Интервью с Героем Советского Союза Игорем Александровичем Каберовым
Небольшое предисловие
Герой Советского Союза И.А. Каберов. 1944 год
Об этом человеке много написано и сказано, да и он сам написал великолепные воспоминания о своей жизни и своих фронтовых друзьях, которые вышли двумя изданиями в нашей стране, и в 90-е годы были изданы в Англии. В «Прицеле – свастика» — так называется эта книга о летчиках, о боях, о самолетах, о жизни. Игорь Александрович Каберов был одним из выдающихся советских асов в годы Великой Отечественной войны. Работая начальником Новгородского авиационно-спортивного клуба, воспитал не одно поколение людей, влюбленных в небо.
Родился 25 Апреля 1917 года в деревне Никулинское, ныне Вологодского района Вологодской области, в семье крестьянина. Окончив 7 классов, работал слесарем на Вологодском вагоноремонтном заводе. Окончил Коктебельскую лётную школу Осоавиахима в 1938 году. Работал лётчиком — инструктором в Новгородском аэроклубе. С 1939 года служил в ВМФ, год спустя окончил Ейское Военно- Морское Авиационное училище лётчиков.
С июня 1941 года на фронтах Великой Отечественной войны, защищал Ленинград в составе 5-го истребительного авиационного полка ( 61-я истребительная авиационная бригада, ВВС Балтийского флота ).
К ноябрю 1942 года заместитель командира эскадрильи 3-го Гвардейского истребительного авиационного полка гвардии капитан И. А. Каберов произвёл 397 боевых вылетов. В 92 воздушных боях сбил лично 10 самолётов противника и 18 в группе, на И-16 совершил таран в начале войны. 24 июня 1943 года за мужество и воинскую доблесть, проявленные в боях с врагами, ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Всего совершил 476 боевых вылетов и уничтожил 28 самолётов противника.
После войны продолжал службу в авиации ВМФ. В 1952 году окончил Краснознамённую Военно-Воздушную академию. С 1960 года гвардии полковник И. А. Каберов — в запасе. Жил в Новгороде. Сначала работал слесарем на радиозаводе «Волна», затем — начальником Новгородского аэропорта, ещё позже — начальником областного авиаспортклуба. Награждён орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (дважды), Отечественной войны 1-й степени (дважды), Красной Звезды, медалями. Автор книги «В прицеле — свастика». Игорь Александрович Каберов стал прообразом главного героя книги К.Чуковского «Балтийское небо» и, позднее, фильма под тем же названием. В книге и фильме Игорь Каберов фигурирует под фамилией Кабанков. Умер 2 октября 1995 года. Игорь Александрович Каберов – Почетный Гражданин Великого Новгорода. Его именем названа улица, на которой он жил, и Новгородский авиационно-спортивный клуб, начальником которого он был несколько десятилетий подряд.
Он любил небо, и небо любило его.
У него была большая и интересная жизнь. Предлагаемое Вашему вниманию интервью было записано в сентябре 1992 года. Это всего лишь несколько мгновений из жизни славного человека и летчика от Бога. Уже почти десять лет его нет с нами, но кажется мне, что в высоком и чистом небе никогда не растает след от его самолета. Летчики не умирают. Они просто однажды улетают и садятся где-то там, на другом аэродроме…
– Игорь Александрович, я знаю, что Вы летали на нескольких типах самолетов: И-16, ЛаГГ-3, Харрикейн. Вот скажите, каково Ваше мнение о Харрикейне?
– На Харрикейнах мы были вынуждены летать потому, что наша промышленность не успевала выпускать достаточно своих самолетов. Когда американцы и англичане давали нам что-то по ленд-лизу, так это было не самое лучшее. Но нам ничего не оставалось делать, как смириться с этим и летать на том, что дали. Почему я не так лестно отзываюсь об этих самолетах? У нас уже в то время были Яки, были Ла-5 – это же машины! А Харрикейн –это…
Первое, что нас поразило, когда мы получили эти машины – бронеспинка, три миллиметра толщиной. Мы летали на своих самолетах – у нас было девять миллиметров брони за спиной. И мы первое, что сделали — переставили наши бронеспинки на эти самолеты. Мой друг Сергей Сухов говорит: «Что это за спинка? Я ее сейчас палкой прошибу!»
Самолет большой, ни в один наш капонир не входил. Хвостовая часть входит, а крылья не влезают. Это было очень не удобно. Вторым недостатком Харрикейна была маленькая скорость. Наши самолеты имели большую скорость. Невысокая скороподъемность. Что еще у него было недостатком? Плохая маневренность. У него была одна особенность в горизонтальном полете. Даже поговорка такая была у наших пилотов: «Харитоша летит – кланяется, кланяется». Он идет, и все время носом водит. Что у него было хорошо? Радио было бесподобное! У него, что было интересно: устройство для выпуска шасси и щитков – одна ручка. Включил, раз – шасси убрались! Два – шасси выпустились. Ручку на себя – щитки выпустились. Еще одно движение – щитки убрались. Это было интересно, продумано, лишних манипуляций не надо было делать.
Когда я был в Лондоне, то нам показали там музей авиационный. Первое, что я там увидел – это была куча металла. Я подумал: что это за безобразие – в музее куча грязи, с землей, травой, какие-то железки. Смотрю – вроде обломки самолета. Что-то знакомое. Вижу кабину самолета: «Харрикейн»! Точно, «Харрикейн»! Увидел как раз эту ручку для выпуска шасси и щитков. А там поговаривали… Англичане в то время боялись нас. «Никакой он не летчик. Героя ему дали не известно за что. Он какой-нибудь агент КГБ». Когда мы вошли в музей, то я смотрю, что моих друзей задержали вдруг, а меня пропустили. Я к куче-то этой и подошел. Когда они услышали мой возглас: «Это же «Харрикейн»! Удивились, как он узнал? Потом они меня подвели к «Харрикейну» настоящему, целому. Они очень внимательно за мной наблюдали. Они мне разрешили сесть в кабину. Я еще очень удивился. У нас, если ты в музее, то и руками трогать нельзя ничего, а тут – в кабину! В «Харрикейне» есть одна хитрость. Если ты ее не знаешь, то в самолет не сядешь, особенно при моем росте. (И.А. Каберов был очень небольшого роста). Крыло у него было высокое, не запрыгнуть, но на фюзеляже есть потайные ступеньки. Англичане устроили небольшой экзамен, чтобы проверить: летал ли я действительно на «Харрикейне». Дескать, как он залезать будет? Там, если не знаешь устройство ступенек, то и в кабину не залезешь. Тем более, что ростом я не большой, на крыло мне никак не заскочить. Я им говорю, что если можно в кабину сесть, то это здорово! Там вокруг толпа репортеров собралась, журналистов. Все ждут, что будет? Я подошел, на кнопку нажал – на меня вот такими «фарами» все глянули – секунда, и я в кабине. Они как загалдели, зааплодировали: «Мистер Каберов, мистер Каберов»! Аппаратами защелкали, камерам зажужжали. У меня дома есть снимки, где я в «Харрикейне» том сижу. Это было в 1985 году. Как раз на День Победы. В Хемпдене тогда мы были…
На «Харрикейне» я летал всего два месяца, но за это время сбил шесть немецких самолетов. Два Ме-109, два Ю-87, Капрони, Фоккер – Д21.
– Говорят, что «Харрикейн» был удобной машиной с многими пулеметами. С него было удобно стрелять. Это правда?
– Я Вам скажу. Эту «удобную» машину со многими пулеметами мы как получили, так сразу же полетели в Москву на них. Получали мы «Харрикейны» здесь, в Новгородской области, в Пестово. Аэродром там наш располагался, Балтийского флота. Так вот сразу после получения самолетов мы полетели в Москву, чтобы снять все эти двенадцать пулеметов, стоявших в крыле «Харрикейна», и заменить их на наши, советские 20 мм пушки ШВАК и два крупнокалиберных пулемета УБ. Вот это был огонь!
– Почему было необходимо заменять оружие, установленное англичанами, на наше, советское?
– Да потому что эти пулеметы английские по всему крылу стояли, и калибр был у них 7,62 мм – винтовочный калибр. Что ими сделаешь-то? Как горох: трр, трр, трр, а толку никакого. А тут – две пушки, два пулемета крупнокалиберные. Это совсем другое дело. Перед прицелом у «Харрикейна» стояло бронированное стекло. Когда мы участвовали в бою, я с командиром полка в паре ходил. На нас напала четверка FW-190, заходят, вижу, нам в лоб. Я отошел в сторону и смотрю: на кого? На меня или на него? Вижу: заходят точно в лоб командиру моему, а не мне. Я кричу ему по радио: «Крутись! В лоб заходят!» А он мне говорит: «Пущай!» Не успел он сказать, фока ему как врежет, прямо в лоб! Один снаряд попал в это самое бронестекло. Капоты полетели с мотора у командира, и командир кричит: «Прикрывай!» Смотрю: дым пошел из мотора. Я его прикрыл, вывел из боя. Пошли мы домой. Сели, и что мы увидели? Стекло – в лоб! Не пробило пушечным снарядом! У стодевяностого пушки были 20 мм. Стекло толщиной 37 мм. Осталось не пробитыми 12 мм! Остальное – дырка, выкрошилось все. Вот это защита! Вот тут мы оценили, что это отличная броня стеклянная. Тут я хочу англичанам спасибо сказать. Двадцать пять миллиметров просадило, а двенадцать – не могло. Причем, на лобовых ведь это! Это нам понравилось.. На наших-то ЛаГГах обыкновенный целлулоид тонкий стоял, а тут – настоящая броня.
Я как-то пришел из боя. Сбил Ю-88 над Колпино. Сзади близко очень стрелял, но стрелок успел вдарить по мне. На аэродроме меня встретил писарь нашей эскадрильи: «Товарищ командир, а это, что за дырка?» Смотрю, и правда, на фонаре , на козырьке, дырка, размером с карандаш. Это мне стрелок закатил, у него же пулемет винтовочного калибра был. Писарь провел туда ниточку, натянул ее по траектории полета пули и увидел след от пули на бронеспинке. «Товарищ командир! Сантиметр от вашего уха прошла пулька-то».
– У «Харрикейна» была плохая маневренность. Что Вы имеете в виду под этим?
– «Харрикейн» — машина большая. Вертикального маневра у него никакого не было. Громадный самолет, чуть поменьше нашего штурмовика был. Наш ЛаГГ-3 рядом с ним маленьким казался.
– А вот, что Вы можете сказать об И-16? К началу войны это была уже достаточно устаревшая машина.
– Я бы не сказал, что это была устаревшая машина. Потому что она испытана была на заводе в 1935 году. Всего шесть лет прошло, но за это время немцы создали Ме-109, у нас появились ЛаГГи и Яки. По сравнению с ними он, конечно, казался устаревшим, но в руках опытного летчика этот самолет не казался таким уж устаревшим. У нас полк Голубева почти до 43-го воевал на И-16. Я только два месяца воевал на И-16. Это был вполне хороший самолет. Только летать надо было на нем уметь. И-16 по маневру равного не было. Не было равной по маневру машины. Скорость у него маловата из-за широкого лба была. Я воевать начал на последней модели И-16. Это была самая лучшая модель из «курносых». У него скорость была по горизонту у земли – 420 километров. А ЛаГГ-3 давал пятьсот пятьдесят. Тяжелая машина, тяжелее И-16, но скорость у него была выше.
– Какой из совестких самолетов в 1941-42 годах можно было назвать лучшей машиной?
– Як! Як-1. Осенью 1942-го года появился Ла-5. Это тоже был очень хороший самолет, с мощным мотором. По сути дела, это был тот же ЛаГГ-3. Но с новым мотором это стала совсем другая машина.
У меня был такой случай на «Харрикейне». Мы вели бой. Немцы нас разделили на две группы во время боя. Мы с командиром остались в паре, а все остальная группа – шесть самолетов во главе с заместителем командира бой закончила и ушла домой. Мы с командиром остались вдвоем. Горючее кончается. Остались последние галлоны, а на нас навалилась четверка немцев, и не отпускают. Горючее кончается, а домой никак не уйти. Я кричу по радио командиру дивизии, который руководит боем с КП: «Помогите, если есть в воздухе истребители, пусть помогут. Горючее кончается, двигатель вот-вот остановится, а немцы, как собаки привязались, не отпускают». Он отвечает: «Смотри в сторону «Большого», идет группа «горбатых», а с ними «маленькие». «Большой» — это Ленинград.
«Истребители вам помогут». А у нас связи с истребителями нет, частота разная. Яки подходят, четверка подошла, да нас двое. Немцы винты во флюгер и камнем вниз, драпать. Ушли. Я тут же передаю по радио на КП: «Спасибо! Помогли, мы идем домой». А наши Яки разворачиваются… И на нас. Я кричу Мясникову: «Мясников! Никак они атакуют?» Он говорит: «Это же наши – Яки». А этот Як как врезал! От командира только концы крыльев, а остальное все в огне, горит! Я кричу Мясникову: «Прыгай! Прыгай с парашютом!» Не прыгает…
Машина пошла, пошла вниз и упала на том берегу Невы у немцев. (Останки капитана Мясникова – уроженца с. Мошенское Новгородской области, были найдены питерскими поисковиками несколько лет назад вместе с обломками самолета. Игорь Александрович до этого дня не дожил. –А.О.).
Четверка Яков – за мной. Пикируют. Я вывернулся. Удачно. Отцепилась эта пара. Я кричу по радио: «Если они только не перестанут атаковать – командира уже убили – я наверну любого! Врежу из пушек».
Командир дивизии, Герой Советского Союза полковник Кондратьев, кричит: «Каберов, подержись немножко! Подержись!»
А я смотрю, они с двух сторон на меня заходят. Пара в лоб, пара сзади. Убьют! Убьют сейчас. На приборной доске у «Харрикейна» табличка, на ней надпись: «Если до высоты 2000 метров самолет не вышел из штопора, покидай самолет и пользуйся парашютом». Это единственная табличка, написанная по-русски. Что делать? Я на «Харрикейне». Вот моя обстановка. Причем, нам говорили, что если «Харрикейн» попадет в штопор, то потом он перейдет в плоский штопор, а из него выхода нет. Что делать? Я принимаю такое решение: пока меня задняя группа не догнала – а это секунды – на скорости, уже почти разогнался снижением, где-то 450 км разогнался «Харрикейн». Толкаю левую педаль и ручку от себя! «Харрикейн» вскинулся вверх, перевернулся и как завертелся! Я думал у меня голова оторвется. А что делать? Летчик Яка, который заходил сзади подумал, что кто-то стрельнул по мне, сбил. Мне делать нечего, но я подумал, что должен мой самолет выйти из этого штопора. Перед землей на высоте 700 метров дал рули на вывод, и – чудо! Машина, совсем как И-16 – стоп! Остановилась и вышла из штопора, отвертев где-то около восьми или десяти витков. Я пронесся над землей. Высота метров триста, тут у меня мотор и остановился. Я над Приютиным, теперь — Всеволжск. Всеволжская площадка подо мной, а мне никак не дотянуть. С остановленным винтом чуть-чуть вперед пролетел, успел развернуться, шасси выкинул, щитки уже не успел выпустить, ручка-то одна. Хоп! Сел на эту площадку. У нас в полку был летчик Казин, так он трижды выпрыгнул из плоского штопора, три машины бросил. «Не выйти, не выйти из плоского штопора» — говорил.
А Сергей Сухов погиб. Его подбили, он падал через облако и потерял пространственную ориентировку. Самолет перешел в плоский штопор. Серега боялся прыгать с парашютом. Говорил: «Умру, но не прыгну». Так и падал до самой земли в плоском штопоре…
Так что я «Харрикейн» вспоминаю еще и добрым словом. Я его загнал в штопор, и он у меня вышел из штопора! Если бы я его загнал на малой скорости, то точно бы он в плоский штопор перешел. А на большой… То ли спираль, то ли штопор, но вертелся дьявольски. Я думал: точно голова оторвется .
А ребят судили. Того старшего лейтенанта, который командира убил. Штрафного батальона дали ему три с половиной месяца. Говорят, что он и погиб там.
– Как могло получиться, что они не опознали вас?
– Потому, что «Харрикейны» были только у нас в полку, а это были летчики из армейской авиации. Мы, морская авиация, облетели по своим точкам и показали всем: имейте в виду, что есть теперь такой самолет. А армейские летчики его не видали, и почему–то им показалось, что это немецкий самолет. Звезды на крыльях различить не всегда возможно было…
После окончания войны с Германией Игорь Каберов был переведен на Дальний Восток, где летал на Як-9.
– Хорошая машина была, сильная. У меня тогда интересный эпизод на этом самолете с американцами получился. Они прилетели за генералом Деревянко, который должен был участвовать в подписании соглашения о капитуляции Японии. Прилететь-то прилетели, а сесть не могут. Владивосток закрыт облачностью, через которую торчат вершины сопок. Посадочных систем, которые сейчас есть, тогда у нас не было. Послали американцам навстречу «Каталину» — летающую лодку. Она их обнаружила своим локатором и привела на аэродром как бычка на веревочке. В это время облачность над аэродромом стало разрывать. А я сидел на аэродроме в готовности. Летчики мои отлетали, а меня командир в готовность посадил. Смотрю, летит красивый белый четырехмоторный самолет Б-29. Он прямо над нашим аэродромом прошел. Аэродром, на который он должен был сесть рядом с нашим был – Романовка. Я уже думал, что мне можно из самолета вылезать и вдруг приказ: «Немедленно взлетать!» Я мотор запустил, взлетел, радио настроил. Мне командир кричит: «Немедленно догнать по Сучанской долине и сбить!» Я говорю: «Кого?» «Американца!» Вот те раз…
Оказывается «Каталина» села в Романовке, где американцев ждал генерал Дервянко, а
Б-29 по Сучанской долине дальше отправился, у нас там шесть аэродромов было. Он все их и сфотографировал. Я догоняю. Полный газ! Машина Як-9 хорошая была. Подошел вплотную, показываю: разворачивайся. Он глаза вытаращил на меня, но идет своим курсом. Тогда я справа зашел. Теперь правый летчик на меня уставился. Я тогда обратно перестраиваюсь. Командир-то слева сидит. Показываю ему: «Врежу сейчас». По радио командиру своему докладываю: «Команды мои не выполняет».
А командир был у меня матюжник. Он мне и говорит: «Врежь ему между глаз» (сказано было, конечно, несколько сильнее). Я еще раз погрозил американцу. Нажал на спуск. Очередь. Он как увидел огонь пушечной очереди, развернулся так шустренько, что только удивляться можно. Между сопками узковато было, а самолет-то громадный. Но ничего, жить захочешь еще и не так крутнешься. Я ему между винтов врезал, между глаз, точно как командир приказал. Привел его на аэродром в Романовку. Вижу сверху – сели, подкатывает наша машина черная. Из самолета двенадцать человек вышло, одна женщина. Докладываю командиру, спрашиваю: «Что мне теперь делать?»
«Давай, покажи им еще чего-нибудь». Я разогнался от Новонежина, там аэродром у нас неподалеку был. Как хватанул двойной штопор восходящий, показал удаль молодецкую, и все – домой. Такие вот у нас были отношения с союзниками…
Записал Александр ОРЛОВ
- amazonS3_cache: a:3:{s:47:»//aviacity.eto-ya.com/files/2013/12/kaberov.jpg»;a:2:{s:2:»id»;i:2608;s:11:»source_type»;s:13:»media-library»;}s:45:»//cdn.eto-ya.com/aviacity/2013/12/kaberov.jpg»;a:2:{s:2:»id»;i:2608;s:11:»source_type»;s:13:»media-library»;}s:48:»//aviacity.eto-ya.com/files/2013/12/kaberov.jpg&»;a:1:{s:9:»timestamp»;i:1732239914;}}