклятая трубка, оказывается обладала магической способностью лишать голоса.

   —Надцатый, запуск,—более настойчиво повторил динамик, но старлей всё ещё не мог совладать с собой, оказывается, он вдобавок забыл все слова.

   —Разрешаю,—после третьего запроса наконец смог выдавить из себя старлей.

   —Понял надцатый, разрешили,—примирительно согласился динамик и со стороны стоянки донёсся вой пускового двигателя, стронулись с места и завертелись каруселью винты.

   В течение следующего получаса, старлей растерявший всю спесь, монотонно, как попугай повторял всего одно слово: разрешаю. И о чудо! Вертолёты запускали и выключали двигатели, взлетали, садились, уходили на задание. Аэродром жил и старлею начало казаться, что он овладел ситуацией.

   И даже когда с динамика донеслось,—Надцатый, следую группой двенадцать бортов, подскажите условия посадки,—смог выдать в эфир ветер и давление на полосе. На аэродром пришёл караван из десяти ми шесть и пары ми восемь.

   Но через час, старлея постигло новое испытание. Запросил условия посадки другой караван. Одновременно первый запросил взлёт и вдобавок нелёгкая, принесла пару афганских ан двадцать шесть. Старлея Л., буквально поразил ступор, петь минут он не то, что слова сказать не мог, даже двинуться с места. Затем ему стало в высшей степени на всё наплевать, бросили его тут одного, уроды. Старлей успокоился и четким внятным голосом стал отдавать команды. Открылось второе дыхание, он вновь развалился в кресле, но при этом контролировал обстановку, словно всю жизнь этим и занимался. Через час улетел и второй караван, аэродром опустел. Старлей вызвал дежурного по связи. Минуту спустя, появился заспанный сержант сверхсрочник.

   —Я всё знаю,—начал он с порога,—идите, обедайте.

   —Сообразительный чёрт,—подумал не успевший не то что слово сказать, даже рта открыть старлей и удалился в столовую. Обедал он быстро, не ощущая вкуса пищи и всё время прислушивался, не зашумит ли где авиационный двигатель. Уже почти на ходу проглотил компот и помчался на вышку.

   —Пока тихо, раньше трёх никого не ожидается—сказал сержант,—пойду и я пообедаю.

   Оставшись вновь в одиночестве, старлей достал из планшета книгу и углубился в чтение. Он совсем забыл, аэродромом кроме них пользуются и демократы.

   —А… я… барта надцатая, разрэшитэ взлёта,—запросился на взлёт афганский ан двадцать шесть.

   Старлей нажал кнопку микрофона и по какой-то случайности, прежде чем дать добро, взглянул на полосу. По ней, втянув голову в плечи, словно на улице не плюс тридцать пять, а минус сорок, шёл солдат.

   —Борт надцатый, взлёт запрещаю!—заорал старлей в микрофон.

   —Понял, разрэшили,—невозмутимо ответил афганский пилот и машина начала разбег.

   Старлей Л., покрылся холодным потом, афганец не понимал русский язык и заучил дежурные фразы. А солдатик медленно шёл по полосе, даже не думая посмотреть по сторонам. Вскочив как ужаленный, на ходу заряжая ракетницу, новоявленный руководитель выскочил из кэдэпэ. Прицелился в сторону солдата,—Только бы не попасть!—билась в голове мысль и нажал на курок.

   Бенгальскими искрами разлетелась по полосе ракета, солдат в два заячьих прыжка исчез из полосы и в то же мгновенье промчался самолёт, сверкнув солнечными зайчиками на дисках винтов, ушёл в небо.

   Старлей устало переступил порог кэдэпэ, швырнул на стол ещё дымящуюся ракетницу и плюхнулся в кресло.

   —Е… городовой!—он сейчас, чуть было не схлопотал срок.

   —Да, не зря это кресло электрическим стулом зовут,—до старлея дошло, насколько правдива эта ирония.

   —Ещё начальником себя мнил, ага, сейчас, заложник, вот кто он!

   Он сложил и засунул обратно в планшет книгу, потом подумал и перезарядил ракетницу. Больше его врасплох не застанут!

   Но после обеда полётов было мало, демократы не летали вообще и старлей, чтобы справиться со скукой снова занялся чтением. Нет, не художественной литературы, он внимательно и тщательно изучал обязанности руководителя полётов, особенности взлёта и посадки на этот аэродром различных типов самолётов и вертолётов, как действовать в тех, или иных случаях.

   За этим делом и застал старлея подполковник.

   —Молодец, одобряю!—оценил он его занятие,—Ну как, справляешься?

   —Вроде да,—пробормотал старлей.

   Если бы его спросили об этом сразу после обеда, он бы сказал, как справляется и что думает, а сейчас, после случая с солдатом, вся его злость куда-то улетучилась.

   —Ну иди, отдыхай,—сказал подполковник,—дальше я.

   Старлей взял свой планшет и покинул кэдэпэ. Неспешно дошёл до модуля, зашёл в свою комнату, взял полотенце, чистое бельё и ушёл куда собирался с утра, в баню.

   Увы, парилка почти остыла, что впрочем мало огорчило, парится уже не хотелось. Он сегодня напарился вволю на вышке! Сколько потов сошло, не счесть.

   Посему, старлей ограничился тем, что быстро принял душ. Оставалось только придумать, как заполнить остаток дня.

   —А, пойду, телевизор посмотрю, или посплю,—решил старлей и вернулся в модуль.

   В комнате уже был капитан А., он лежал на кровати читал книгу старлея, которую тот неосторожно забыл спрятать.

   Едва старлей вошёл в комнату, капитан отложил чтение в сторону, явно намереваясь расспросить, но благоразумно решил промолчать. Потом, так же молча достал кружку, нацедил из канистры браги и протянул труженику кэдэпэ.

   —Всё же, кое-что человеческое в нём есть,—подумал о своём командире старлей, залпом выпил брагу и поставил кружку на стол.

   Капитан А. на секунду задумался и достал вторую кружку…

   Затем в комнату воротился старлей Н., затем зашёл по делу капитан К., затем старлей Л., уснул.

   Ему снилось, что он руководит полётами со своего курятника в аэропорту Домодедово, над аэродромом кружили караванами, отстреливая тепловые ловушки толстые Боинги. Старлей отпугивал их из ракетницы, пресекая на корню попытки угнездиться на посадку, а по полосе, держа в одной руке канистру с брагой, в другой две кружки шёл капитан А..

  

  

   Лисовой Владимир Иванович