AVIACITY

Для всех, кто любит авиацию, открыт в любое время запасной аэродром!

Специальной отряд авиации ФСБ

После того, как произошел распад Советского Союза, Комитет государственной безопасности был упразднен, а отряд авиации КГБ, который был неоценимой помощью бойцам советского спецназа, подчинили Федеральной пограничной службе. В результате группы спецназа молодого государства под названием Россия, лишились собственной авиации. Это упущение в ФСБ смогли исправить лишь по прошествии десятилетия.

В 1999 году в ФСБ была сформирована специальная комиссия, целью которой было создание отряда авиации, действовавшего в интересах ФСБ. Эту группу возглавил бывший сотрудник «Альфы» и «Вымпела» Владимир Сергеевич Козлов, который в те времена был начальником Организационно-оперативного управления Департамента по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом ФСБ. Но фактическим инициатором формирования такого отряда стал Владимир Егорович Проничев. В результате кропотливой работы, менее чем за полгода были решены все необходимые юридические и правовые вопросы. И уже в феврале 2000 года спецназ России обрел собственную авиацию, которая доставляла группы для выполнения ими специальных операций.

Самым главным направлением деятельности авиации ФСБ была работа со спецгруппами «Альфа» и «Вымпел». Она заключалась в оперативной доставке бойцов группы с их снаряжения к месту проведения операции. И это были не простые грузо-пассажирские рейсы. Очень часто прибывшая вовремя на место спецоперации группа спецназа — это спасенные человеческие жизни. Так было во время захвата заложников в Лазаревском, в Минеральных водах. Уникальную операцию провела авиация ФСБ во время захвата самолета Ту-154, и го перегона из Махачкалы в Баку, а затем в дальнее зарубежье. Самолет с бойцами спецназа оказался «совершенно случайно» рядом с захваченным самолетом, в результате через шесть часов террорист был обезврежен, а самолет и его пассажиры освобождены.

11 марта 2003 года был издан Указ президента России Владимира Путина, согласно которому авиация ФСБ стала действовать на благо всех служб ФСБ, в том числе и пограничных войск.

Авиация ФСБ в настоящее время находится в состоянии круглосуточной готовности, и она вносит весьма ощутимый вклад в борьбу с терроризмом и охрану рубежей, экономических интересов на море. Также в числе заданий, которые выполняют летчики ФСБ — это разведывательные, огневые, транспортные и иные специальные задачи. Стоит отметить, что в составе отряда авиации ФСБ несут службу несколько Героев России. В целом, подготовка сотрудников находится на очень высоком уровне, в результате чего они в состоянии выполнить такие операции, которые по сложности и уникальности сравнить и не с чем. Вот только, к большому сожалению, многие из них находятся под грифом секретно.

Согласно официальной информации, в отряде состоят около трехсот воздушных судов. Большая часть из этого летного парка рассредоточена вдоль границ страны, и несет службу по обеспечению безопасности границ. Также, авиация ФСБ принимает активное участие в больре с мировым терроризмом.

Участвуя в борьбе с терроризмом, авиация ФСБ в первую очередь осуществляют поддержку групп спецназа, чем повышают их мобильность, а также оказывает санитарную помощь спецназу и пограничникам, перебрасывают вооружение, материальные ценности и людей. Но при этом авиация ФСБ не призвана заменить летные подразделения армии или других силовых ведомств.

На вооружении летного отряда ФСБ находятся на первый взгляд самые обычные самолеты и вертолеты. Главное их отличие — в оборудовании. К примеру, легкие вертолеты Ка-226 модернизированы специальным образом, чтобы производить минимальное количество шума. А такие летательные аппараты, как «Ансат», самолет «Финист» или Ми-8 со специальной начинкой, способны сыграть огромную роль при выполнении специальной операции.Кроме обычных самолетов и вертолетов, в отряд также закупаются летательные аппараты, которые оборудуются современной теле , радиолокационной и тепловизорной аппаратурой. При необходимости используются также беспилотные аппараты, аэростаты и дирижабли.

http://tchest.org/

Загадки «рогатого» Сталина

Любопытнейшая загадка, которую нам оставил скульптор Конёнков

Небольшой деревянный бюст вождя Конёнков создал уже после 1945 года. К этому моменту он уже признанный мастер психологического портрета – на его счету портреты Мусоргского и Баха, Достоевского и Паганини. И ни одной более или менее значимой скульптуры, посвящённой политическим деятелям или руководителям молодого Советского государства.

В 1945 году по личному приказанию Сталина был зафрахтован пароход «Смольный», на котором Конёнкова и все его работы перевозят из Америки, где он с супругой Маргаритой Воронцовой прожил 22 года, в СССР. И, по всей видимости, этот бюст становится первой большой работой скульптора по возвращении на Родину.

Русский Роден

Сам бюст, выполненный из дерева, по мнению некоторых исследователей, выглядит неестественно игрушечным, даже муляжным. Небольшие размеры статичной композиции, красные губы, легкий тон гладкого лица создают у зрителя это навязчивое впечатление. «Конёнков, виртуозно владевший материалом, в этой работе как будто низводит самого себя на уровень старательного ремесленника, создающего традиционный лубочный образец», – считает заместитель директора по науке Смоленского государственного музея-заповедника Наталья Вострикова.

Чем же тогда интересна эта работа? Надписью на многогранном основании бюста, вырезанной рукой Конёнкова: «Сын Бога Навуходоносор-Сталин — Иез. 26.1-16 29. 17-20 ИС. 19.1-04. Ты царь царей, которому Бог небесный даровал царство силу и славу Дан. 21-37».

Введение надписей в скульптуру – прием редкий, но лубок без надписи почти не встречается. Кроме того, именно эта надпись позволяет «прочесть» скульптуру в целом. Сразу заметим, то прямое соотнесение имён библейского царя вавилонского Навуходоносора и Сталина вряд ли было случайным. И делает это Конёнков не впервые.

Ещё будучи в Америке, в 1940 году скульптор написал вождю три письма, в которых предупреждал о возможном нападении Германии на Советский Союз. Некоторые исследователи даже называют их пророческими. Но интересно даже не это. В этих письмах Конёнков прямо сравнивает Сталина с вавилонским царём.

«Я прилагаю здесь фотографию, на которой Вам наглядно будет видно, где вскоре произойдёт атака на С.С.С.Р. «Провозгласите об этом между народами, приготовьтесь к войне, возбудите храбрых; пусть выступят, поднимутся все ратоборцы. Перекуйте орала ваши на мечи и серпы ваши на копья»… Вы, дорогой Иосиф Виссарионович, представлены как символ в книге пророка Исаiи. Так тоже и Навуходоносор в Св. Писании есть фигурой на Вас. То, что делал Навуходоносор там, – Вы выполняете тут. Например, Навуходоносор размышлял, куда ему идти на Iерусалим или на сынов Аммоновых – и пошел вправо – на Iерусалим. Так и Вы не пошли на Японию (сынов Аммоновых), а пошли и пойдете на Iерусалим – номинальное христианство. – Iезик. 21:19-22» (дословная цитата, орфография автора сохранена. – Прим. ред.).

Навуходоносор действительно неоднократно упоминается в Библии как великий, но жестокий полководец, разграбивший и разрушивший Иерусалимский храм. Однако признавший в конце концов бога евреев «богом богов», как говорится в Книге Даниила.

Два полководца

Конёнков в надписи на бюсте (в виде букв и цифр зашифровывая прямые цитаты из Ветхого Завета) цитирует и Книгу Даниила, и два очень сложных библейских текста – Книгу пророка Иезекииля и Книгу пророка Исайи.

«Ибо так говорит Господь Бог: вот Я приведу против Тира от севера Навуходоносора, царя Вавилонского, царя царей, с конями и с колесницами, и со всадниками, и с войском и с многочисленным народом, – говорится в главе 26 Книги пророка Иезекииля. – И разграбят богатство твоё, и расхитят товары твои, и разрушат стены твои, и разобьют красивые домы твои, и камни твои и дерева твои, и землю твою бросят в воду».

Из этой цитаты следует, что Навуходоносор выступает в роли «меча божьего», карающего за гордость и самовозвеличивание целые народы. Ссылка на Книгу пророка Исайи лишь усиливает эту мысль: «И предам египтян в руки властителя жестокого и свирепого царя».

Ошибка со смыслом

Но ключом к пониманию всего текста, по мнению Натальи Востриковой, является вторая строка надписи на портрете: «Ты царь царей, которому Бог небесный даровал царство силу и славу Дан. 21-37». Это слегка видоизменённая цитата из знаменитой Книги пророка Даниила, откуда взята история о взятии Иерусалимского храма и трёх праведных отроках. В своей цитате Конёнков опустил, возможно не случайно, одно слово – «власть».

Необычно и то, что, цитируя Книгу Даниила, скульптор нарушил традиционную схему ссылок на библейские тексты, которую соблюдал ранее. «В связи с этим простая комбинация 21-37 может читаться в нескольких вариантах: либо как глава 2, стихи 1-37, либо просто как стих 21-37, – пояснила Наталья Вострикова. – Но в Книге Даниила стих под номером 37 встречается только дважды: в главе второй и в главе одиннадцатой, где этот стих звучит почти страшно: «И о богах отцов своих он не помыслит и ни желания жён, ни даже божества никакого не уважит; ибо возвеличит себя выше всех». Кстати, если присмотреться к бюсту повнимательнее, то на голове у вождя можно заметить небольшие рожки.

Конечно, это всего лишь версия, у которой есть аргументы и «за», и «против». Но именно в этом и заключается любопытнейшая загадка, которую нам оставил Конёнков.

Кстати

В 1912 году скульптор посещает Грецию и Египет. В это время он работает над «лесной серией», в которой широко использует дерево, применяя различные приёмы обработки. Для него лес становится воплощением стихийных сил природы, символом красоты. В 1922 году Конёнков женится на Маргарите Ивановне Воронцовой, а в конце 1923-го они отправляются в США для участия в выставке русского и советского искусства.

Предполагалось, что поездка продлится только несколько месяцев, однако возвращение на Родину состоялось только через 22 года. Основное место жительства и работы в этот период – Нью-Йорк.

К американскому периоду творчества относятся рисунки Конёнкова, связанные с размышлениями на темы Библии, Апокалипсиса. Художник изображает Христа, пророков и апостолов, создаёт эскизы к космогониям.

«Смоленская газета», Смоленск

Пивоварение по-русски

Исстари пиры и застолья были на Руси важнейшим общественным институтом. Во времена язычества в общих пирах обязательно участвовала не только знать, но и «простая чадь» (простолюдины). И непременной принадлежностью застолий были хмельные напитки. Технология их производства и обычаи потребления передавались из поколения в поколение, развиваясь и совершенствуясь. Мед, пиво, квас, брага являлись важными элементами русской культуры.

Существует легенда, согласно которой киевский князь Владимир, выбирая для Руси веру, отверг ислам в том числе из-за того, что в нем наложен запрет на употребление вина. Владимир Красное Солнышко очень хорошо понимал, что чего-чего, но этого у русских отнимать нельзя: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти». Этими словами креститель Руси не столько одобрил пристрастие народа к хмельному питию, сколько констатировал сложившуюся на Руси философию жизни как пира и праздника.

Татаро-монгольское нашествие серьезно дезорганизовало политическую и экономическую жизнь на Руси. Конечно, это бедствие не могло не затронуть пивоварения и квасоделия, на два века остановив их развитие. А ведь русское пивоварение к тому времени уже начало приобретать особенные, только ему свойственные черты, каких не было у пивоварения других стран.

ВО-ПЕРВЫХ, квасное сусло на Руси принято было хранить в течение всего года в открытых емкостях. Новое сусло наливали в старую емкость, не очищая ее. Таким образом создавалась многолетняя культура дрожжевых грибков, зачастую улучшающая качество продукта — вкус, крепость и аромат.

ВО-ВТОРЫХ, климат у нас суров, и урожайность зерновых всегда была ниже, чем в западной и центральной Европе. Поэтому из хорошей муки пекли хлеб, а квасное сусло или пивной затор делали из муки крупного помола или из хлебопекарных отходов (отруби, высевки, остатки разного зерна и хлеба). В европейском пивоварении использовалось только цельное зерно.

В-ТРЕТЬИХ, для приготовления затора брали не один ячмень, а смесь ржаной, овсяной и ячменной муки, а иногда и гречневой. Смесь разных видов муки давала более крепкий и выразительный напиток, чем мука одного вида. При этом важно было соблюсти правильную пропорцию компонентов. Рожь была лучшим зерном для приготовления русского кваса и пива, поэтому нередко их готовили из одного только ржаного солода, а не ячменного, как в других странах.

В-ЧЕТВЕРТЫХ, сусло часто не варили, а лишь запаривали кипятком. Либо в чан с суслом опускали раскаленные камни. Благодаря этому самопроизвольное брожение протекало медленно, придавая напитку неповторимые свойства. Готовое пиво томили в постепенно остывающей печи. Впоследствии от такой технологии перешли к обычной варке, позволяющей сократить продолжительность брожения и требующей иных температурных условий и обязательного применения дрожжевой закваски.

В-ПЯТЫХ, для получения качественных напитков длительной выдержки существовали специальные приемы, замедляющие или останавливающие вторичное брожение. Например, сусло неоднократно переливали из одной емкости в другую, применяли захолаживание и выморозку. Кроме того, иногда практиковали оклейку: дорогой и редкий рыбий клей — карлук — добавляли в напиток перед забиванием бочек, чтобы затормозить брожение, осветлить напиток и повысить его стойкость.

НАКОНЕЦ, В-ШЕСТЫХ, при приготовлении русского кваса, пива и меда широко использовались различные растительные добавки, прежде всего хмель, а также полынь, зверобой, тмин и другие. Делалось это для того, чтобы увеличить срок хранения напитков и замаскировать их недостатки. Хмель клали щедро — гораздо больше, чем в современное пиво.

Цель на локаторе

Эту историю рассказал мне мой дядя Тимофей Захарович. Вскоре после смерти Сталина в стране начался пересмотр дел заключённых в ГУЛАГе и незаконно осуждённые люди стали возвращаться к своим родным и близким. Процесс отправки этих людей был сложным от того, что места заключения очень далеко от центральных районов страны, в основном в районах Крайнего Севера и Дальнего Востока. С наступлением лета вскрывались сибирские реки и значительную часть освобождённых людей отправляли речным транспортом к ближайшей железной дороге. Но этого оказалось недостаточно и тогда Правительство приняло решение вывозить людей воздушным транспортом. Поэтому почти из каждого Управления ГВФ страны было выделено несколько самолётов с экипажами, имеющими большой опыт полётов в безориентирной и малозаселённой местности, а радионавигация в то время была развита слабо, и поэтому в состав каждого экипажа входил штурман, хотя в центральных районах экипажи летали и без него.

От Азербайджанского Управления ГВФ был назначен самолёт Ил-12, в состав экипажа которого входил командир Мандрыкин Иван Сергеевич, второй пилот уже, к сожалению, не помню, штурман Школьник Гешель Вениаминович, бортмеханик Бондяков Тимофей Захарович и бортрадист Газарян Гарник, отчества я его не помню. На их счету это был уже не первый полет в этом регионе. Полет проходил в спокойной атмосфере днём и уже шёл второй или третий час полёта. Самолёт шёл на автопилоте, летели с курсом на Восток вдоль Китайской границы. Штурман Школьник давал поправки в курс. И вот в какой-то промежуток времени от него последовал доклад: «Командир, чуть-чуть вправо», командир рукояткой автопилота выполнил разворот, минут через 5 вновь доклад штурмана: «Ещё чуть — чуть вправо» и так ещё раза два или три. И тут вдруг бортрадист вскочил со своего места, сбросил с головы наушники на свой столик и закричал: «Товарищ командир! Если мы сейчас не возьмём курс ВЛЕВО на 90 градусов, то пограничники сказали, что нас собьют! Мы пересекаем китайскую границу!» Командир мгновенно отключил автопилот и энергичным поворотом штурвала «влево» вывел самолёт на направление вглубь нашей территории. Штурман Школьник сразу сник, почувствовав свою оплошность и до окончания полёта молчал, не вмешиваясь в самолётовождение. Ну а потом уже в гостинице аэропорта был разбор полётов в составе своего экипажа с соответствующими выводами.

Бондяков Александр.

Короткие рассказы лётчиков ГВФ

В 80-х годах я летал с Ю.КЛЮКВИНЫМ. Их было два брата-близнецы оба командиры ТУ-154 похожи как две капли воды. В то время на Москву было 11 рейсов в сутки.
В Домодедово в АДП подходит Юрий Дмитриевич и докладывает диспетчеру о начале предполётной подготовки. Тот испуганными глазами смотрит на командира и судорожно нажимает на все клавиши внутренних телефонов и кричит — ТРЕВОГА!!! Самолёт угнали! Юрий Дмитриевич понял в чём дело и говорит ему: -Это мой брат, мы близнецы, дай отбой тревоги, идиот!

На ТУ-134 был рейс в Самарканд. Как правило, все везут арбузы и дыни. Один пассажир несёт арбуз кило на 12-13. Его место в последнем ряду. В полёте арбуз он положил на пол и сам уснул. В Баку на посадке после включения реверса этот арбуз по инерции срывается с места и летит со скоростью пушечного ядра. Удар в дверь пилотской кабины был такой силы, я подумал, что кабина отделилась от фюзеляжа. На стоянке мы не смогли открыть дверь, её деформировало и пол был завален сладким месивом.

Автор: Бабушкин

На взлете

В 1980г. летал командиром на ТУ-134А. Второму пилоту после отпуска давал проверку инструктор Курамшин. Кто летал на ТУшке знает, что кабина тесная, я сел в первом ряду пассажирского салона. На взлёте в Сочи сразу после отрыва открылась дверь пассажирского салона, на этих самолётах дверь открывается во внутрь, страховочная лента порвалась и мощный поток воздуха ворвался в кабину, пассажиры орали истерическим криком. Я подошёл к двери и плечом стал закрывать её, море плескалось под нами и манило окунуться. Не могу понять, откуда взялось столько сил, но дверь я всё же закрыл. После этого я море ненавижу.

Чернобыльская АЭС

26 апреля годовщина Чернобыля. В тот день мы находились в профилактории Борисполя, выполняли полёты в Германию по перевозке солдат. Азимбала ночью проснулся, спрашиваю в чём дело, говорит кошмары снятся. Утром, как все порядочные лётчики, поехали в город на экскурсию по магазинам — ЦУМ, ГУМ и Детский Мир. В автобусе услышали, что произошла авария на АЭС. В профилактории предупредили, форточки не открывать, воду не пить, всем раздали респираторы. Из Германии мы должны были напрямую лететь в Баку, но нас посадили в Борисполе, всех солдат высадили и отправили в Чернобыль. Нам посадили в самолёт 300 детей, по два в кресло. Началась эвакуация. По прилёту в Баку и самолёт и всех нас дозиметрами проверяли на предмет наличия радиации. Эти полёты выполняли целый месяц, летали через Чернобыль на высоте 7 км. Все, кто находился в 30-ти км зоне стали чернобыльцами, а про лётчиков никто не подумал. Кошмары, которые видел во сне Азимбала, начались после этой аварии, сначала водку ограничили в продаже, а потом и СССР разрушили, людей натравили друг на друга.

Тагир Агакулиев

Пускать ли девушек на войну?

— Вообще-то я бы, конечно, не пускал девушек на войну…
Этой фразой летчик младший лейтенант Михаил Пляц начинал разговор едва ли не при каждом своем посещении женского полка легких ночных бомбардировщиков. А так как — по некоторым причинам сугубо личного характера — младший лейтенант был склонен использовать для посещения этого полка любой мало-мальски подходящий предлог, фраза запомнилась. Запомнилась штурману Руфине Гашевой — в будущем жене Пляца. Запомнилась и ее однополчанам, в том числе и Наталье Кравцовой (в то время — Меклин) — автору книг, посвященных этой необычной воинской части и ее людям{8}. В самом деле: нужно ли было пускать девушек на войну?..
Забегая несколько вперед, скажу, что книги Натальи Кравцовой в конце концов приводят читателя к положительному ответу на этот непростой вопрос. Но приводят не легко, не «бесплатно», а трудным путем сопоставления многих логических и эмоциональных (главным образом эмоциональных) «за» и «против».
О 46-м гвардейском Таманском ближнебомбардировочном авиационном полку, вернее, о воинах этого полка уже написано больше, чем, наверное, о любой другой воинской части, отличившейся в годы Великой Отечественной войны. Писали о нем и профессиональные литераторы, и сами летчицы — ветераны полка. Я думаю, что такое явно выраженное внимание объясняется причинами более глубокими, чем просто экзотичность темы — девушки, ведущие тяжелую, опасную, традиционную мужскую боевую работу. Возможно, дело тут в своеобразном, пожалуй, единственном в своем роде сочетании «типичного» (нормальная, отлично воюющая часть) и «нетипичного» (все-таки девушки!)…
Так или иначе, написано о 46-м гвардейском Таманском немало. Казалось бы, все основные факты, связанные с боевой работой этого замечательного полка, читателям уже известны. Но почему-то, несмотря на это, книги Натальи Кравцовой, в которых фигурируют многие уже известные нам фамилии, названия географических пунктов, боевые операции, читать по-настоящему интересно.
Почему?
Наверное, потому, что если с голой фактографией достаточно ознакомиться один раз, то рассказ об одних и тех же событиях в военно-мемуарной, да и вообще в художественно-документальной литературе (разумеется, при том непременном условии, что она художественно -документальная!) мы охотно принимаем и при повторном чтении. Иногда во второй и третий раз даже с большим интересом, чем в первый. Особенно если автор, подобно тому, как это делает Н. Кравцова, продолжает идти далее, в глубь темы, освещая все, о чем рассказывает, со своей собственной, новой, порой неожиданной, очень по-человечески личной позиции. И говорит автор не только о фактах боевой жизни полка (хотя и о них говорится много и интересно), но прежде всего о психологии человека на войне. Причем психологии человека, для войны, казалось бы, мало приспособленного: девушки, вчерашней студентки, ни сном, ни духом и не помышлявшей о профессии военного летчика. Трудно представить себе положение, в котором более наглядно и зримо проявился бы тезис из популярной песни, которую мы (чаще всего не очень вдумываясь в ее содержание) бодро распевали до войны: «Если страна прикажет быть героем…»
Кстати, этот неофициальный, но оттого не менее весомый приказ девушки Таманского авиаполка выполнили исправно: двенадцати из них было присвоено звание Героя Советского Союза. В том числе пятерым — посмертно. А по существу едва ли не все летчики и штурманы полка — и удостоенные этого звания, и формально не получившие его — воевали как подлинные герои!
Сорок шестой полк был, что называется, на виду. Его знала и любила авиация. Любила и высоко ценила пехота. «…Наземные части, стоявшие на передовой, — пишет Кравцова, — часто благодарили нас за хорошую работу, за точные попадания». Не обходил наших летчиц своим вниманием и противник: «Ночные ведьмы» — так называли их гитлеровцы, утверждая, что это женщины-бандиты, выпущенные из тюрем…

* * *

Обе книги Кравцовой, о которых идет речь, — «От заката до рассвета» и «На горящем самолете», — в сущности, об одном и том же. И в то же время — о разном. В первой главный герой коллективен — весь полк. Во второй есть центральная фигура — штурман Руфина Гашева, но через ее биографию, чувства, переживания показан опять-таки весь полк. Можно сравнить эти две книги с общим и крупным планом в кино. Даже если в обоих случаях в кадре показано одно и то же, внимание зрителя распределяется по-разному. Соответственно изменяется и восприятие увиденного. Кравцова чувствует точно, что диктует «общий», а что «крупный» план, и, наверное, благодаря этому достигает удивительного эффекта: при чтении обеих книг, одной за другой подряд, не возникает ощущения авторского самоповторения.
Многое, очень многое описано у Кравцовой так, что у читателя создается прочное ощущение, будто он не прочитал об этом, а увидел своими собственными глазами. Именно так воспринимается точное, зримое описание рассвета в горах, встреченного в воздухе на борту самолета. Или несколько слов, сказанных об аэродромном прожекторе, горящем в сильном снегопаде: не яркий, уходящий далеко в небо столб, а лишь «светлый, живой кусочек луча, самое его основание. Как будто луч обрубили, оставив только крошечный корешок, который чуть-чуть шевелился».
Кравцова-писательница не утеряла способности удивляться тому, что когда-то удивило Кравцову-летчицу. Вот прибыл женский — все время ловлю себя на желании называть его девчачьим — полк на фронт. И фронт оказался не таким, каким он представлялся издали: «Мирные белые хатки. Густая трава по пояс, а в траве ромашки и клевер. Легкомысленно щебечут птицы… Разве это похоже на войну?»
Войну, со всеми ее грозными атрибутами — зенитным огнем, вражескими истребителями, пробоинами в живом теле машины, ранениями и гибелью подруг, — девушки увидели очень скоро. Но первое впечатление осталось: военный быт в авиации действительно выглядит совсем не так, как в других родах войск. Не сбили тебя во время боевого вылета — и, вернувшись на аэродром, ты живешь до следующего вылета, как в тылу.
Наталья Кравцова умеет представить своих героев. Например, с летчицей Рудневой мы встречаемся впервые в главе «Нужны ли солдату косы?». И узнаем в этот если не драматический, то, во всяком случае, не вполне безразличный для девушки момент о личности Жени Рудневой гораздо больше, чем узнали бы из самых пышных деклараций о высоких свойствах характера, присущих будущему Герою Советского Союза.
Боевые эпизоды… Мне приходилось слышать, как эти слова произносились как бы в неких иронических кавычках. А ведь каждый такой эпизод — это тяжкий труд, а часто и пролитая кровь наших товарищей. Грешно говорить о них без глубокого уважения… Но перечитали мы их, говоря откровенно, великое множество. И поняли, что злоупотребление описаниями боевых эпизодов — как, наверное, злоупотребление любыми, самыми высокими категориями — грозит инфляцией. Кравцова явно отдает себе отчет в этом.
Но зато, если уж она приводит боевой эпизод, то такой, которого не забудешь! Вроде того, когда над целью заел сброс контейнера с горючей жидкостью и, чтобы сорвать его с замков, штурман Руфина Гашева — та самая, ради которой так зачастил своими визитами в женский полк летчик Пляц, — вылезла на крыло и, держась за расчалки, доползла к передней кромке. И все это — без парашюта! Почему-то на самолетах По-2 большую (самую тяжелую) половину войны летали без парашютов. Автор книги не скрывает своего естественного недоумения по этому поводу: «В самом деле — почему до сих пор мы летали без парашютов? Непонятно».
Кстати, в дальнейшем у Гашевой нашлись подражатели. Летавшая с Кравцовой штурман Нина Реуцкая, убедившись в отказе кустарной системы сброса установленных на крыле ящиков с боеприпасами, тоже вылезла в воздухе на крыло и прямо руками спихнула, один за другим, восемь ящиков, столь жизненно необходимых нашей пехотной части, отрезанной от основных сил.
Впечатление от подобных случаев дополнительно усиливается тем, что рассказывает о них Кравцова внешне спокойно, без пафоса, с минимальным количеством восклицательных знаков.
Конечно, не о всех своих однополчанах Кравцова пишет одинаково подробно. Некоторые известные летчицы даже не упоминаются в ее книгах. Видимо, это естественно — всего, о чем и о ком хотелось бы рассказать, не вместишь. Да и сменяются люди в боевой части во время войны очень быстро. И все же Кравцовой удается дать портреты — именно портреты — многих интересных людей.
Чуть больше двух страниц отдано «Юльке» — Юле Пашковой, прожившей в полку, от дня своего появления в нем до дня гибели, всего несколько месяцев: «Ее звали Юлей. Нет, Юлькой. Потому что все в ней говорило о том, что она — Юлька». Две страницы — а облик человека остается… Или инструктор по радио Петя, который к концу очередного занятия в столь трудной — видит бог! — для него аудитории каждый раз выдавал напоследок передачу в темпе, явно непосильном для его слушательниц. Тут хитрый Петя преследовал одновременно две цели: во-первых, педагогическую — показать этим ядовитым девицам, что им еще учиться и учиться, и, во-вторых… Впрочем, вторая цель прояснилась, когда поднаторевшим в радиоприеме девушкам в конце концов удалось принять этот ураганный текст: «Занятия прошли на высоком уровне. Кончаю передачу. Все девочки работали хорошо, молодцы. За это я вас целую. С горячим приветом. Петя ».

* * *

Кравцова умеет в одной-двух коротких фразах дать, казалось бы, частную, однако говорящую об очень многом деталь. Иногда это деталь контрастная, вроде психологически трудно объяснимого, но жизненно правдивого: «…почему-то назойливо лез в голову веселый мотив из «Севильского цирюльника». Это — в воронке от снаряда, посреди минного поля на ничейной земле, после вынужденного прыжка с парашютом из горящего самолета.
А когда штурман Руфина Гашева (речь идет о ней) вновь начала летать на боевые задания и ее летчиком, вместо погибшей подруги Лели Санфировой, стала энергичная и веселая девушка Надя Попова — Руфина быстро сработалась с ней, но «в полете часто называла ее Лелей»…
Некоторые наблюдения автора представляются на первый взгляд второстепенными, но почему-то задерживают на себе внимание читателей, заставляют остановиться — и неожиданно оборачиваются не такими уж второстепенными. Так, Кравцова вдруг спрашивает себя: «Почему это человек, обыкновенный нормальный человек, меняется, стоит ему только стать дежурным?» Заметьте: всего-навсего дежурным. Видимо, величина служебного перемещения, повлекшего за собой удививший автора книги эффект, существенной роли не играет.
В нашей военной литературе — да и не только в литературе, конечно, — погибшие воины всегда вспоминаются с болью и уважением к их памяти. Поэтому специально ставить это Н. Кравцовой в особую заслугу оснований нет. Но что ей действительно удалось больше, чем многим другим авторам, работающим над той же темой, — это вспомнить погибших подруг добрым словом так, что читателю больно узнавать: вот еще один хороший — и притом не «среднестатистический», а вполне конкретный человек, оказывается, не дожил до конца войны. Так рассказано в главе «Талисман» о Гале Докутович, летавшей штурманом, несмотря на тяжелое повреждение позвоночника. Галя летала с автором книги, но в одну из боевых ночей была подсажена на один вылет в другой экипаж — вылет, оказавшийся для нее последним… Так же — тепло, уважительно, с болью и в то же время как-то очень конкретно — о летчике Леше Громове из «братского» соседнего полка (глава «Я прилечу к тебе»). Это — не статистика, пусть самая впечатляющая. Это — люди. Люди, не дожившие до победы.
Многие новоиспеченные военные с восхищением неофитов воспринимают все без исключения атрибуты воинского быта. Автор книги на сей счет довольно сдержан — о впервые полученном ею и ее подругами обмундировании и снаряжении она без особого почтения говорит: «сбоку на ремне… пустая кобура для пистолета, фляга и еще какие-то ненужные вещи, которые почему-то непременно должны входить в комплект «снаряжения».
Вообще во многих местах книги четко проявляется принципиальная позиция автора — неприязнь к внешнему. Она всячески подчеркивает, вообще говоря, бесспорную, но, видимо, все же требующую повторения истину, согласно которой главное для воина — это хорошо воевать. Знакомя нас с штурманом полка — Женей Рудневой, — Кравцова дает такой портрет: «Не отличалась Женя ни бравым видом, ни военной выправкой… Среднего роста, немного сутуловатая, с неторопливой походкой, она совершенно не была приспособлена к армейской жизни. Военная форма сидела на ней нескладно, мешковато, носки сапог загибались кверху. Да она как-то и не обращала внимания на все это». И тут же сообщает: «…в полку не было штурмана лучше Жени». Эту оценку сутуловатая, не блистающая выправкой Руднева подтверждала в каждом из своих шестисот сорока четырех (644!) боевых вылетов. Как говорится, дай нам бог побольше таких «неприспособленных к армейской жизни»!
Нет, наверное, все-таки правильно сделало командование, что пустило девушек на войну!.. Конечно же правильно! Хотя, читая Кравцову, мы видим, как нелегко давалась ей и ее подругам боевая работа: «Третью неделю у меня кружится голова. Вероятно, от переутомления. На земле это не страшно. А в воздухе…» Видимо, продолжать цитату не обязательно: читатель сам без труда поймет, чем может обернуться головокружение в полете. Или: «Очень устали, и потому обе молчим, Ира и я. За ночь мы сделали шесть боевых вылетов». Это говорится между прочим, как некая вводная деталь, с которой начинается глава «На рассвете». Но мне трудно пройти мимо этой фразы. Представляет ли себе читатель, что такое шесть боевых вылетов? Да зачем шесть! Что такое один вылет?
Это — огонь зенитных средств всех калибров, до автоматного огня включительно (По-2 работали на предельно малых высотах, порой на бреющем полете), это — ночные истребители противника, это — слепящие прожектора, а зачастую это еще и непогода: низкая облачность, туман, снег, обледенение, штормовой, бросающий легкую машину с крыла на крыло, вырывающий ручку управления из рук ветер…
Причем все это — на По-2, маленьком, тихоходном и к тому же легко воспламеняющемся и горящем, как спичка, как сухой порох. Малая скорость помогала точно выбирать и прицельно поражать цели, но она же облегчала процеливание и противнику… К сожалению, статистика потерь подтверждала это.
Кравцова и тут не выступает с декларациями. Всю напряженность психики девушек, без малого четыре года почти еженощно проходивших через все эти испытания, она выражает внешне спокойным, вроде бы чисто информативным абзацем, который я не могу не привести целиком: «Я часто вижу сны. Цветные. Наверное, оттого, что мы летаем ночью и остается масса световых впечатлений. Вспышки зенитных разрывов, яркие лучи прожекторов, пожары, цветные ракеты, пулеметные трассы, перестрелка на земле — и все на фоне темной ночи. Это врезается в память, остается надолго.
И после войны мне долго снились цветные сны. А потом все прошло. Сны стали серыми, обычными, без ярких красок…»
Да, недешево, очень недешево досталась девушкам их боевая служба.
Может быть, действительно не стоило пускать их на войну?..

* * *

Сомнения на сей счет — правда, продиктованные соображениями несколько иного порядка — были, оказывается, не только у летчика Пляца. Когда женский полк прибыл на фронт, ему целых две недели… не давали боевого задания. Вот вам и еще одна, совсем уж неожиданная сложность боевой биографии наших летчиц. В самом деле, положение возникло предельно парадоксальное: наземным войскам остро не хватает авиационной поддержки, в этом одна из главных трудностей начального периода войны, а тут пришел на фронт целый полк — и сидит без дела! Почему? Кравцова высказывает на сей счет достаточно правдоподобные предположения:
«Полк из девчонок! И хотят воевать. Да ведь они испугаются и заплачут! И вообще, сумеют ли они?!» — и тут же говорит о той реакции, которую такое отношение вызвало в полку: «Нелегки были первые дни на фронте. Трудности встретились как раз там, где их не ожидали. Мы готовы были ко всему: спать в сырых землянках, слышать непрерывный грохот канонады, голодать и мерзнуть — словом, переносить все лишения, какие только могло нарисовать нам воображение. Но мы никак не могли предположить, что на фронте нас встретят с недоверием».
Вот какие, оказывается, неожиданности приносит жизнь на войне! Читая дальше, мы узнаем, как это обидное недоверие постепенно (хотя недешевой ценой!) сменялось уважением и самыми высокими оценками со стороны коллег и командования. Причем уважение командования, как только оно было завоевано, немедленно стало проявляться прежде всего в том, что женскому полку ставились самые трудные, сложные и опасные задачи — зачастую более трудные, сложные и опасные, чем их «братским» обычным, мужским полкам. Окончательно утвердилась боевая репутация Таманского полка, когда однажды в сложную, практически нелетную погоду девушки оказались единственными, кто ходил на боевые задания, — вся ночная авиация фронта оставалась в ту ночь на своих аэродромах. У меня при чтении этого эпизода было ощущение, что Наталья Федоровна и сейчас — четверть века спустя — вспоминает его с этаким лихим задором: знай, мол, наших!
Что же касается опасения, что девушки заплачут, то, как выясняется, не обошлось и без этого. Слезы бывали. Но — не от страха. От злости, обиды, от горечи потерь, от чего угодно — только не от страха!
Впрочем, Кравцова не пытается, по примеру иных авторов, пишущих о войне или других связанных с повышенным риском делах, изображать дело так, будто наши летчицы не знали, что такое естественный человеческий инстинкт самосохранения. Вот она, возвращаясь от цели, идет над морем с подбитым мотором: «Временами мне кажется, что мотор вот-вот остановится. Тогда я ощущаю легкое поташнивание». А вот пара «Мессеров» атаковала наших летчиц в деревне, на земле: «Мы забежали в хату… С испугу я бросилась зачем-то закрывать окна… Снаряды рвались на дороге, в саду, возле хаты. Пробило дырку в потолке, другую — в глиняной стене. Мне стало страшно: убьют нас вот так, нелепо… где-то в хате. Хотелось куда-нибудь спрятаться, но, кроме стола и кровати, в комнате ничего не было. Мы залезли под стол и сидели там, пока не кончилась штурмовка…»
Тут все — точно. В частности, совершенно точно, что для летчика на войне оказаться объектом атаки на земле, когда он, так сказать, безлошаден, хуже любого воздушного боя и любого огня зениток!
Кравцова имеет право говорить обо всем этом, и она честно и искренне пользуется своим правом.
Искренность! Несколько лет назад возникла целая дискуссия о месте этого свойства в литературе. Часть участников дискуссии решительно ставила его на первое место. Другая часть с жаром утверждала, что есть в литературном произведении стороны гораздо более существенные. Однако, независимо от, так сказать, распределения мест, никто не отвергал искренность полностью. Да и невозможно было бы встать на такую точку зрения… Кравцова пишет искренне — и не только о естественном небезразличии человека к реальной опасности, а обо всем, что видела и пережила во время войны.

* * *

Трудные дни боев за Ростов. В соседнем истребительном полку погиб летчик. И парторг женского полка говорит девушкам: «Пойдемте хоронить его. У них в полку осталось совсем мало народу: каждый день потери. Почти всех перебили…» Людей нет не только для того, чтобы драться, но даже для того, чтобы похоронить очередного погибшего. Кравцова рассказывает об этом сдержанно, даже немного суховато, но тем сильнее действует сказанное на читателя.
А вот другая смерть — смерть врага. Перебазировавшись в новое, только что взятое нашими войсками место (По-2 шли за пехотой не отставая, — иначе по нескольку вылетов за ночь не сделаешь), девушки впервые увидели убитого немца. И ощутили «смешанное чувство подавленности, отвращения и, как ни странно, жалости…». Да, жалости! Это тоже одна из составляющих сложного сплава чувств, владеющего человеком на войне. Если, конечно, он настоящий человек. Кравцова не хочет обходить и этого, казалось бы, в разгар боев достаточно «спорного» чувства.
Не обходит она и того, что принято именовать прозой жизни — вплоть до паразитов, которых приходилось истреблять в собственных постелях: «Собственно говоря, ничего удивительного нет, — философски констатирует автор, — Дом, где мы живем, как и многие другие дома в станице, полон народу… Здесь и раненые, и те, кто на отдыхе, с передовой… Солдаты заходят к хозяевам, просятся переночевать, не раздеваясь спят прямо на полу. Теснота». Впрочем, насекомые оказались для девушек еще не самыми страшными из встретившихся им на фронте представителей фауны: подъем по тревоге и — «слышен чей-то истошный крик: из рукава комбинезона выпрыгнул мышонок».
Ох! Может быть, все-таки действительно не стоило пускать девушек на войну?..

* * *

Пожалуй, одно из самых трудных дел на свете — оставаться всегда, при всех обстоятельствах, самим собой. Это удается далеко не всем и каждому. С комплексом неполноценности, пусть сколь угодно глубоко скрытым, этого не осилить. Наталья Кравцова не упускает случая показать нам девушек, которые упрямо остаются сами собой, невзирая на обстоятельства применительно к «девичьему характеру» более чем необычные. В день вручения гвардейского знамени личный состав полка всячески прихорашивается — «и, конечно, надеваем юбки. Хочется хоть на один денек снова приобрести свой естественный вид».
Или увлечение вышиванием. Правда, это было не более как очередное увлечение, пришедшее на смену волейболу, шахматам или чему-то еще. Но вышиванием девушки занялись всерьез и весьма азартно: «…где-то доставали цветные нитки, делились ими, обменивались… В ход пошли портянки, разные лоскутики… Умудрялись вышивать на аэродроме, под крылом самолета, в кабине». Вышивали назло гитлеровцам, которые вроде бы делали все, от них зависящее, чтобы помешать девушкам отдать дань этому традиционно девичьему занятию.
В новогоднюю ночь девушки гадали. У автора повести «получилась тройка лошадей и еще что-то, вызвавшее самые различные толкования. А у Гали Докутович — гроб. Никто не хотел, чтобы — гроб. И мы всячески изощрялись, придумывая несусветную чушь…». Через полгода это гадание вспомнилось, когда Галя не вернулась с задания. Мистика? Да нет, какая там мистика! Скорее — статистика. Многие девушки не вернулись с войны, независимо от того, участвовали они в гадании или нет, и если участвовали, то что при этом усмотрели.
Что такое война — на войне усваивается быстро. И при этом возникает естественная неприязнь ко всякой фальши в ее изображении, к показной лихости, ухарству. В день рождения Жени Жигуленке нашелся старый патефон с кучей заигранных пластинок: «Если завтра война», — пишет Кравцова, — это мы откладывали в сторону. Хрипели «Очи черные», отчаянно взвизгивал «Синий платочек»… И вдруг… «Песня Сольвейг», печальная и нежная»…
Вот что, оказывается, тоже нужно для души человека на войне.

* * *

Надю Комогорцеву и Руфу Гашеву прорабатывали…
Велико было их прегрешение! Они возвращались в казарму с ужина не в общем строю, а по тротуару, в обществе встретившихся ребят-земляков, из университета… Смешно? Конечно, смешно. Но что-то в этом запомнившемся автору повести эпизоде отражает время, обстоятельства, общественные настроения тех лет. Каждая минута, отданная своему личному, казалась незаконной. Потом, когда мы вжились в войну, да и дела пошли получше, это прошло — жизнь брала свое. Но Надя Комогорцева этого не дождалась: еще до отправки на фронт она разбилась в тренировочном полете.
Как всякий настоящий летчик, Кравцова говорит о своем самолете, будто о живом существе. Впрочем, «Поликарпов-2» того стоит! Его боевая биография необычна. В конце двадцатых годов эта машина была построена как учебная. Несколько поколений летчиков начинали свою жизнь в авиации в кабине этого надежного, неприхотливого, простого в управлении самолета. Но вряд ли кто-нибудь мог представить себе его на войне иначе, как в роли связной машины… Когда же пришла война, многое сместилось в сознании людей. В том числе и наши представления о том, какой самолет боевой, а какой — нет. Нехватка авиации заставляла порой идти на решения, мягко говоря, неожиданные — вроде загрузки бомб в кабину пассажирского самолета с тем, чтобы выбрасывать их на противника прямо через дверь, руками. Как одно из таких вынужденных решений было воспринято большинством из нас и оборудование учебного По-2 (тогда он еще назывался У-2) бомбодержателями, прицелом, легким пулеметом — что поделаешь, когда настоящих бомбардировщиков так остро не хватает!..
Но первые же дни боевой работы новоиспеченных легких бомбардировщиков показали их чрезвычайно высокую эффективность. Действуя с малых высот, они бомбили со снайперской точностью и причиняли противнику на передовой и в ближних тылах, пожалуй, больше беспокойства, чем любая другая машина. И когда нужда в призыве на военную службу явно невоенных самолетов прошла — советская авиационная промышленность заработала в полную силу, — легкий бомбардировщик По-2 не был отправлен в тыл. Этот наспех мобилизованный ополченец доказал свое право называться воином — и далеко не последним! Впрочем, история Отечественной войны свидетельствует, что так случалось не раз, причем не только с ополченцами воздушными: вспомним хотя бы дивизии, сформированные из москвичей в дни битвы за нашу столицу!.. И до последних дней войны, до берлинской операции включительно, полки самолетов По-2 вели свою трудную, опасную, но очень нужную работу. Нет, невозможно говорить об этой машине иначе, как с любовью и уважением, именно так, как говорит о ней Кравцова.
Наталья Кравцова пишет о том, что достоверно знает, — недаром она провоевала в сорок шестом гвардейском полку ровно столько, сколько воевал сам полк — ни на один день меньше! Отсюда и ощущение полной достоверности всего, написанного ею. Редкие исключения, вроде фразы, в которой говорится, будто на планировании с неработающим мотором в самолете «было так тихо, что Руфа слышала, как тикают часы на приборной доске» (в действительности на фоне шума встречного воздушного потока, да еще при надетом на голову шлеме тиканья часов не слышно), воспринимаются как описки.
Если же говорить о претензиях более общих, чем чисто редакционные, то из таких возникает, пожалуй, всего одна. Правильнее было бы даже назвать это не претензией, а скорее сожалением о том, чего автор не рассказал. Правда, это, кажется, запрещенный прием — говорить не о том, что в книге написано, а о том, чего в ней нет. Но я все же позволю себе поделиться возникшим у меня ощущением некоего «белого пятна» в произведениях Н. Кравцовой. В них в полной мере присутствует основной конфликт — между нами и нашими врагами. Слов нет, в годы войны это был действительно основной, самый сильный конфликт в нашей реальной жизни. Не обходит автор и конфликтов более частных, связанных, как правило, с тем, что кто-то чего-то недоделал или недодумал (вспомним хотя бы, как наши летчицы пролетали всю первую, самую тяжелую половину войны без парашютов!). И это тоже правильно, тоже отражает реальные сложности.
Но когда дело доходит до жизни внутриполковой, впечатление у читателя складывается такое, что это был коллектив какой-то стерильный — без конфликтов, споров, столкновений характеров и жизненных позиций, даже без каких-то градаций во взаимных личных симпатиях (о возможных человеческих антипатиях не приходится и говорить — их просто нет и в помине). Мне не хотелось бы быть неправильно понятым: я не призываю автора этой и других подобных книг к описанию случайных ссор и мелких бытовых недоразумений. И понимаю, что основные эмоции, помыслы, устремления были у наших летчиц общими — такими же, как у всех нас в те трудные годы. Но если люди — причем люди содержательные, думающие, неравнодушные, какими показал нам их автор, — прожили вместе годы своего человеческого формирования, не могло это формирование пройти по принципу «где у тебя есть выступ, у друга чтоб был бы выгиб». Тем более — на войне. И мне по-читательски жаль, что автор осторожно обошел эту сторону душевной жизни своих героев. Честное слово, они от этого не перестали бы быть в наших глазах Героями!
А они — настоящие Герои! Наталья Федоровна Кравцова пишет об этом убежденно, хотя и с благородной сдержанностью. Особенно скромно говорит она о себе — Герое Советского Союза, выполнившей девятьсот восемьдесят (980!) боевых вылетов. Пусть читатель представит себе — хотя бы из книг Кравцовой, она это описывает очень ярко, — что такое один, всего один боевой вылет. И помножит на девятьсот восемьдесят. Впрочем, нет — тут арифметика не годится: очень уж трудно выразить цифрами категории, о которых идет речь…
Накануне своего последнего вылета Женя Руднева читала Суркова:

Под старость на закате темном,
Когда сгустится будней тень,
Мы с нежностью особой вспомним
Наш нынешний солдатский день…

Наталье Федоровне Кравцовой до старости еще далеко. Тем более достойно читательской признательности, что ода вспомнила солдатские дни свои и своих подруг с нежностью, силой и какой-то собственной, очень искренней интонацией.

* * *

Ну, а как же все-таки насчет того, надо ли было пускать девушек на войну?
Когда я думаю о весомом — очень весомом! — вкладе этих отважных девушек — и погибших в боях, и встретивших конец войны живыми — в дело достижения Победы, мне представляется, что конечно же правильно сделали, что дали им возможность так здорово бить врага!
Но когда я вспоминаю понесенные полком потери, вспоминаю девушек, сгоревших в воздухе, разбившихся при посадках на поврежденных в бою самолетах, ползущих до крылу в сотнях метров от земли, да, наконец, просто проведших неповторимые, один раз на всю жизнь выданные природой годы девичества в тяжких условиях кровопролитной войны, — когда я вспоминаю все это, не поворачивается у меня язык взять и просто сказать: ну и очень хорошо, что они так здорово повоевали!..
Наверное, этот вопрос не имеет однозначного ответа — как и многие другие, выдвинутые войной вопросы… Надо ли было пускать девушек на войну? Не знаю…
Но восхищаюсь ими безмерно.

Марк Галлай «Авиаторы об авиации»

Авиация. Категории пассажиров с ограниченной подвижностью.

Порядок обслуживания инвалидов.

Это такие категории пассажиров, которых физическое, медицинское или умственное состояние, требует особого внимания или помощи, которые обычно не предлагаются другим пассажирам.

Пассажиры с ограниченными физическими возможностями обозначаются в PIL (Passenger Information List). Для каждой категории таких пассажиров установлены специальные коды, которые указываются в билете и в посадочном талоне пассажира:

BLND — слепой или слабовидящий пассажир;

DEAF — глухой пассажир;

DPNA — пассажир с расстройствами интеллекта, способный к пониманию, нуждающийся в сопровождении лица, обеспечивающего уход за этим пассажиром в полете;

MAAS — пассажир, которого необходимо встретить и сопроводить, которому необходима помощь в получении багажа (может употребляться вместе с обозначениями BLND и DEAF)

MEDA — больные, которым может потребоваться прохождение медицинского освидетельствования;

STCR — больные пассажиры на носилках;

WCHC — буква С означает «место в кабине». Пассажир не может самостоятельно передвигаться, требуется кресло-коляска для передвижения по перрону и салону самолета;

WCHS — буква S означает «ступеньки». Пассажир не может подниматься и спускаться по ступенькам трапа, но может самостоятельно передвигатьсяот и до своего места в салоне. Кресло-коляска необходима для перемещения от и до воздушного судна или посадочной галерии;

WCHR — буква R означает, что кресло-коляска потребуется при движении до самолета или от него и который в состоянии сам подняться/спуститься по трапу;

WCMP — пассажир путешествует с инвалидным механическим креслом;

WCBD — пассажир путешествует с инвалидным креслом на сухой электрической батарее;

WCBW — пассажир путешествует с инвалидным креслом на батарее с жидким электролитом.

Посадка больных пассажиров и их сопровождающих должна осуществляться до посадки остальных пассажиров.

Такие пассажиры делятся на две категории обычно:
-клинические случаи
-неклинические случаи.

При ином подходе они делятся на:
-амбулаторные пассажиры
-неамбулаторные пассажиры.

Клинический случай — это пассажир, с ограниченной подвижностью, для перевозки которого требуется медицинское разрешение.

Неклинический случай — это пассажир с ограниченной подвижностью для перевозки которого медицинское разрешение не требуется.

Амбулаторный пассажир — пассажир, который способен подняться на борт самолета, передвигаться в салоне и покинуть самолет без посторонней помощи.

Неамбулаторный – пассажир, который нуждается в помощи., чтобы подняться на борт, передвигаться в салоне самолета и или покинуть самолет.

Пассажиры в инвалидных креслах.

Существует три категории пассажиров в инвалидных креслах.

Код SSR
Определение

WCHR
Пассажир, который может подниматься и спускаться по ступеням и передвигаться в салоне самолета, но которому требуется инвалидное кресло, чтобы добраться до самолета или после высадки с самолета.

WCHS
Пассажир, который не может подниматься и спускаться по ступеням и передвигаться в салоне самолета, но который может передвигаться в салоне самолета. Ему требуется инвалидное кресло, чтобы добраться до самолета и после высадки из самолета, и его нужно переносить вверх и вниз по пассажирскому трапу.

WCHC
Пассажир, который полностью неподвижен. Ему требуется инвалидное кресло, чтобы добраться до самолета и после высадки из самолета, его нужно переносить вверх и вниз по пассажирскому трапу, а также до пассажирского места и обратно.

Слепой — это пассажир, который слеп и нуждается в помощи. Его может сопровождать зрячая собака – поводырь. Код SSR-BLND.

Глухой — это пассажир, который глух и нуждается в помощи в переводе объявлений в аэропорту и на борту самолета. Его может сопровождать слышащая собака – поводырь. Код SSR DEAF.

Пассажир на носилках то пассажир, которому требуется транспортировка на носилках. Код SSR-STCR.

Опора для ног.

Опора для ног используется для пассажира, который не может согнуть ноги или ногу и нуждается в опоре для ног.

Дополнительный кислород.

Дополнительный кислород предоставляется по терапевтическим показаниям- по специальному запросу. Код SSR-MEDA.

Обслуживание на станции отправления пассажиров с ограниченными возможностями.

Обычно, пассажиры с ограниченными возможностями должны обращаться за регистрацией. Не дожидаясь крайнего срока регистрации, публикуемого в соответствующем расписании, чтобы выполнить все требования, (например за 60 минут до времени отправления рейса).

Вдобавок к обычным нормам бесплатного провоза ручной клади, пассажиры данной категории могут бесплатно брать с собой инвалидные кресла, костыли, ортопедические аппараты и прочие средства передвижения.

Они должны придерживаться следующего порядка действий:

Шаг
Действие

1
Берет ли пассажир с собой личное инвалидное кресло?

Если да, тогда:
-проверяется, установлен на нем сухой или жидкий аккумулятор
-информация перепроверяется и вносится в автоматизированную систему регистрации
-если, нет, то пункт 2

2
Прикрепляются специальные багажные бирки ко всему зарегистрированному багажу, чтобы багажу этого пассажира отдавался приоритет и его можно было легко найти пор прибытии; если такие бирки не предусмотрены, используются приоритетные бирки класса С.

3
Проверяется, все ли выполнены требования

4
Предлагается помощь в зависимости от вида пассажира с ограниченными возможностями

5
Данный пассажир садится на борт перед основной группой пассажиров

6
О наличии на борту такого пассажира сообщается во все задействованные станции

7
Готовится список для экипажа самолета с соответствующей информацией о данной категории пассажиров.

Обслуживание на станции пересадки и станции прибытия.

На станции пересадки и станции прибытия выполняются следующие действия:
— оказывается помощь пассажиру, как это написано в уведомляющем сообщении, включая помощь в прохождении иммиграционного и таможенного контроля и получении багажа
— в случае пересадки со сменой авиакомпании, проверяется информация, сообщалось ли новому перевозчику о данном пассажире.
— если в уведомляющем сообщении не указано эта информация, все специальное оборудование (носилки, коляски, кислородные баллоны и прочее) возвращается на станцию отправления.

Рассаживание.

Из соображений безопасности пассажирам особой категории запрещается сидеть в рядах возле аварийного выхода.

Пассажиры. Которые могут передвигаться без посторонней помощи, в принципе могут сидеть согласно их собственным пожеланиям и запросам (например, возле туалетов),за исключением запрещенных мест.

Специальные сиденья с передвижными подлокотниками доступны на некоторых самолетах и в некоторых классах.

Места обычно предварительно распределяются отделом бронирования. Если этого не сделано, таким пассажирам выделяются подходящие места.

Помощник пилота вертолёта МЧС

Скромный герой.
Давид Акопов.

Avia.pro

Добрый вечер, представьтесь порталу Avia.pro

Давид

Здравствуйте, меня зовут Акопов Давид.

Avia.pro

Чем занимаетесь? Кто вы по профессии?

Давид

Я работаю в лётной индустрии, а именно в МЧС России на двух должностях:
1: помощник пилота (санитар)
2: тех. обслуживание лётно — транспортного средства.

По профессии я медик.

Avia.pro

Как вы пришли в эту профессию?

Давид

Старая детская мечта — стать спасателем, которая понемногу осуществляется….

Avia.pro

Как часто у вас бывают вылеты ?

Давид

Вылеты у нас каждый день, потому что в Москве живёт более 12 млн. человек, и каждый раз с кем-то что-то случается. Но, к сожалению, помочь всем мы не можем, потому что мы не знаем, с чем столкнёмся сегодня! Это может быть и авария автомобильная, авария на станции. Мы всегда готовы к худшему.

Avia.pro

Вероятно вы повидали немало страшных и трагических картин, какие чувства у вас вызывает ситуация, в которой нужно помочь человеку ?

Давид

Чувства? Хм… Это всё зависит от обстоятельств и того, что произошло… Вот если взять, как пример, старый трагический случай «теракт в Московском метро», наверняка все об этом знают. Я просто не могу вам описать те чувства, когда тебе подают вызов по высшей категории «10» (цифровое распределение уровня происшествия). Тогда стало просто страшно не за себя, а за других, за близких, за всех, кто тебя окружает.

Я вам могу рассказать, что тогда было с пилотом.. но это немного другая история…

Ну или как пример другой случай: авария на МКАДе, когда столкнулось 17 машин, там картина тоже не из лёгких, всем нужна была помощь, и честно говоря, потом она стала нужна нам. С учётом порядка 20 пострадавших, хотелось помочь всем, но, к сожалению, судьбой располагаем не мы…
Avia.pro

На каком вертолёте летаете ?

Давид

Наш основной Вертолёт ВК-117

Avia.pro

Данный вертолет вас ни разу не подводил?

Давид

На моей практике нет, хотя техники рассказывали, что 2003 году, когда один из вертолётов выполнявших задание, по неизвестным никому причинам, он запутался в линии электропередач при посадке. Думаю, дальше объяснять не надо что случилось…

Avia.pro

Сколько человек обычно совершает вылет ?

Давид

Стандартный Экипаж вертолёта на задании 3 человека:

1) Пилот

2) Врач

3) Санитар.

Рабочий вертолет

Avia.pro

А сколько человек вы можете взять с собой на борт ? В каком случае и в какую больницу вы летите ?

Давид

Максимум мы можем взять к себе на борт одного тяжело пострадавшего и доставить в ближайшие клинику, оборудованную вертолетной площадкой, если случаи более серьёзные, то забираем пострадавших (макс. 5 человек), и летим в ближайшую городскую больницу, потом можем вернуться …

Avia.pro

Сколько вертолётов у вас на базе МЧС? Сколько вертолётов может взлететь одновременно в экстренном случае?

Давид

В нашем ангаре стоит 2 вертолёта. Наш основной ВК-117 и резервный вертолёт Бо-105.

Во время экстренного случая могу вылететь все вертолёты со всех баз в Москве. Их в области порядка 45.

Avia.pro

Как вы расслабляетесь после такой не простой работы?

Давид

Дома с семьёй, иногда на базе у себя, когда рабочая смена закончилась — устраиваем небольшой семейный ужин. В общем, не скучаем.

Avia.pro

Расскажите про самый запоминающийся вылет ?

Давид

Да, есть такой. Был самый обычный вызов МЧС — «пожар в доме», тогда загорелось несколько квартир на 15-ом этаже ноостройки, всё бы ничего, но в одном из окон кто-то кричал, это услышал только я. Сквозь шум ротора двигателя вертолёта, я попросил пилота включить прожектор и посветить в задымлённую квартиру. И все увидели тогда девочку, лет 7-9 в окне, а так как пожарники попасть в квартиру не могли, вся надежда была только на меня. Все понимали, что время на исходе.

Наш вертолёт на тот момент не был оснащен лебедкой, она была снята на ремонт. В вертолёте было всего лишь примерно 30 метров верёвки, которая выдерживает максимум 50 килограм.

И тогда встал выбор: спасти себя или девочку?

Я привязал верёвку к лыжам вертолёта и попросил пилота подлететь к окну и зависнуть. Пришлось спускаться вручную. Вы себе не представляете то чувство, когда у тебя на руках маленькая девочка, слабая верёвка, а следовательно, спасется либо она, либо я. И я принял решение: попросил врача отпустить верёвку с вертолета и отдать ее мне. Я пробил окна в квартиру ниже и спустил туда девочку с помощью страховочной ленты, потом себя…

И когда всё наконец кончилось, ко мне приходит эта девочка… и спрашивает, «а где моя мама ?»… Вот тогда стало понятно, что это ещё далеко не всё. По словам ребёнка, ее родители были в комнате…. но возвращаться туда было уже чистым самоубийством. Дальше надо сказать спасибо пожарникам, которые вырезали дверь в квартиру вовремя и спасли маму той девочки. К сожалению, отца тогда спасти не успели.

Avia.pro

Трагическая история, хочу вас поблагодарить за столь откровенный рассказ.

А как выучиться на вашу профессию?

Давид

Как это делать — точно я вам сказать не смогу.

Я вам расскажу, как это получалось у меня…

Я закончил Медицинский колледж, потом платные курсы международного санитара (Мед.Брат).

И как-то повезло с тем, что один из знакомых пожарников сказал: «Не хочешь ли к нам на базу пойти работать? У тебя есть все данные». Ну, я отказать просто не смог. После этого я доучился на инженера лётного судна ВК-117. И сейчас я остаюсь в этой сфере.

Avia.pro

Что пожелаете тем, кто хочет работать в МЧС ?

Давид

Каждый сам себе творец того, что он делает, и если он хочет работать в структуре МЧС, я могу сказать только одно: тут нет распределения на то, что вот он слабый, а другой сильный, здесь все равные! Если хочешь, приходи и попробуй себя!

Avia.pro

Спасибо, что уделили Ваше время, удачи на Вашем нелёгком пути.