Герой Советского Союза, генерал-майор авиации в отставке, первый и последний вице-президент России, бывший курский губернатор Александр РУЦКОЙ: «Вокруг «форосского» заточения Горбачева много домыслов было, и сам Михаил Сергеевич рассказывал, что его, дескать, арестовали, связь отключили… Все это ложь, вранье чистой воды и предательство: ГКЧП — проект Горбачева, однозначно, и автором сценария путча был непосредственно он»

Часть II

(Продолжение. Начало в № 40)
«ДАВАЙТЕ, — ПРЕДЛОЖИЛ ЕЛЬЦИНУ, — Я ПОЛЕЧУ В ФОРОС И ПРИВЕЗУ ГОРБАЧЕВА»
— Мы о развале большой страны говорили, против которого вы категорически возражали, но начало ему положили, подтолкнули этот процесс события августа 91-го. Происходили они на ваших глазах, в борьбу с ГКЧП вы активно включились — скажите, пожалуйста, каким-то кукольным, объявленным как бы понарошку августовский путч не выглядел?
— Понимаете, с путчем я не боролся — когда все это произошло, и президент России поставил на «-товсь» служебный ЗИЛ, готовясь отъехать в американское посольство, — был разработан, так сказать, порядок отбытия туда…
— …из подвала Белого дома?
— Да…
Я раз 20 Ельцина убеждал: «Этого делать нельзя — этот крест не только на вас ляжет, но и на всех нас», и уговорил-таки. «Давайте, — предложил, — я полечу в Форос и привезу Горбачева». Он колебался: «Как ты туда полетишь? Ты понимаешь, чем это может закончиться?». — «Понимаю, чем все может закончиться, если президента СССР не привезти», — я ответил. «Ну, лети», а дальше мы захватили самолет и улетели без сопровождения по эшелону — никто нами не управлял.
— Кто именно: вы, Бакатин — на тот момент член Совета безопасности при президенте СССР, и председатель Совета Министров РСФСР Силаев?

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА
— Перечисленные вами ребята присутствовали, а в основном занимались этим 20 офицеров внутренних войск, я и на тот момент заместитель министра внутренних дел РСФСР генерал-лейтенант Дунаев.
— Вы захватили самолет — я не ослышался?
— Ну а что было делать — как до Фороса добраться? Знаете, потом вокруг форосского «заточения» Горбачева много домыслов было, и сам Михаил Сергеевич рассказывал, что его, дескать, арестовали, связь отключили… Все это ложь, вранье чистой воды и предательство, потому что еще в марте 91-го, накануне этих событий, Горбачев поставил этим же людям, будущим участникам ГКЧП, задачу разработать проект закона «О введении чрезвычайного положения». Он своих товарищей просто подставил, а сам спрятался на своей даче в Крыму, чтобы посмотреть со стороны, куда же кривая выведет и как народ на эту ситуацию отреагирует.
— ГКЧП — проект Горбачева?
— Однозначно! — я разобрался в этом через неделю после того, как всех его членов арестовали.
— Живых — некоторые, напомню, с собой покончили…
— Вот-вот! Видит Бог, по какому бы вопросу Ельцин впоследствии меня ни вызывал, я всегда просил его: «Выпустите их — они преступления не совершали. Они присягали на верность Родине и хотели лишь одного — сохранить Советский Союз», ведь в ходе Ново-Огаревского процесса рассматривались два формата нового Союза, в том числе федеративный, когда все субъекты СССР имеют: а — политическую самостоятельность и суверенитет и б — экономическую самостоятельность: и что тут плохого? При этом единый центр есть, единая система обороны, единая армия, единая валюта — все получили бы политические, экономические свободы, сберегли бы потенциал и двухполярный мир: вы же видите, к чему приводит однополярный, а сегодня все делается, чтобы его сохранить. Как должен нормальный человек на эту ситуацию реагировать?
— Автором сценария путча был непосредственно Горбачев?
— Ну, конечно.
— Хм, а зачем это ему было нужно? Чего в данном случае он хотел? Увидел, что перестройка вы¬шла из-под контроля и ее последствия стали непредсказуемы?
— До этих событий к Горбачеву относился я уважительно, но с некоторым скептицизмом, потому что не раз вопросы ему задавал и слышал в ответ раздраженное: «Александр Владимирович, ну что ты на съездах партии все время бузишь, почему с этими дурацкими идеями носишься?». Я настаивал: «Михаил Сергеевич, я предлагаю введение частной собственности на средства производства в сфере обслуживания, выборы секретарей крайкомов и обкомов КПСС, федеративный принцип устройства государства, когда каждая республика и политическую, и экономическую получает свободу, но при этом остается в составе единого государства — это как раз и есть перестройка, а вот чего хотите вы, не понимаю», и он начинал ходить, руками размахивать, что-то рассказывать… Нес, понимаете, бред! — а когда, помните, на кораблике в Средиземном море…
— …у берегов Мальты…
— …да, с Рей¬ганом о со¬кращении обычных средств вооружения договорился?..
Мало того, нам еще и перемещать на своей территории войска запретили — если бы я не был военным, может, и пропустил бы все это мимо ушей, но тут понял, что нам просто руки связали и начали резать, уничтожать все: современные танки, оперативно-тактические и тактические ракеты, артиллерию. А вывод войск Западной группы, Северной, Южной? Да, их надо было выводить, но не таким образом…
— …и по¬следующее объединение Германии могло пройти на других условиях…
— Да, и те же Соединенные Штаты Америки клялись-божились тогда, что границы НАТО к России не приблизятся… Вот цена их обещаний! — надо было наивным быть идиотом, чтобы им поверить.
— Сказать, что Михаил Сергеевич Гор¬бачев — наивный идиот, мы не можем, значит?..
— Это уж пускай каждый решает сам, а я свое личное мнение высказываю: так по отношению к своей стране поступать нельзя. Вот внешнюю политику, которую сегодня Путин проводит, я одобряю, хотя она не по вкусу другим. Почему? Да потому, что человек о престиже своего государства думает, а когда вытирают о нас ноги и плюют нам в лицо, кому, вы меня извините, это понравится?
«ПОТОМ ГОРБАЧЕВ ОПИСЫВАЛ, КАК ПЛЕНКУ С ВИДЕОЗАПИСЬЮ СВОЕГО ОБРАЩЕНИЯ ЧУТЬ ЛИ НЕ СЖЕВАЛ И НЕ ПРОГЛОТИЛ — НУ ДЕТСКИЙ ЛЕПЕТ!»
— Зачем, повторяю вопрос, Горбачеву был нужен ГКЧП?
— Зачем? Объясню. Дело в том, что своей болтовней и демагогией он довел ситуацию до крайности, когда политическая элита субъектов Советского Союза попросту обнаглела. Ту же Беловежскую Пущу давайте возьмем, подписание соглашения о создании СНГ — кто давал на это полномочия Кравчуку? Верховная Рада?
— Референдум о независимости, состоявшийся 1 декабря 1991 года, за неделю до встречи трех лидеров в Беловежье…
— Однако Верховная Рада этих полномочий ему не давала, и Шушкевичу Верховный Совет Белоруссии не давал, и Ельцина никто не уполномачивал — значит, эта троица совершила государственный переворот. На такие случаи были Уголовные кодексы УССР, БССР и РСФСР, где четко и ясно прописывалось, что за подобные вещи полагается: тогда высшая мера наказания была предусмотрена — понимаете?
— Вот вы говорите: они обнаглели — и что, Горбачев посредством чрезвычайного положения их приструнить попытался?
— Вспомните: кому первому доложил Ельцин, что больше Советского Союза не существует?
— Бушу-старшему…
— Да, а теперь, когда мне говорят: «Вечно ты, Руцкой, кого-то обвиняешь, везде происки Америки видишь и прочее», я отвечаю: да ради Бога!
— но давайте книгу «Вопрос вопросов»: почему не стало Советского Союза?» почитаем, которую написал американский историк Стивен Коэн, давайте познакомимся со статьями американского экономиста и политолога Фредерика Энгдаля, послушаем, что говорит Дмитрий Саймс, тоже американец, поэтому я абсолютно ничего не выдумываю.
— Хорошо: какой план был или мог быть у Горбачева? ГКЧП региональных лидеров на место поставил бы и тут снова весь в белом Михаил Сергеевич появился бы — так, что ли?
— Конечно.
— То есть все было заранее оговорено и роли распределили?
— Да, 100 процентов!
— Когда вы прилетели к нему в Форос, никакой отключенной связи не было?
— Во-первых, без всяких препон я добрался до самой дачи, и хотя нам пытались помешать осуществить посадку в Бельбеке, мы все-таки сели. Тут же к самолету подъехал «газик», из которого вышел комендант аэродрома, а я же военный человек, и он мне по форме представился: мол, такой-то такой-то. «Слушай, можешь автобус мне дать?» — я спросил, и вот подъезжаем к даче и видим, что у входа Владимир Александрович Крючков и Дмитрий Тимофеевич Язов стоят — председатель Комитета госбезопасности и министр обороны.
— Они прилетели раньше?
— Да. Я подошел, поздоровался…
Спрашиваю: «В чем дело?» (рукой якобы в сторону ворот указывает), а они: «Нас не пускают». — «Как? — удивился я. — Он вами же арестован». — «Да кто его, Александр Владимирович, арестовывал?».
Подхожу, нажимаю кнопку звонка, выходит начальник службы безопасности Горбачева Медведев. «Я к Михал Сергеичу», — говорю. Он: «Сейчас». Набирает: «Михаил Сергеевич, здесь Руцкой». — «Пускай заходит». Захожу в здание, и первое, что вижу в холле, — телефон-кремлевку: трубку снимаю — опа! — работает… Мне отвечают: «Коммутатор». — «Девушка, соедините меня с Ельциным» — второй раз повторять не пришлось. «Борис Николаевич, — докладываю, — я в Форосе, все нормально, сейчас буду разговаривать с Михаилом Сергеевичем». — «Ну, давай. Перед вылетом в Москву позвони» — и я положил трубку.
— Какой, однако, спектакль!
— Дальше рассказываю. Там балюстрада — смотрю, а по лестнице Раиса Максимовна спускается вниз и плачет. Она, видимо, меня не узнала и воскликнула: «Все!», а когда подошла, слезы высохли: «Я думала, вы приехали нас арестовывать». — «Да ну, Раиса Максимовна, — успокоил ее, — я, наоборот, прилетел вас забрать».
Заходим к Михаилу Сергеевичу — он в бежевом пуловере, небритый, и тут же эмоционально начал рассказывать: «Связь отключили, так я старенькую «Спидолу» на чердаке нашел и эфир прослушивал». Я про себя думаю: ну какая может быть старенькая «Спидола» на чердаке, если здание дачи сдано год назад? Потом он описывал, как пленку с видеозаписью своего обращения чуть ли не сжевал и не проглотил — ну детский лепет!
— То есть ареста не было?
— Если человек в заточении, если у него связаны руки, ведет он себя по-другому — я уж не говорю о том, что есть тысячи способов самолету не дать приземлиться. По пути следования от аэродрома до резиденции я видел, так сказать, обеспечение безопасности: никто нас не остановил, а можно ведь было нашу группу убрать — никто бы и не вякнул, и, наконец, третье — внутри самой дачи обстановка была спокойная…
Я говорю Горбачеву: «Михаил Сергеевич, ладно, заканчиваем и полетели в Москву». — «Я на своем самолете». — «Нет, полетите вы на моем». Ну а у меня были нормальные с Владимиром Александровичем Крючковым отношения, потому что он в моем освобождении из плена большое участие принимал, так я еще и его с собой забрал.
— Как заложника?
— Нет-нет: не дай Бог, — думаю, — со стариком что-то случится… Мы с ним на борту даже по рюмке выпили, перекусили… Мы же самолет Янаева захватили, поэтому там и покушать, и выпить что было.
«РУЦКОГО СЕЙЧАС ВЕЗДЕ ВЫРЕЗАЮТ — НИГДЕ ВЫ МЕНЯ НЕ УВИДИТЕ»
— В Москву вы прилетели вместе с Горбачевым, и я помню эти кадры, которые обошли весь мир: спускается Михаил Сергеевич по-домашнему так одетый и следом Раиса Максимовна с завернутой в плед внучкой…
— А Руцкого сейчас оттуда везде вырезают — нигде вы меня не увидите…
Из книги Александра Руцкого «О нас и о себе».
«Ночь прошла в суматохе, и больше к Ельцину я не заходил — организовывал питание прозябших под дождем защитников Дома Советов, занимался патрулем, пропускным режимом, инструктажем на случай штурма, а рано утром, когда уже рассвело и я решил чуть-чуть поспать в кресле, высушив одежду у калорифера, раздался звонок из приемной Ельцина: меня при¬гласили на совещание к президенту.
Я пришел пер¬вым, ему доложили, и, не дожидаясь остальных, он при¬гласил меня к себе. На удивление, Ельцин выглядел свежо. Поздоровавшись и не интересуясь, как пршла ночь, Борис Ни¬ко¬лаевич спросил меня, как я отнесусь к тому, если он сейчас немедленно вылетит в Форос к Горбачеву. Я сказал, что этого делать нельзя: один «узник» Фороса уже есть — будет и второй, кроме того, мало ли что может на перелете случиться: тогда СССР и РСФСР лишаются двух главных руководителей.
С улыбкой мой ответ Ель¬цин одобрил и про¬из¬нес: «Давайте послушаем, что по этому поводу скажут Силаев и Хасбулатов, но лететь туда я не собираюсь». Улыбка сменилась серьезным выражением лица: «Туда полетите вы, Александр Владимирович, и во что бы то ни стало доставите Горбачева в Москву. Ну что, согласны?». Я без колебаний ответил, что готов выполнить поручение, и тут вошедший в кабинет дежурный секретарь сообщил, что Хасбулатов и Силаев ожидают в приемной.
Ельцин посмотрел на меня и взглядом дал понять, чтобы я молчал, разместившись в кресле в сторонке. Что только ни пел Силаев «вождю демократии»: и какой он великий, и какой умный и мужественный — в общем, Россия без него пропадет. Судя по выражению лица Ельцину не нравилось, что я стал свидетелем такого подобострастия: президент хвалебную оду прервал и сообщил, что принял решение — в Форос полетит Руцкой. После небольшой паузы Силаев и Хасбулатов тоже выразили желание туда лететь, но Хасбулатову Ельцин отказал и предложил обсудить этот вопрос на Верховном Совете.
В зале заседаний Силаев выбежал на трибуну и заявил, что он лично возглавит экспедицию за Горбачевым, — бурные овации «герою» закончились единогласным решением о направлении Силаева, Руцкого и комиссии из пяти депутатов в Форос.
Решение решением, а на чем туда лететь, не знал никто. В 14 часов перед нами в Форос улетел самолет президента СССР, на борту которого находились Крючков, Язов, Бакланов и Тизяков, на другом улетел Лукьянов. Бросили все: страну, войска… — управление (посредством телеграмм из Киева) взял на себя главнокомандующий Сухопутными войсками СССР Варенников (почему из Киева, если штаб главкомата Сухопутных войск СССР находится в Москве, надо спросить у самого генерала армии).
На аэродроме Внуково остался борт Янаева, который также собирался лететь в Форос: другого не было, и я принял решение захватить этот самолет и вылететь на нем. Дал команду генералу Дунаеву, в то время заместителю министра МВД РСФСР, сфор¬мировать группу захвата из офицеров Орловской школы милиции и вместе с нами выдвигаться в аэропорт, и в 14.30 мы выехали во Внуково. По пути удивило не только спокойствие и беспрепятственность нашего продвижения, но и количество уходящей из Москвы бронетехники. Все дороги от Садового кольца до аэродрома были забиты танками — даже у аэропорта головы колонны не было видно. Военные регулировщики, видя эскорт правительственных машин РСФСР, обеспечивали нам проезд, и через час мы были на аэродроме.
На месте, откуда вылетают правительственные делегации, самолета Янаева не оказалось — нам сказали, что он стоит у депутатского зала во Внуково-1, и через 15 минут мы были там. Охрана самолета, увидев нас, разбежалась — к нам вышел командир корабля и доложил, что готов лететь. Я дал команду оцепить самолет нашей охраной и попросил забившегося в угол салона Силаева провести на борт остальных членов делегации: Бакатина, Примакова, народных депутатов, а также представителя Посольства Франции, попросившего нас взять его с собой (дипломат этот прибыл самостоятельно, что вызвало вопрос: кто ему обо всем сообщил и с какой целью он собирается с нами лететь?). Следом в аэропорт прибыли машины с другими сотрудниками посольств, иностранные журналисты, депутаты. Видя, что их не берут, они чуть ли не штурмом решили прорваться в самолет, и мне пришлось лично встать у входа и пропускать только тех, кого мы намерены были взять, с расчетом оставить пустые места для Горбачева и его семьи.
В 16.52, взлетев из Внуково, мы взяли курс на Форос. По маршруту следования нам отказали в управлении полетом практически все командные пункты «Аэрофлота» и Военно-воздушных сил — на свой страх и риск летели мы самостоятельно. На полпути на нас вышел один из командных пунктов и передал, что управляет нами и что президент РСФСР договорился с аэродромом Бельбек: нас примут и обеспечат посадку (связь с КП вел я из пилотской кабины). На подлете к аэродрому, однако, посадку нам запретили и предложили следовать на Симферополь, но я приказал командиру корабля не подчиняться и заходить на посадку. Он безоговорочно выполнял мои команды, и на глиссаде снижения нам все-таки разрешили посадку на Бельбек. Благополучно приземлившись, мы зарулили на стоянку самолетов местного авиационного полка ПВО, нас встретил эскорт машин руководства города Симферополя и поселка, где расположен аэродром, а также начальник штаба авиационного полка. Оставив самолет под охраной, мы, вооруженные автоматами, отправились на дачу к Горбачеву в Форос.
По пути нам никто не мешал, у въезда на дачу нас встретила знакомая мне вооруженная охрана Горбачева (многих сотрудников я знал лично). Нам предложили пройти в стоящий в стороне служебный домик и подождать 10-15 минут, поскольку принять нас Михаил Сергеевич пока не готов (проходя в здание, я заметил стоящих в стороне под деревьями Крючкова и Язова). Мы действительно прождали не более 15 минут, и за это время обменялись мнениями о происходящем со Стерлиговым (тогда помощником вице-президента): ни он, ни я не могли понять, что происходит. Если Горбачев -¬ узник Фороса, то почему так свободно мы оказались у него на даче? Почему охрана его вооружена, почему нас с оружием беспрепятственно пропустили на территорию?
Наш разговор прервали и пригласили пройти к президенту СССР. Подходя к зданию, я заметил, как из-за занавески смотрит на нас Горбачев. В холле опять попросили подождать, а через пять минут с распростертыми объятиями навстречу нам вышел сам Михаил Сергеевич. После короткой сумбурной речи о том, что мы спасли его из «заточения», он пригласил нас в комнату с камином — усадив за стол, предложил попить чаю и стал расспрашивать, как мы будем выбираться из Фороса.
Он предложил: я со своей командой вылетаю первым, а он после того, как переговорит с прибывшими членами ГКЧП, вылетит следом на своем самолете.
Затем Горбачев стал расписывать, как по старому приемнику VEF, который нашел он на чердаке, получал информацию о том, что происходит в Москве, как, записавшись на видеокамеру, порезал на куски видеопленку и передал ее «на волю»… Я его прервал и предложил поговорить отдельно без свидетелей. Он, я и Силаев вышли в другую комнату, где я и предложил свой вариант его доставки в Москву. После некоторых колебаний он нехотя согласился лететь на моем самолете, но попросил, чтобы ему дали возможность предварительно встретиться с Лукьяновым.
Когда после беседы с Горбачевым мы вышли, по лестнице со второго этажа навстречу нам медленно спускалась бледная Раиса Максимовна — увидев меня, она улыбнулась: «Большое спасибо вам, Александр Владимирович, что прилетели спасать нас».
Мы от¬бы¬ли на аэродром готовить самолет: подъехав к правительственному залу ожидания, я с группой автоматчиков остался ждать Горбачева, никому не говоря, что он летит с нами, — президент¬ский самолет, уже готовый к вылету, тоже ждал своего хозяина.
Через час появился эскорт ма¬шин с Горбачевым, его семьей и членами ГКЧП. Мои автоматчики отсекли машину Горбачева и отправили к нашему самолету — членам ГКЧП с моей охраной (под командованием генерала Дунаева) я предложил вылететь на президентском самолете после того, как взлетим мы. Забрав с собой Владимира Александровича Крючкова (по-другому я поступить не мог, поскольку в 1988 году он, председатель КГБ СССР, лично занимался моим освобождением из пакистанского плена), я отправился с ним к своему самолету. Чета Горбачевых на¬хо¬ди¬лась уже на борту, заняв правительственный салон, и через 15 минут мы взлетели и взяли курс на Москву.
Президент СССР и его семья ликовали, и когда я предложил поужинать и по поводу удачи выпить, Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна не отказались. Если бы кто мог посмотреть тогда со стороны на нашу веселую компанию, подумал бы, что встретились очень близкие друзья, которым пришлось пережить долгую разлуку. Пока летели, состоялся не только очередной рассказ о «заточении» в Форосе, но и раздача портфелей. Силаеву предложили пост премьер-министра СССР, Бакатину и Примакову — министерские портфели и одновременно должности заместителей пре¬мьер-министра, офицерам — очередные воинские звания.
Подлетая к Моск¬ве, я запросил посадку, на пробеге нам приказали зарулить во Внуково-2. Под¬руливая к правительственному аэровокзалу, в иллюминатор я увидел, что перед ним все спокойно (на всякий случай я все же дал команду начальнику своей охраны Владимиру Тараненко: если по нам откроют огонь, выпрыгнуть из самолета и вызвать огонь на себя, чтобы дать нам возможность взлететь с рулежки. Володя согласился — я всегда, в любой обстановке доверял этому честному и мужественному человеку, ставшему впоследствии моим другом и незаменимым помощником).
При подаче трапа, однако, все выглядело спокойно. Нас встречали две группы: одну возглавлял ми¬нистр МВД РСФСР генерал Баранников, другую — не помню кто, но в ней были министр ино¬странных дел СССР Бессмертных, начальник Генерального штаба Моисеев, министр гражданской авиации СССР Па¬ню¬ков. Янаева в свите встречающих не оказалось.
После недолгих лобзаний, на которые было неловко смотреть, Горбачев дал пресс-конференцию, и мы помчались в Москву: Михаил Сергеевич — к себе домой, мы — в Дом Советов. Под возгласы «ура» еле-еле туда пробились, потому что через каждые 50 метров Силаев останавливался и поднятыми руками провоцировал толпу на приветствия: «Си-ла-ев, Си-ла-ев, Си-ла-ев…». Бросив машину и Силаева, мы с охраной пошли пешком, стараясь не быть замеченными, но это не удалось: через 100 метров нас подхватили люди и принялись скандировать: «Руц-кой, Руц-кой, Руц-кой…».
Пробившись через толпу, мы все-таки вбежали в здание, и я сразу же направился в приемную президента РСФСР, где мне сообщили, что Ельцин спит. Попросил разбудить, и помощник нехотя побрел в комнату отдыха Ельцина. Через 15 минут без особого энтузиазма Борис Николаевич меня принял — выслушав доклад, спросил, где Силаев. Я ему показал на окно, откуда слышался шум: перед собравшимися выступал Силаев. Прислушавшись, Ельцин поморщился: видимо, ему, как и мне, неискренний пафос премьера был неприятен.
Несколько минут помолчав, Ельцин позвал своего помощника Суханова и приказал принести что-нибудь выпить и закусить. Выпив три рюмки и рассказав, как прошло «освобождение» Горбачева, о чем беседовали в самолете (из соображений этики полностью рассказывать о раздаче портфелей не стал), я простился и ушел, а придя в свой кабинет, упал на диван — три ночи без сна сделали свое дело. Проснулся от гула за окном — на площади перед Домом Советов шел митинг. Приведя себя в порядок, направился к Ельцину, но в приемной мне сказали, что он с Силаевым и Хасбулатовым на митинге.
К балкону, с которого уже выступал Ельцин, направился и я. Охрана президента нехотя меня пропустила, я встал в сторонке и передал записку с заявкой на выступление дирижеру митинга Бурбулису (такую же записку подал ему и Никита Михалков, но ему сразу ответили: слова не дадут). Бурбулис, зыркнув на меня глазами-пуговицами, сквозь зубы попросил подождать. После выступления Ельцина слово предоставили Хасбулатову, затем Силаеву, потом кому-то из крутых «демократов». Я собрался уходить и уже был в дверях на выходе с балкона, когда услышал, что Бурбулис объявил выступление вице-президента России Руцкого. Выждав, когда прекратится бурное скандирование: «Руц-кой, Руц-кой, Руц-кой…», я произнес короткое слово благодарности защитникам Белого дома и под те же возгласы ушел к себе в кабинет.
Дав команду сдать оружие и навести порядок на моем этаже и в кабинетах секретариата, направился в душ. Побрился, надел привезенные сюда женой чистую рубашку и глаженый костюм (семьи Ельцина, Хасбулатова, Силаева с государственных дач во время путча эвакуировали, а мои ребята с женой ждали, переживая за меня, чем все это закончится, в квартире депутатского дома на улице Королева). Пройдясь по этажам и убедившись, что мое указание о сдаче оружия и наведении порядка выполняется, вернулся к себе.
На сердце была какая-то пустота, и тогда я так и не понял: что же, собственно, произошло? События напоминали дурацкий политический детектив, и если бы не погибли трое молодых парней, все это можно было считать пошло сыгранным фарсом.
Необходимо было привести свои мысли в порядок, и где-то около 15 часов я позвонил президенту. Хотел просить встречи, чтобы расставить все точки над «i», но прямой телефон молчал. Позвонил в приемную — недоуменный голос дежурного секретаря, удивленного, что я нахожусь в Белом доме, сообщил, что Ельцин с руководством убыл «отметить победу» (невольно вспомнились высказывания в бане и в бункере в адрес «сделавшего свое дело» вице-президента).
Как стало известно позже, Ельцин лично утвердил список приглашенных по случаю победы на торжество, но, несмотря на треп холуйствующих журналистов, абсолютно никакой обиды из-за этого я не испытывал. С каждым днем становилось понятнее: меня, опытом дворцовых интриг не умудренного, просто использовали для достижения своих целей.
После этого я с Ельциным не разговаривал даже по телефону около двух недель. Мне, собственно, не о чем было говорить, а Ельцину, которому предложили поставить на мне крест, не было до меня никакого дела.
Работая над проектом президентской власти в России, я все же ждал приглашения на встречу, и в один из дней, видимо, устав от шумных застолий, Ельцин вспомнил, что есть вице-президент. Раздался звонок прямого телефона, и Борис Николаевич как ни в чем не бывало попросил оказать помощь Ролану Быкову, который просил денег на детскую киностудию. При этом президент не забыл спросить, чем все это время я занимался. После краткого доклада он предложил мне встретиться через два дня, а по вопросу проекта президентской власти и национальной гвардии переговорить с Бурбулисом.
Сначала пришел Ролан Быков, а после него с рулоном схем зашел Бурбулис. Ничего утешительного в них я не увидел — мой проект был изуродован до неузнаваемости. Сдерживая себя, я заметил Бурбулису, что через год-полтора они вместе с Ельциным вернутся к нему, но будет поздно: с такой системой власти не то что реформы проводить нельзя — можно развалить страну вместе с ее экономикой!
Бурбулис спросил: «Что, именно эти слова передать президенту?». Я ответил ему: «Да, так и передай». Кроме этого, попросил оставить за мной, вице-президентом, федеральное контрольное управление, а в отношении остального высказался в том духе, что могут делать все, что хотят, — по крайней мере, за эту чушь под названием «демократия» и «реформа» никакой ответственности нести я не буду. Ехидно улыбаясь, Бурбулис собрал свои схемы и ушел из кабинета, не попрощавшись, — подождав еще два дня и не дождавшись звонка от Ельцина, я написал заявление о сложении с себя полномочий вице-президента и положил его в сейф.
16 сентября, в день моего рождения, раздался звонок прямой связи с Ельциным — поздравив меня, он пригласил к себе. Вручил подарок — часы, поинтересовался, как мои дела, чем занимаюсь. Я рассказал о разговоре с Бурбулисом и положил перед ним на стол заявление об отставке. Внимательно прочитав текст, Ельцин отдал мне его назад, попросив, чтобы я «прекратил никому не нужную затею».
Заявление, судя по всему, застало президента врасплох: столь решительного шага он от меня не ожидал. Пригласив в свою комнату отдыха, налил по рюмке коньяка и предложил выпить за мое здоровье и за перспективу нашей совместной работы, рекомендовал поехать и посмотреть госдачу в Архангельском, которую выделил для моей семьи.
Разговаривали мы около часа — согласившись с моими доводами, он пообещал, что все контрольные ведомства выведет из состава правительства и подчинит себе, дав поручение вице-президенту сформировать их и в дальнейшем руководить системой контроля.
На новоселье в Архангельском Ельцин пришел с Наиной Иосифовной и в присутствии всех приглашенных рассказывал, какой я молодец, как мы вместе осуществляем реформы. Под вечер, когда все разошлись, мы с женой прогуливались по саду, и я рассказал ей, что на самом деле происходит в наших отношениях с Ельциным. Позднее о своей откровенности я долго жалел — после всех дрязг на работе пришлось выслушать еще и упреки жены. «Я тебе говорила, — сказала она, — не связывайся с этим популистом и болтуном, подожди, еще не то будет… Посмотри, как хамски он вел себя на сессии Верховного Совета в отношении Горбачева, — неужели не видишь ты, с кем связался?..» (действительно, пригласив Горбачева на сессию Верховного Совета, Ельцин наглейшим образом публично президента СССР унизил).
Устав от празднований победы, поздравлений и политических интриг, Ельцин в последних числах сентября убыл отдыхать в Сочи, предоставив право управлять Россией недавнему преподавателю научного коммунизма Бурбулису, однако слово сдержал и в ноябре закрепил за мною контрольный блок. Все предстояло создать на пустом месте, но уже к концу ноября таможня, комитет по стандартам и качеству начали работать. Бурбулис неистовствовал, постоянно распуская слухи, что Руцкой создает второе правительство, поддерживал его и Силаев, все время внушая Ельцину, что он принял неправильное решение, которое необходимо отменить. Эти два деятеля, увидев, что я не в шутку собрался создать систему контроля за текущей экономической деятельностью и ходом реформ, своего все же добились: Ельцин не раз предлагал мне отказаться от этой затеи и заняться чем-либо другим.
После того как президент отправил Силаева на «повышение» к Горбачеву в правительство СССР, полномочия председателя Совета Министров РСФСР он возложил на себя, прекратив драку за этот пост между Бурбулисом и Скоковым — Скоков, оставшийся не у дел, получил задание формировать Совет Безопасности, а Бурбулис стал первым заместителем председателя правительства России. Вся полнота власти от загулявшего хозяина перешла к нему — именно он формировал правительство России из лаборантов и младших научных сотрудников, а на вторую роль пригласил бывшего заведующего отделом журнала «Коммунист» Егора Гайдара с командой, которую я потом назвал «мальчиками в розовых штанишках».
…После назидательной беседы со мной рассвирепевший Ельцин отобрал все структуры, которые за вице-президентом ранее закрепил…».
«МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ, — ГОВОРЮ, — НУ НЕ НАДО: ЗА КОГО ВЫ МЕНЯ ДЕРЖИТЕ?»
— Вы говорили когда-нибудь Горбачеву, что его игру разгадали?
— Ситуация складывалась так: я его привез, приехал к Белому дому, как сегодня это здание называют, а там масса людей. По громкоговорителю я объявил, что Горбачев на месте, противостояние закончено (народ ликовать начал!) и Борису Николаевичу пошел докладывать, а на следующий день меня Михаил Сергеевич пригласил: «Ну, как думаете, Александр Владимирович, — спросил, — что будет дальше?». — «Думаю, — я ответил, — что как президент СССР вы должны освободить арестованных Язова, Крючкова и председателя Верховного Совета Анатолия Ивановича Лукьянова». — «Да ты понимаешь, что они преступление совершили?!». — «Михаил Сергеевич, — говорю, — ну не надо: за кого вы меня держите? Как мужчина, вы должны поступить именно так, потому что это ваши товарищи и подчиненные».
— Министр внутренних дел Пуго между тем уже к тому времени застрелился, вид¬нейший вое¬на¬чаль¬ник маршал Ахромеев повесился, управделами ЦК Кручина выбросился (или его выбросили) с балкона…
— Тогда я еще не знал, что в марте у Горбачева с будущими гэкачепистами разговор состоялся, что сценарий был Горбачевым предложен — эти детали потом уже всплыли. Он покачал головой: «Нет, я этим заниматься не буду, а что ты о подписании Союзного договора думаешь?». — «Ситуацию вы завели в тупик, — был мой ответ, — но если выскажетесь однозначно за федеративный формат устройства СССР, если жестко поставите в рамки политическое руководство союзных республик, все будет в порядке».
Вы помните, что потом в Беловежской Пуще случилось? — и вот 12 декабря 1991 года депутаты Верховного Совета РСФСР в раздумье сидят: поддержать это — не поддержать, а вице-президент — не депутат! — на трибуну выходит и говорит: «Ратифицировать этот документ нельзя!». Ну, представьте, какие отношения между президентом и вице-президентом России были после того, как один подписал этот сговор, — договором я его не называю! — а второй с трибуны призвал его не ратифицировать?
Почему я именно такую занял позицию? Во-первых, меня обманули. Когда Борис Николаевич с группой сопровождения: Бурбулисом, Шахраем и Козыревым — этими, так сказать, прозападниками в Белоруссию отправлялся, он заверил, что летит подписывать экономическое соглашение о сотрудничестве, а утром я бреюсь, и вдруг по радио — тогда еще, помните, был «Маяк»? — слышу: «Нет больше Советского Союза» — представьте себе!
— А вы — вице-президент…
— Сделано, в общем, все было по меньшей мере подло…
— …и по отношению к вам оскорбительно!
— Может, он так из-за недоверия поступил, а может, из-за чего-то еще непонятного, но больше всего смущало меня другое. Последствия распада СССР я представлял себе четко — это означало полный крах экономического потенциала, развал вооруженных сил и обороноспособности страны, потерю авторитета на мировой арене, а люди эти одну цель преследовали. Помните, что о наркоманах я вам говорил? — так вот, власти они хотели любой ценой.
Из книги Александра Руцкого «О нас и о себе».
«Не знал я, что, кроме развала экономики, Ельцин и его команда готовили заговор против СССР — втайне, под руководством все того же Бурбулиса. 7 декабря 1991 года по установленному протоколу я провожал Ельцина и сопровождающих его персон: Бурбулиса, Шахрая, Полторанина и Козырева в Минск. На вопрос: с какой це¬лью направляется столь высокого уровня делегация, мне ответили — для подписания договора о дружбе и сотрудничестве между Россией и Белоруссией. Проводив президента (а было уже где-то 19 часов), я уехал на дачу, но на душе было не¬спокойно: какой до¬говор, какая дружба? Ответ на свой воשּׁрос я получил во второй половине следующего дня, когда средства массовой информации сообщили, что в Вискулях, в Бе¬ловежской Пуще на границе Польши и Белоруссии, подписано соглашение о «прекращении существования» Советского Союза и о создании Содружества Независимых Государств.
В своих «Записках президента» Ельцин вполне откровенно опишет этот заговор перекрасившихся коммунистических вождей, забыв только упомянуть, что никто не давал ему права распоряжаться судьбой великого государства и 300 миллионов граждан:
«Был отличный зимний вечер, стоял легкий морозец. Тихий снежок — настоящий звонкий декабрь. В резиденции председателя Верховного Совета Республики Беларусь мы собрались втроем: Шушкевич, Кравчук и я — собрались, чтобы решить судьбу Союза…
Беловежская встреча проходила в обстановке секретности, резиденцию даже охраняло особое спецподразделение.
Работали мы как заведенные, в эмоциональном, приподнятом настроении. С нашей стороны — Бурбулис, Шахрай, Гайдар, Козырев, Илюшин…».
Вот кто ответствен за все последствия преступного документа, который без войны уничтожил великую державу, ее экономический и научный потенциал, породив нищету миллионов и кровь множества межнациональных войн. Сегодня эта компания захватила в России всю полноту власти и претендует сохранить ее на следующий срок любыми средствами — видимо, эти деятели понимают, что если придет время восстановления законности, срок они не на власть получат, а на пребывание в местах «не столь отдаленных». Не потому, что кто-то намерен им мстить, а потому, что возрождение России без восстановления законности и справедливости невозможно.
«…Я хорошо помню: там, в Беловежской Пуще, вдруг пришло ощущение какой-то свободы и легкости, — пишет Ельцин. — Подписывая это соглашение, Россия выбирала иной путь развития… Быть может, я и не мог до конца осознать и осмыслить всю глубину открывшейся мне перспективы, но сердцем почувствовал: большие решения надо принимать легко». С такой вот легкостью Ельцин расчленил наше государство по искусственным большевистским границам и бросил на произвол судьбы 30 миллионов русских в так называемом «ближнем зарубежье».
Узнав о случившемся, я стал звонить Горбачеву — после неоднократных попыток меня с ним все же соединили, я попросил встречи, и Горбачев сказал, что я могу приехать к нему через час. Михаил Сергеевич был на удивление спокоен. Я спросил у него, знал ли он о цели визита Ельцина в Минск и о заговоре по уничтожению Советского Союза. На вопрос он ответил уклончиво, вроде: «Не знал, но догадывался, что Ельцин, вернее, Бурбулис, что-то затеял».
После небольшой паузы он спросил меня, что я по этому поводу думаю. Ответ мой заключался в том, что это — преступление, государственный переворот. Видимо, моя оценка ему не понравилась, и когда я ему предложил проявить решительность, используя закон и власть, арестовать эту пьяную троицу, подписавшую в угоду США позорный сговор, от таких слов он даже побелел. Засуетившись, попрощался со мной и попросил не горячиться — сказал, что не все так страшно, как мне кажется, и положение дел можно спасти…».
— Мне приходилось слышать, что на самом деле Борис Николаевич Ельцин был прямой креатурой председателя КГБ СССР Крючкова — дескать, Ельцина потому и не арестовали в первый же день ГКЧП, что Крючков протежировал его вместо Горбачева в президенты СССР…
— Это, считаю, домыслы. У меня с Владимиром Александровичем были очень хорошие, добрые отношения, и накануне этих событий он меня пригласил и вопросы задавал такие, знаете ли, с подтекстом — выяснял, на чьей я стороне. Они это умеют…
— Ну, кто на что учился…
— Вот-вот. Об этом я никому, по сути, не говорил, но он уже покойный, да и время прошло — сегодня можно. У нас доверительный был разговор, поэтому, когда прощались, я спросил: «А с какой собственно целью, Владимир Александрович, вы меня приглашали?». Он замялся: «Ну, Саша, понимаешь, давно не видел…» — а сам просто прощупывал. Меня же не проведешь — я уже в таких вещах поднаторел, потому что, когда в пакистанской тюрьме сидел, по три раза в день допрашивали…
— Вы, словом, таких умельцев уже повидали…
— …и штучки их все знаю, поэтому уверен: цели заменить Горбачева Ельциным у Крючкова не было. Надо отметить, что Борис Николаевич опытным был хозяйственником — это сейчас министрами модно назначать тех, у кого биография из трех состоит строчек: родился, учился, женился — министр. Никакого опыта, ничего: главное, чтобы в руках умел ложку держать и авторучку — и, пожалуйста, может руководить, а потом итог — дефолт 98-го. Сегодня, прямо скажем, тоже не все в кадровой политике правильно и хорошо, но того, что тогда в экономике происходило, что со страной творилось, я просто не понимал. Точнее, чисто по-человечески не мог с этим согласиться.
«ЭТИ ВОТ МАЛЬЧИКИ В РОЗОВЫХ ШТАНИШКАХ, БИОГРАФИЯ КОТОРЫХ ИЗ ТРЕХ СОСТОЯЛА СТРОЧЕК: РОДИЛСЯ, УЧИЛСЯ, ЖЕНИЛСЯ, — ПРЕДЛОЖИЛИ ЕЛЬЦИНУ ДРУГОЕ, НО КАК МОЖНО ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ПОТЕНЦИАЛ ОГРОМНОЙ СТРАНЫ ПАЦАНАМ ДОВЕРЯТЬ, КОТОРЫЕ САМИ НИКТО И ЗВАТЬ НИКАК? — Я ЭТОГО НЕ ПОНИМАЛ»
— Думаю, что когда Ельцин принимал решение идти с вами в паре на президентские выборы и предлагал вам пост вице-президента России, рассуждал он примерно так: боевой генерал, летчик, в афганском плену побывал, Герой Советского Союза — за него и армия проголосует, и семьи военнослужащих…
— Однозначно — так это и было…
— Вы, однако, были все-таки в его команде чужим, явно с окружавшими его вчерашними преподавателями марксизма-ленинизма и политэкономии социализма диссонировали, и в этом, мне кажется, и причина возникшего вскоре конфликта. Помню, как вы назвали правительство Гайдара «мальчиками в розовых штанишках» — эту фразу подхватили, она стала крылатой…
— Ну так они действительно были такими, а сам Гайдар-то? Ну вот представьте себе: реформу экономических отношений поручили…
— …кабинетному работнику…
— …человеку, который отделом экономики газеты «Правда» руководил, — вы понимаете? Он же все время на американского экономиста Милтона Фридмана ссылался, слова «монетаризм» и «либерализм» как заклинание повторял, но это все глупости! Есть еще и британский экономист Джон Кейнс — возьмите его работу «Общая теория занятости, процента и денег», и увидите, что запускать либерализацию цен и приватизацию в переходный период — это однозначно путь в нищету.
Сегодня количество либералов и монетаристов в правительстве, в банковской системе по-прежнему достаточно велико, и пока они не наиграются, особых успехов у России не будет, потому что рыночная экономика тоже планирования требует и управления. Пустив на самотек любой процесс: политический, химический, физический, экономический, — мы сможем достичь цели, которую поставили? Конечно же, нет!
— С правительством Гайдара вы не поладили, у вас было нашумевшее столкновение с Бурбулисом, которое выплеснулось за стены Кремля, а с чего начался конфликт с Ельциным, где его поворотная точка?
— Помните, я вам говорил: еще за месяц до выборов он меня приглашал идти с ним вместе, и я отказался: дескать, не понимаю, чем в этой системе власти могу заниматься? Когда Ельцин вернулся к этой теме во второй раз, он сказал: «Александр Владимирович, вы офицер, заслуженный человек, воевали, в мирное время такие боевые получили награды…». Борис Николаевич понимал: чтобы в ту пору эти ордена заслужить, надо было действительно что-то сделать.
— По блату и тем более за деньги их тогда не давали…
— Бесполезно было и пытаться! Он по¬обещал: «Вы будете заниматься военно-промышленным комплексом, реформой армии, социальными вопросами семей военнослужащих, разработками новых видов вооружения. Вам, боевому летчику, командиру, которым сам новые средства поражения испытывал, вносил изменения и дополнения, что называется, и карты в руки».
— Хорошее предложение — здорово!
— Да, здорово. Избрали… — и с ходу мне сельское хозяйство дают…
— …на котором «горели» все…
— Да, а Черномырдину в рамках комиссии Гор — Черномырдин сотрудничество с Гором, вице-президентом США, по вопросам авиации и космоса поручают. Прошло некоторое время, и они увидели, что с фермеризацией страны я не согласен, — дело в том, что в этих вопросах ничего не соображал, поэтому создал Федеральный центр земельной и агропромышленной реформы. Пригласил туда специалистов всех рангов: от рядового колхозника до профессоров, академиков ВАСХНИЛ (Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина. — Д. Г.) — и поставил задачу: пишите, что нужно сделать, чтобы АПК России был в состоянии накормить население страны не в достатке, а в избытке — еще и поставлять продукты питания за рубеж. Они все просчитали, обосновали…
Этот материал я передал Ельцину, тот полистал… Не знаю почему, но закладку положил, и сколько я к нему потом ни заходил, закладка все время на том же месте была. Ему это было неинтересно, потому что эти вот мальчики в розовых штанишках, биография которых действительно из трех состояла строчек, предложили ему другое, но как можно экономический потенциал огромной страны доверять…
— …пацанам…
— …которые сами никто и звать никак? — я этого не понимал.
Ну и теперь самое главное. Ладно, молодые люди, — ради Бога! — но снобизм в них до такой степени развит был, что они вообще никого не слушали. Институт экономики Академии наук им до лампочки, ВАСХНИЛ — тоже, а ведь там работали люди, серьезную жизненную школу прошедшие, ученые степени получившие. Почему я, например, в Институте экономики защищался? (В 2000 году Руцкой защитил докторскую диссертацию «Стратегическое планирование и развитие агропромышленного комплекса». — Д. Г.), почему в какой-то там пединститут не пошел или еще куда-то? Потому что считаю: если претендуешь на что-то, докажи это тем, кто не дутые, а настоящие академики, профессора, и это мне удалось.
«ПУСТЬ ВСЕ ЗНАЮТ, — Я ЕЛЬЦИНУ ГОВОРИЛ, — ЧТО ВОКРУГ ВАС КОМПАШКА — ЭТАКИЙ КОЛЛЕКТИВНЫЙ РАСПУТИН, -КОТОРАЯ ПРОСТО УГРОБИТ СТРАНУ»
— Первый свой резкий, нелицеприятный разговор с Ельциным помните?
— Ну конечно, и они, эти разговоры, были неоднократно. Ну, скажем, двухпалатный парламент я ему предложил — это моя разработка. Верховный Совет по мажоритарной формировался системе, и точно так же нужно было избирать депутатов в Совет Федерации, то есть в верхнюю палату, но они там начали это все выкручивать, так сказать, по-своему. Потом поцелуйчики с руководством Соединенных Штатов Америки пошли, трения с руководством СССР начались, все эта суверенизация и прочее… Конечно, я не мог своего мнения не высказывать…
— До крика порой доходило?
— И до крика тоже. Я трижды писал заявление: «Прошу освободить меня от занимаемой должности», но в соответствии с Конституцией Российской Федерации — тогда РСФСР — отправить вице-президента в отставку мог только съезд народных депутатов, и то по решению судебных органов, то есть сначала суд должен был признать меня виновным в том или ином преступлении, а уже на основании приговора съезд делал оргвыводы, и каждый раз, когда я клал на стол очередную бумагу с прошением об отставке, Ельцин задавал мне один вопрос: «Вот вы заявление написали — будете на съезде его обосновывать?». — «Конечно, — я отвечал. — Пусть все знают, что вокруг вас создалась компашка — эдакий коллективный Распутин, которая просто угробит страну. Я потому и пишу заявления, что перед высшим законодательным органом России хочу объяснить, что здесь собралась камарилья, которая преследует одну только цель — развалить нашу экономику, растащить национальное достояние».
Я это знал точно, потому что мне, кроме сельского хозяйства, «подвесили» еще и Межведомственную комиссию Совета безопасности Российской Федерации по борьбе с преступностью и коррупцией, и знаете, мы грязными делами: прослушкой, видеонаблюдением — не занимались. Проводили просто экспертизу указов и распоряжений президента, постановлений правительства, касающихся материальных и финансовых ресурсов, — ну, например, на¬правили деньги куда-то, а те исчезли, эшелоны авиационного керосина и дизельного топлива отправили — и где они?
— Помню, в апреле 93-го по телевидению по¬казывали, как, выступая в Верховном Совете, вы заявили, что у вас есть 11 чемоданов компромата на Ельцина, — они были дейст¬вительно?
— Не на Ельцина, и слово «компромат» я тоже никогда в своей практике не применял. Это был не компрометирующий материал, а документы, по которым провели экспертизу, а дальше ими должны были правоохранительные органы заниматься, потому что в Межведомственную комиссию были откомандированы не мальчики в розовых штанишках, а следователи Генеральной прокуратуры, Комитета государственной безопасности, МВД, представители Верховного суда. Извините, но специалистов в званиях ниже полковника, генерала там не было…
— …и они свое заключение дали?
— Да, совершенно верно.
— Коррупция, значит, уже набрала размах?
— По полной программе шла, и вот вам пример. Допустим, морской порт Находка — представляете, что это такое? — уходит за 200 тысяч долларов, а если точно, за 120 тысяч — по цене «мерседеса».
— Для кого-то была находка…
— Вот-вот, или Ачинский глиноземный комбинат, или Красноярский алюминиевый, или «Уралмаш»… Вы знаете, волосы становились дыбом — вот сидишь и просто диву даешься, хотя мы, моя команда (у меня к тому времени свой секретариат был, своя административная структура, в которой опять же ни одного с биографией из трех строчек не наблюдалось), предлагали альтернативную приватизацию в два этапа. Сначала опять-таки сферу обслуживания приватизировать, на которой можно механизмы приватизации откатать…
— …на парикмахерских и магазинах, правильно?
— Да, и туда же и предприятия легкой промышленности попадали, которые шили костюмы, туфли, плюс рестораны, кафе…
— Прекрасно…
— …но как приватизация по нашему замыслу должна была проходить? Сначала проводился бы тендер, после чего победитель получал в трастовое управление предприятие, ресторан, кафе и подписывал с государственной структурой договор: он, дескать, обязуется за такой-то период привлечь столько-то инвестиций, заменить технологическое оборудование, выйти на выпуск конкурентоспособной продукции. Если вы этот договор выполняли, предприятие вашей собственностью становилось, и вы, как ипотеку, выплачивали за 15-20 лет из прибыли реальную его стоимость — по-человечески?
— Абсолютно…
— Кто бы на таких условиях в бизнес пришел? Люди, обладающие в первую очередь интеллектом, потому что попробуйте-ка выиграть тендер, в голове ничего не имея. Такие должны быть экономически грамотными, у них должны быть идеи, и страна получила бы нормальные и, подчеркиваю, цивилизованные, интеллектуальные средний класс и бизнес, а не гранатометы на улицах, где шли тогда настоящие войны.
Дальше. После того как откатали первый этап, приступаем ко второму — к приватизации средней промышленности. Основообразующая промышленность — я имею в виду металлургические комбинаты, природные ресурсы, включая нефть, газ и все прочее, — остается за государством, а все остальное по уже опробованной реализуется схеме. Деньги, которые поступали бы за реальную стоимость полученных в собственность предприятий, шли бы в накопительный фонд, которым распоряжался бы не министр, не премьер-министр, не президент, а съезд народных депутатов, то есть народ…
— …ну, просто идиллия…
— …и люди уже дальше бы их распределяли: на образование, на здравоохранение, на развитие спорта, на строительство новых школ и дорог. Представьте себе, мы в первом приближении просчитывали — это сотни триллионов долларов.
«ЕЛЬЦИН ХВАТЬ ДИКТОФОН И В СТЕНУ ИМ ЗАПУСТИЛ — ЧЕРНОМЫРДИН УСПЕЛ УКЛОНИТЬСЯ»
— Скажите, а вы не боялись такие пред¬ложения выдвигать и такие создавать комиссии?
— Ну а чего бояться, и зачем же тогда я туда пришел? Сегодня меня многие упрекают: «Вы, Александр Владимирович, такую позицию заняли…». — «Мог бы другую занять, — отвечаю, — и до сих пор был бы во власти». У меня с головой все в порядке, я даже субъект федерации — область — вытащил, извините за выражение, из дерьма, но вместо того, чтобы «спасибо» сказать, меня подло (другого слова не нахожу) с регистрации сняли. Вот он — итог, вот благодарность — понимаете?
Да, я мог занимать другую позицию, и сегодня у меня все бы было в порядке. Вы посмотрите, до сих пор в отношении меня риторика 93-го года продолжается — с одной стороны, фильмы идут по телевидению, где рассказывают, как ельцинская команда угробила страну, уничтожила армию, а с другой стороны, Руцкой, который пытался помешать в этом, кто? — экстремист!
— За что, если не секрет, Ельцин запустил в Черномырдина диктофоном?
— Была ситуация… Началась забастовка на «ЗИЛе», Борису Николаевичу, понятно, не до того… Звоню Виктору Павловичу Баранникову…
— …министру безопасности…
— Царствие ему небесное, умер уже (в 93-м году он был со мной, хотя тоже другую позицию мог занимать). «Виктор Павлович, — говорю ему, — на «ЗИЛе» серьезная забастовка: ты не в курсе, где Борис Николаевич?». Он в ответ: «Где, где…
— …в Караганде!..
— …Что ты, не знаешь, что ли?». — «Давай тогда вместе туда съездим». Он сразу: «Поехали», а эти ребята всегда с собой диктофон носят, но я же не знал… Ну, выступил там на митинге, а министром экономики (первым в независимой России) был Андрей Нечаев такой. Он и сейчас иногда ахинею по поводу митингов на Болотной площади да на проспекте Сахарова несет — эта вся, извините за выражение, шушера, которая страну уничтожила, снова пытается протестные настроения использовать, и люди верят ему — вот что самое страшное!
Прибыли мы, короче, и я говорю: «Вот приедет Борис Николаевич (а людям сказали, что он уехал. — А. Р.) — я его попрошу дать Нечаеву зарплату в три тысячи рублей, приставлю к нему охрану свою и посмотрю, как он будет на эти деньги жить». Что они делают? Часть фразы вырезают, и получается «Вот приедет Борис Николаевич, я ему дам зарплату в три тысячи рублей, приставлю к нему охрану свою» — и дальше по тексту…
— …монтируют…
— …ага, и несут Ельцину. У него как раз день рождения, ну и меня пригласили, и вдруг он спрашивает: «Александр Владимирович, вы три тысячи рублей взяли?». Я удивился: «Да у меня и больше есть» — и по тональности «въезжаю»: что-то тут не то, потому как он…
— …дурным глазом глядит?
— Да, и тут в присутствии всех диктофон включает: «Вот, слушайте. Как вам не стыдно?». Я возмутился: «Все было не так», и тут же Виктор Павлович достает из кармана свой аппарат — ж-ж-ж-ж-ж! Полистал и включает: «Борис Николаевич, а было на самом деле вот как». Ельцин хвать диктофон, который ему подсунули, и в стену им запустил — тот вдребезги…
— И в Виктора Степановича попал?
— Нет, пролетел мимо, просто Черномырдин за столом сидел перед Ельциным — прямо по курсу, но он успел уклониться. На следующий день Ельцин меня пригласил: «Александр Владимирович, все, давайте помиримся и начнем работать — вот что вы хотите?». — «Только одного, — я ответил. — В Конституции есть строчка, где говорится, что вице-президент России осуществляет по поручению президента его отдельные полномочия и замещает во время отсутствия».
— Дайте поручения, да?
— «Я же лично для себя ничего не прошу, — говорю, — дайте только нормальные поручения». — «Какие хотите?». — «Вы военно-промышленный комплекс мне обещали, — напомнил, — так вот, его разворовывают и растаскивают, а это национальное достояние страны. Разрешите, реформой вооруженных сил реально займусь, потому что те, кого вы назначили, — несерьезные люди, они вообще ничего не соображают. Надо в конце концов вопросы семей военнослужащих решать: люди без квартир, чемодан — вокзал — это же ненормально».
Еще я его спросил: «Зачем это сельское хозяйство мне дали?». Я, кстати, мечтал, чтобы все распоряжения, постановления и указы заканчивались пунктом: кто конкретно несет персональную ответственность за их исполнение, так вот, тот указ был единственный, где говорилось: за состояние агропромышленного комплекса России персональную ответственность несет вице-президент. «Издайте такой же указ, только по ВПК и реформе Вооруженных сил», — попросил, — я же знал, почему мне Межведомственную комиссию поручили. Это была идея Бурбулиса, который подставить меня хотел: типа Руцкой что-то нароет и выкопает сам себе яму — его грохнут, потому что я же серьезные дела стал вытаскивать. Расскажу только о последнем. Представьте, Залоговый фонд в Швейцарию 20 тонн золота отправляет: вот накладная, произведена погрузка, а на место 15 тонн прилетели — где еще пять?
— В воздухе растворились…
— Ну да, утруска, усушка — вы же знаете, когда мясо возят, там есть процент на списание. Я к Ельцину: «Борис Николаевич, куда эти пять тонн утрусили?» — так что не все там здорово было: грабеж шел просто тотальный.
Поэтому я предложил: «Дайте, я делом займусь. Посмотрите, в авиации технику надо менять, регламентные проводить работы, боевая подготовка к нулю сведена — мы сегодня если два звена боеготовых наберем, то хорошо, а это же Военно-воздушные силы России»…
Сегодня на Болотной площади, на проспекте Сахарова митингующие много неприятных слов в адрес Путина говорят — минуточку, господа, а что же он принял? В каком состоянии были промышленность, сельское хозяйство, оборонный комплекс, Вооруженные силы — вы что, думаете, за это время он разруху мог превратить в процветание? Я как-то сижу и думаю: а почему люди ждут чуда? Ответ очень простой: всему причиной тотальная, подчеркиваю, экономическая и юридическая безграмотность населения — что в Украине, что в России, что в Белоруссии…
— …везде…
— Я говорил уже тысячу раз: необходимо основы экономики и права в курс средней школы ввести, чтобы, получив аттестат зрелости, молодой человек в экономических процессах мог ориентироваться, чтобы имел четкое представление, как себя защитить, как с позиции юридического права отстоять свои интересы, потому что, если элементарного представления о праве, об экономике — а это основы жизни! — гражданин не имеет, его легко использовать втемную, он требовать будет: вот дай — и все! Смотрите, что сейчас происходит в Египте. Благополучная страна, я там в 71-72-м годах был, лично Хосни Мубарака знал и помню, что из себя Каир и другие города Египта представляли, — это были деревни, кишлаки. Согласитесь, он процветающую сделал страну — только на туризме сумасшедшие деньги они зарабатывали, а кто туда сегодня поедет?
— В хаос…
— Посмотрите, что происходит на площадях, люди на футбольном матче друг друга режут — тихий ужас! Думаете, это случайность? Нет!
— Таких случайностей не бывает…
— Вот вам система однополярного мира, а если сохранился бы двухполярный, этого не было бы, потому что те, кто стремился тогда к однополярности, знали: можно получить по башке.
(Продолжение следует)
Киев — Москва — Киев