AVIACITY

Для всех, кто любит авиацию, открыт в любое время запасной аэродром!

Наталья Поклонская: А я — не робот

Весной 2014 года Наталья Поклонская стала символом Крымской весны, героиней роликов, песен и даже рисунков в стиле японских мультиков. — Дочка сказала: «Мама, я тоже хочу, чтобы меня называли Няшей!» «Настя, а маме это не нравится!» — говорит Поклонская в нашем интервью. В ее биографии и в ее поступках все было прямо и серьезно, без оттенка игры и иронии. Она еще в 2011 году была обвинителем по делу влиятельного в Крыму Рувима Аронова и его ОПГ; она носила в Киеве георгиевскую ленту, когда Генпрокуратура была уже окружена «Правым сектором»; она не побоялась возглавить Генпрокуратуру Крыма, когда мужики отказались. Что именно в ней роль, а что искренность?
— Считается, что, голосуя за самую красивую, люди за внешностью человека видят судьбу, его поступки. В случае актрис — сыгранные ими роли. Россияне отдали первое место вам. Знают ли они настоящую вас?
— Ну конечно же. Я же то, что делаю, делаю по-настоящему. Бывает что-то очень красивое, а внутренне отталкивает. Или наоборот. Это же совокупность — образ на картинке и результат работы, когда ты знаешь, что человек сделал хорошего, а что плохого. Каким бы красивым ни был преступник, разве можно сказать, что тебе нравится этот человек, проголосовать за его внешность?
— А вам часто встречались красивые преступники?
— Конечно. Но и преступления — разные. Есть экономические, есть общекриминальные, когда молодые ребята оступаются. Например, украли у кого-то мобильный телефон. Или отмошенничали этот телефон. Ну, оступились! Но продолжают быть людьми. Что бы с человеком в жизни ни случилось, он все равно остается человеком. Есть люди, для которых криминальная жизнь — романтика, смысл существования. Украл, сел, вышел, украл, сел… Это образ жизни уже. Но нельзя к ним относиться с ненавистью. К ним тоже надо относиться с уважением. К тем, которые находятся в клетке, за решеткой.
— Почему?
— Потому что это тоже судьба. Они свой крест несут. От тюрьмы и от сумы не зарекайся, говорят. Преступники бывают внешне красивыми. Разное может подтолкнуть человека к преступлению — жизненная ситуация или бесы.
— А вы верите в бесов?
— Нет. Это я подобрала неправильное выражение. А надо было сказать — «нечистая попутала». Но бывает же так: что-то сделал, обернулся назад и пожалел. Что-то плохое внутри сидит и — бах! — к плохому и подталкивает. Я образно говорила, конечно, веры в бесов у меня совершенно нет.
— А у вас у самой были такие состояния, когда что-то — бах! — подталкивало к плохому?
— Такое, после чего я думала: «Зачем я это сделала?» Ну конечно. Утром собираешься, дома кавардак, а всех надо успеть отправить в школу, на работу, и ни с того ни с сего на ребенка как наругаешься. Потом в машине на работу едешь, думаешь: «Вот это зачем?» Переживаешь, что неправильно поступила.
— То есть вы не неумолимый рок и можете пожалеть даже человека за решеткой?
— Когда приезжаю в следственный изолятор, в колонии наши, то вижу людей, многие из которых болеют или мучаются: у кого-то ребенок родился, а он его не видел, или родители заболели, а он не может им помочь… А! Вот, кстати, хороший пример. Перед Пасхой и девятым мая один подстражный направил мне из СИЗО просьбу. А я как раз там проводила личный прием подстражных. И вот он написал мне письмо: «Уважаемая Наталья Поклонская, — она делает паузу, как будто хочет убедиться, что ее слушают, — я поздравляю вас и ваш коллектив с наступающим Днем Победы и прошу, чтобы вы мне направили по возможности георгиевскую ленточку. Я нахожусь в изоляторе и не могу поздравить ветеранов, а у меня два деда воевали. Хотелось бы мне, чтобы душу грела эта ленточка. По возможности направьте». Cкажите, как не выполнить просьбу человека, который находится там и просит, чтобы ему душу согрела георгиевская ленточка? Конечно, мы собрали георгиевские ленточки, пасочки ими обвязали и направили в СИЗО. Каждому, и ему в том числе. Я делаю свою работу, я поддерживаю обвинение в судах. А работу свою делать надо справедливо, четко, — произносит нежным голосом, твердо отстукивая слова по столу, — жестко, но не перегибать. Потому что они тоже люди. Им надо помогать.
— А если бы он попросил желто-голубую ленточку? Если бы она ему грела душу, вы бы отправили?
— Конечно, нет. Георгиевскую ленточку — да.
— Почему?
— Желто-голубую? А что это за ленточка? Если ему нужен желто-голубой флаг, то пусть едет в ту страну, где он реет.
— Но есть люди, которые по-другому относятся к желто-голубой ленточке, верят в нее.
— Пусть. Это их право.
— То есть не отправили бы?
— Не отправила бы. Если бы меня попросили фашистскую свастику отправить, я б ее тоже не отправила. Или нож, ключи от решетки. А желто-голубая ленточка никакого отношения к празднику Победы не имеет. Почему я отправила георгиевскую? Потому что… — набирает вдох, — День Победы. Потому что… праздник. Мы… все… вместе… обязаны нести и передавать память о нем, чтобы не забывали, почему мы сейчас все живем. И если человек, который находится в СИЗО, это понимает и поддерживает, то это хорошо. И это не вырвать, не забрать, не отнять, не продать… И не купить!
— Вы сейчас испытываете серьезные эмоции, как мне кажется?
— Конечно. А я — не робот.
— И вы считаете, что и у отъявленного преступника есть душа?
— Да. Только вопрос, что за душа.
— Отправившись писать рапорт об увольнении в украинскую прокуратуру в Киеве, вы надели на себя георгиевскую ленточку. Это так?
— Да.
— Это так наивно.
— Почему? Это не наивно. Это просто надо пережить. Почему я надела георгиевскую ленточку? Киев — великолепный город. Каштаны, Киево-Печерская Лавра. И Днепр этот красивый. Ревучий Днепр. Днипро. «В бой идут одни старики», там пели эту песню… Когда начался Майдан, мы в прокуратуре не успевали писать справки о людях, которые были убиты на Майдане. Потом все эти маски, захват генеральной прокуратуры, покрышки горелые, этот постоянный бой в барабаны, щиты об асфальт. Этот голос в громкоговоритель… Я никогда не забуду картавый голос Парубия. Он непосредственно отдавал приказы, куда какая сотня направляется, куда и кому стрелять. Стрелять! По живым людям стрелять.
— Вы там были?
— Да. Я как раз возвращалась из храма в Крещение, девятнадцатого января. Ходила воду освящала. И георгиевской ленточкой я хотела доказать… — говорит сквозь зубы, — а было чувство, что мир просто взял и перевернулся… что наши ценности, на которых мы выросли, все это уходит куда-то. На первый план выступает какое-то бе-зо-бра-зие. Мракобесие. Вот — мракобесие! Ярче не назовешь. И эти черно-красные повязки на руках… Все это побеждает. Они приходят в прокуратуру генеральную, выгоняют наших солдат из внутренних войск, которые стояли на турникете, пропускали нас. Их уже нет, вместо них «Правый сектор» с черно-красной повязкой, с дубинами, с автоматами. Просто чистейшая двести шестьдесят третья УК Украины! И вот они стоят в генеральной прокуратуре и наблюдают, как мы заходим на рабочее место. А я в эти месяцы старалась ездить к родителям в Евпаторию. И когда ехала из Симферополя, то по дороге (а мимо не проедешь) я видела памятник героям-десантникам. И на руке у десантника — огромная георгиевская лента, ее ветер развевает. Для кого-то, может быть, это мелочь, но на самом деле она греет душу! Это же памятник нашим погибшим фронтовикам… сколько их там полегло наших. Георгиевскую ленту живые повязали, и мне это грело душу. Конечно же, я участвовала в митинге за референдум в Евпатории. Сама ехала в автоколонне, и на антенне моей машины была георгиевская ленточка. Ее я и привезла в Киев. И вот прихожу я на работу в Киеве, а эту ленточку повесила на пиджак, на нагрудный карман.

ФОТО: СЕРГЕЙ МЕЛИХОВ, СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ «РР»
— А «Правый сектор»?
— А «Правый сектор» подумал, что я в неадеквате. Я тоже ждала, что сейчас будет какая-то реакция. «Но я им отвечу! Вот пусть только попробуют мне что-то сказать, эх, я им отвечу!» — сжимает кулак. — Может, и была в этом какая-то наивность… Но, знаете, мне было так обидно-о. Так противно-о. Я здесь работаю, я — сотрудник прокуратуры. И какой-то преступник, который думает, что он — герой революции, будет мне указывать. Пусть только попробует! Но они посмотрели на меня и ничего не сказали. Я понимала, что иду за память своих… а фронтовиков чужих не бывает. Все фронтовики, которые погибли… они же за нас. Они — на-ши. Они же не выбирали, как и где им погибнуть. И они на нас смотрят. А мы кто после этого? На Украине люди, наверное, немножко заболели.
— Многие побывавшие на Майдане говорили, что там — воздух свободы, и они им дышали. Восторг захватывал людей с первых минут.
— Ха-ха.
— Почему вас не захватил всеобщий порыв? Люди ведь, как говорили, вышли за справедливость, против власти, которая их давила.
— Да, вначале они произносили эти лозунги. Но я могу вам ответить цитатой из Столыпина: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия».
— Но почему вам нужна Россия? Вы же жили на Украине?
— А в душе я — Россия. И Украина в душе была Россией. Крымчане считали, что живут на Украине, по бумагам были украинцами, но на самом деле не было ничего подобного. Когда я приехала в Киев, я просто мучилась, это ужас, пока привыкнешь печатать на украинском! Я думаю на русском, перевожу на украинский, потом хожу, прошу, чтобы мне текст отредактировали. А жители юго-востока? Они что, не имеют права заявить, что хотят вернуться в Россию? Имеют право. Право на самоопределение прописано в Европейской конвенции по правам человека. Так в чем проблема? Какая Украина? Украина — великолепная страна. Добрая страна, певучий язык. Венки, песни. Но вы посмотрите, что вы сделали с ней!
— Многие считают, что это сделала с ней Россия…
— А у них это всегда так. Если что-то где-то происходит, то все сделала Россия. Как в анекдоте: «Кто напортачил? — Невистка».
— На Украине вас считают предательницей. Что вы на это скажете?
— Предательница ли я?
— Нет, я вас не считаю предательницей. Что вы скажете украинцам, которые так о вас думают?
— Я бы им посоветовала вспомнить, кого они сами предают сегодня. И кого они убивают. И кого поддерживают. И кого направляют на войну в Донбассе. Я бы посоветовала хотя бы один раз поинтересоваться, сколько детей искалеченных осталось без мамы и папы. Я ездила к одной девочке. У нее мама и папа в машине ехали, погибли под артобстрелом, а она осталась в живых, но ей сделали серьезнейшую операцию — вместе части черепа пластину вставили металлическую. Она в Крыму реабилитацию проходила. Я к ней подошла, она такая перепуганная. А я с зайцем и конфетами… Она меня спрашивает: «А мама с папой рядом же?» — «Конечно же, рядом! Конечно! Рядом они, всегда с тобой». Она на меня посмотрела, а это не взгляд десятилетней девочки, это взгляд тридцатилетней женщины. Пусть ей ответят. Кто вообще давал им право? Почему они не могут посмотреть ветеранам в глаза? Почему ветераны не могут выйти и нормально отпраздновать День Победы?
— Вам ответят, что ветераны выходят и празднуют День Победы.
— Но почему в присутствии ОУН-УПА? И вот когда они ответят на эти вопросы, то поймут, что за молчанием и Бога предать можно. Нельзя предавать молчанием. Если вы так боитесь высказываться, то хотя бы не переключайтесь активно на ту сторону. Это как-то… не совсем порядочно.
— А если бы вы не уехали из Киева, вы думаете, что не переключились бы, не начали подстраиваться?
— Нет. Я же рапорт написала. Я не думала, что когда-нибудь снова буду работать в прокуратуре. Попрощалась со своей карьерой. Смотрела на свою форму прокурорскую в Киеве и думала, что, к сожалению, больше никогда ее надеть не смогу. У меня уже было отвращение. Как можно надеть эту форму? Противно! Чтобы в ней поклоняться нацистам, пришедшим во власть? И не пришлось бы мне оставаться в Киеве потому, что я крымчанка. Они говорят, что какое-то мое имущество там арестовали. А у меня там никогда ничего не было. Я не магнат, не олигарх — я просто работала. А здесь у меня дом, мама, папа. И за родину я бы стояла до конца.
— Почему вы такая наивная?
— В чем?
— В искренности.
— Искренность — это хорошо. Московской интеллигенции не хватает этого качества. Я бы им пожелала быть искренними и честными.
— Московская интеллигенция над вами смеется.
— Смех — это хорошо. Смех продлевает жизнь. Я надеюсь, что они продлили себе жизнь.
— Например, над вами много смеялись девятого мая. Вы вышли в Бессмертный Полк с иконой Николая Второго. Говорили: «Я вышел с фотографией деда, и Поклонская вышла с фотографией деда — Николая Второго».
— Я не слепая. Я все это видела.
— Вас это задевает? Что вы чувствуете, когда это видите?
— Да что я могу чувствовать… Наверное, сожаление к этим людям, которые до такой степени зациклились на своей интеллигентности, что не могут увидеть чего-то другого. Но приходит время, и люди понимают что-то другое и раскаиваются.
— А в чем им нужно раскаяться?
— Я не говорю, что они должны… Просто у всех бывает так в жизни: человек сначала не понимает, что кого-то обидел, неправильно сделал, а пройдя через некоторые обстоятельства меняется, оборачивается назад и видит — неправильное было.
— Кто ваш отец по профессии?
— Он тринадцать лет проработал на шахте в Луганской области. Каждый день в четыре часа в нашу деревню приезжал шахтерский автобус, он привозил с работы отцов. И мой папа, как все, был весь в саже. Мама его встречала борщом. Это была очень почетная работа — шахтер. У нас в деревне почти у всех папы шахтеры. Я гордилась папой. И горжусь. И буду гордиться. Потому что… Потому что он мой папа.
— Ваша семья прилагала усилия к тому, чтобы вы пошли учиться?
— Я сама выбрала специальность. Еще в девятом классе. Я увлекалась всеми предметами, которые были связаны с юриспруденцией. Хотела помогать людям. Добиваться справедливости, что ли.
— А почему тогда не стали адвокатом?
— Потому что у меня была тяжелая ситуация с трудоустройством. В две тысячи втором году я закончила университет. Попасть в прокуратуру было очень сложно, знакомых и родственников в органах у меня не было. Я еще на четвертом курсе пришла в прокуратуру Евпатории проситься на практику на общественных началах. Мне все было так интересно, я просила следователей: «Ну возьмите меня с собой на место преступления!» И до того дошло, что они стали меня одну отправлять на осмотр места преступления. Я все записывала, все исполняла. Мне по душе это было. Когда я окончила университет, то два месяца не могла устроиться на работу. Ездила в прокуратуру Евпатории, просила взять меня. Оттуда меня отправили в Симферополь, там начальник кадров говорит: «Пиши заявление, мы тебя рассмотрим в порядке очереди». Я написала заявление и думаю: «Ну все, меня никто не возьмет». Уже хотела идти на телеканал «Марион» в Евпатории. Журналистика как-то переплетается с юриспруденцией, тоже общение с людьми… И вот когда я потеряла надежду, мне позвонили из управления кадров прокуратуры автономной республики Крым: «Езжай на собеседование в прокуратуру Красногвардейского района. Если прокурор даст добро, пойдешь к нему на стажировку». Я помчалась. Это было шестнадцатого декабря. Никогда не забуду тот день потому, что было очень холодно… Села на электричку, поехала, прошла собеседование, устроилась на стажировку, потом прошла аттестацию и была назначена на должность. Вот так судьба распорядилось.
— Наверное, тогда вы и помыслить не могли, что станете прокурором всего Крыма?
— Не могла! Вот на самом деле говорю, не могла даже подумать. И когда я сидела у Сергея Валерьевича (Аксенова, сейчас главы Республики Крым. — Прим. «РР»), я приехала к нему восьмого марта, то ничего этого еще не знала. Он говорит: «У нас уже есть первое лицо в прокуратуре. Если что, замом пойдешь?» «Мне кем угодно пойти. Главное — возьмите. У меня много информации из генеральной прокуратуры Украины. Я расскажу! Лишь бы их сюда не про-пус-тить! Сергей Валерьевич, вы даже не представляете себе, что там творится». А он сидит и говорит: «Почему же не представляю? Представляю». — «Нет, вы не представляете». На следующий день он позвонил и говорит: «Тот человек отказался. Наталья, пойдешь первой?» «Конечно, пойду». «Ну, все тогда. Давай, езжай в Симферополь». Я села в машину и поехала в Симферополь. Потом меня представили на президиуме госсовета. Затем сессия, работа… Но в тот момент я не думала: «Ух, прокурор автономной республики Крым!». Все было в горячке. Я пошла бы кем угодно, хоть милиционером, лишь бы цели достичь! А целью было не занять должность прокурора, а Крым обезопасить. Чтобы тут не получилось того, что получилось в Киеве. Целью было провести референдум.
— Я сейчас вас слушаю и пытаюсь поставить себя на место несогласных с присоединением Крыма к России. Мне бы пришлось вас бояться.
— Почему?
— У вас есть позиция, и настолько жесткая, что она немилосердна по отношению к тем, кто думает иначе. Думай я иначе, я бы не хотела иметь такого прокурора.
— Но прокурор — это не выборная должность… И я не могу назвать свою позицию такой, — дальше она произносит слова медленно, с паузами, обдумывая каждое, — которая… будет… ущемлять… интересы… людей… думающих иначе. Нет, не будет. Но она будет ущемлять преступные интересы тех правонарушителей, которые попытаются сделать что-то антигосударственное. Я же прокурор.
— То есть с вами невозможно договориться?
— О совершении преступления?
— О том, чтобы вильнуть в сторону, не выходя за рамки закона.
— Вильнуть? Нет. У нас уже отвиляли в Украине. Так отвиляли, что до сих пор разбирают.
— Вас когда-нибудь ударяли?
— Физически?
— Да.
— Начальник службы безопасности моей охраны запретил мне отвечать на этот вопрос.
— Вам не страшно быть такой жесткой?
— Пусть боятся те, кто должен бояться. А мне не страшно. Мне пишут периодически, что голову отрежут. Ислямов кричит: «Ее ждет судьба Каддафи! И Саддама Хусейна!» Но это говорится от безысходности, от беззащитности и от слабости. Не от лица настоящего мужчины. Не по-мужски и как-то совсем некрасиво.
— У вас на столе портрет Николая Второго. Почему?
— Это наш государь. Но это тема для долгой беседы. Вы хотите?
— Нет. Что-то случилось, связанное с ним?
— Это очень личное.
— Помните, еще в начале своего назначения вы делали заявление для прессы. Было очень много прессы, и потом из вашего выступления нарезали…
— Клип?
— Да. Кажется, вы очень волновались?
— Конечно, волновалась. А ну-ка попробуй… У меня никогда не было практики общения с журналистами. Вы представьте, захожу я в прокуратуру, в это здание, где мы сейчас находимся. Все опечатано, холодина, хоть и март месяц. Никого, двери разбиты. Мне надо было собрать людей. Создать свой авторитет, чтобы люди за мной пошли. Чтобы их защитить. Ведь все было непросто. Моих людей было восемьсот четырнадцать. Практически каждого обзванивали из генеральной прокуратуры Украины, предупреждали, если за мной пойдут, то их посадят в тюрьму. Мне тоже звонили мои бывшие коллеги, некоторые из добрых побуждений. Говорили: «Наташа, ну ты совсем сумасшедшая. За тобой уже конвой выехал. Вот тут рядом стоит Николай Михалыч, он говорит, если ты сейчас покинешь территорию, то это будет расцениваться как добровольный отказ от дальнейшей преступной деятельности. Тебя помилуют». «Спасибо за помощь. Но ты передай Николай Михалычу, что я отсюда никуда не уеду. Если хотят, пусть сами приезжают. Мы их примем».
— А если бы все закончилось иначе? Если бы за вами действительно приехали?
— Ну и что? Мы бы дали отпор! Мы стоим на страже закона.

http://expert.ru/russian_reporter/

Летал-летал и утонул…

В канун майских праздников завершился 15-й сезон работы ледового дрейфующего лагеря «Барнео-2016». По свидетельству организаторов лагеря, в этом году через Барнео прошли все лыжные и пешие экспедиции на Северный полюс, здесь проведены арктический марафон, молодёжная полярная лыжная экспедиция под руководством Матвея Шпаро, активно включались в строительство лагеря и взлетно-посадочной полосы чеченские десантники, которые совершили тренировочный марш-бросок и успешно выполнили поставленные учебно-боевые задачи. Здесь ежегодно ведется научная работа по изучению состояния льда и природы Арктики.
Традиционные работы по поиску льдины для лагеря были начаты 18 марта, но мёртвый сезон еще не наступил: обычно в течение всего лета на базу «Барнео» совершаются многочисленные полёты самолётов и вертолётов гражданской авиации, перевозящих грузы, учёных, полярников и т.д. Постепенно Барнео становится своеобразной Меккой и для туристов-экстремалов. И это накладывает определённые обязательства на организатора таких полетов – Росавиацию по обеспечению безопасности полётов. А с этим, как выясняется, есть некоторые проблемы.
Так, редакции «Совершенно секретно» стало известно, что в апреле прошлого года таинственно и тихо исчез самолет Ан-74-200 (заводской номер RA-74056) авиакомпании «Шар инк Лтд». Как выяснилось, приземление на ВПП ледовой площадки «Барнео» было грубым. Росавиация не стала секретить произошедшее, правда, в отчёте о расследовании, почему-то квалифицировала его, как «авиационное событие». Там есть такие строки:
«В результате грубого приземления произошло разрушение траверсы задней правой основной опоры шасси с деформацией элементов силового набора фюзеляжа в месте её крепления. Кроме того, были повреждения трубопроводы гидросистемы торможения правой задней основной опоры шасси. Пассажиры и экипаж в результате посадки не пострадали. С учётом характера повреждений руководством ООО ПМА «Шар инк Лтд» было принято решение о проведении подготовительных работ с целью перегонки ВС на трёх стойках основных опор шасси в базовый аэропорт Остафьево экипажем ЛИЦ ФГУП ГосНИИ ГА. Для подготовки к перелёту на самолёте был выполнен соответствующий комплекс подготовительных работ. После их завершения 22.04.15 было получено разрешение Росавиации на выполнение технического рейса по маршруту Барнео — Лонгийр — Мурманск — Остафьево на трёх стойках основных опор шасси. Однако в дальнейшем, в ночь с 22.04.15 на 23.04.15, в связи с резким ухудшением погоды и усилением ветра (скорость ветра превышала 30 м/с), произошло разрушение траверсы правой передней основной опоры шасси, вследствие заваливания ВС на правое полукрыло.
Визуальным осмотром дополнительно были выявлены следующие повреждения:
— обрыв траверсы передней правой стойки основной опоры шасси;
— деформация силовых элементов в месте навески передней правой стойки шасси (балка силового шпангоута No 18 и балка силового шпангоута No 20);
— повреждены трубопроводы гидросистемы торможения правой передней основной опоры шасси.
По результатам дополнительной оценки технического состояния ВС было сделано заключение о том, что проведение ремонтно-восстановительных работ для восстановления лётной годности ВС возможно только в стапеле завода — изготовителя ХГАПО (г. Харьков) по программе восстановления разработчика ГП «Антонов». Таким образом, перегонка ВС стала невозможной. В ночь с 26 на 27 июля 2015 года в результате локальной подвижки льдов и расхождением трещин на Западной периферии базовой льдины в месте нахождения воздушного судна, самолёт погрузился в воду, а затем затонул».
КАК ПРЕВРАТИТЬ «ПРОИСШЕСТВИЕ» В «СОБЫТИЕ»
Как водится в таких случаях, авиационное ведомство по этому факту сделало выводы:
«1. Причиной серьёзного авиационного инцидента (грубая посадка), происшедшего 04.04.2015, явилось сочетание следующих факторов:
— нарушение экипажем ВС требований п. 3.90 ФАП-128 «Подготовка и выполнение полётов в гражданской авиации Российской Федерации», выразившееся в невыполнении ухода на второй круг и продолжении снижения при нестабилизированном заходе на посадку, а также в попытке посадки самолета из непосадочного положения;
— неудовлетворительное взаимодействие в экипаже и невыполнение стандартных эксплуатационных процедур, приведшее к преждевременному (на высоте 2 м) выпуску интерцепторов….
2. Причиной чрезвычайного происшествия, произошедшего 22.04.15, явилось воздействие на самолёт неблагоприятных внешних условий (ветер до 30 м/с), что привело к разрушению правой передней основной опоры шасси (при разрушенной после грубой посадки 04.04.15 правой задней основной опоры шасси) и опрокидыванию самолета на правый борт…»
А дальше последовали следующие рекомендации Комиссия Росавиации по расследованию:
«1. Материалы расследования данного авиационного события изучить с лётным и инженерно-техническим персоналом, эксплуатирующим ВС типа Ан-74;
2. Заместителю генерального директора по ОЛР — лётному директору АК «Шар инк Лтд»:
-дополнительно провести занятия с лётным составом ВС Ан-74, по изучению технологии работы экипажа при выполнении захода на посадку и посадке;
— обратить особое внимание на формирование экипажей для производства полётов в Арктике и Антарктике».
КУДА ДЕЛАСЬ «НАЧИНКА» САМОЛЁТА?
У наших постоянных экспертов, в свою очередь, возникли по данному поводу свои вопросы:
1. Уже из первичного донесения стало понятно, что данное «событие» следовало классифицировать, как авиационное происшествие, так как самолёт получил серьёзные повреждения, в том числе силового набора конструкции фюзеляжа, а это в соответствии с правилами расследования, уже должно классифицироваться, как происшествие, и подлежало расследованию Межгосударственным авиационным комитетом (МАК).
Тем не менее, событие квалифицировано всего лишь как инцидент, а впоследствии, как чрезвычайное происшествие, что не вызывает сомнений о преднамеренном сокрытии факта авиапроисшествия и о преднамеренном занижении степени последствий. Решение о классификации авиационных событий подобного рода обычно принимается с участием
руководства Росавиации, равно, как и контроль за ходом расследования серьёзных инцидентов.
2. Информацию о событии поначалу пытались вообще скрыть, и сообщили о нём лишь через несколько дней (по некоторым данным только 10-го апреля). Более того, за это время, по информации страховых компаний, авиаперевозчик предпринял попытки застраховать воздушное судно (предположительно в компании ВСК) задним числом. Правда, эта попытка была пресечена соответствующими органами.
3. Проведённые Комиссией исследования так и не дают внятного объяснения, действительно ли окончательное разрушение шасси («разрушение траверсы правой передней основной опоры шасси») «произошло вследствие заваливания ВС на правое полукрыло» в связи «с резким ухудшением погоды и усилением ветра», или «метеоусловия» стали формальным поводом для прекращения попыток восстановить самолёт? Удивительно и то, что ни конструкторское бюро, ни производитель самолёта о данном событии проинформированы не были. Не проводились с ними и консультации о возможности проведения работ.
4. Комиссия по расследованию не уделила в Отчёте никакого внимания самой организации данного полёта. А ведь это был, по сути, пассажирский рейс – на борту самолёта находились туристы (в том числе известный британский спортсмен регбист Люис Мууди). Впрочем, в Отчёте Росавиации вообще отсутствуют сведения о характере груза, массе самолёта и т.д.
5. Осуществление пассажирских перевозок жёстко регламентировано и должно осуществляться в соответствии с воздушным законодательством. Каким образом осуществляются коммерческие перевозки туристов на Северный полюс? Как осуществляется оплата таких услуг? Как организованы вопросы страховки, лицензирования и т.д.? Ни на один из этих вопросов не нашлось ответов в Отчёте Росавиации.
6. Осуществление перевозок такого рода должно производиться на подготовленные аэродромы или посадочные площадки. Каким образом ледовая площадка «Барнео» допускается к такого рода коммерческим перевозкам?
7. И, наконец, погибший самолет эксплуатировался авиакомпанией «Шар инк ЛТД», базирующейся в аэропорту Остафьево. Принадлежал же он ФГБУ ГНЦ «Федеральный медицинский биофизический центр им. А.И. Бурназяна». Передача самолёта, принадлежавшего до этого компании «Газпромавиа», в государственную собственность уже вызывает определённые вопросы. Например, каким образом Авиакомпания компенсировала Институту финансовые потери в связи с утратой самолёта? Кстати, по свидетельствам очевидцев, до его затопления с него успели снять практически всё представлявшее ценность бортовое оборудование. Куда и в чьих интересах оно было вывезено?
8. Утрата самолёта, по разным оценкам, нанесла ущерб государству (в лице Института) в размере 40-60 млн. долл. США. Стало известно, что ни уголовного, ни административного дела по данному факту возбуждено не было. Ространснадзор по факту нарушения воздушного законодательства в связи с данным событием проверку также не проводил.
9. Известно и то, что 17 апреля 2015 года лагерь «Барнео» посетил Вице-премьер Дмитрий Рогозин. Ознакомившись с ситуацией, он потребовал «наказать виновных» в нанесении государству ущерба.
Выполнено ли это требование высокого должностного лица, редакции доподлинно неизвестно. Но наши эксперты задают еще один вопрос: где на фоне произошедшего реакция государственного органа, курирующего работу гражданской авиации, а именно – Минтранса РФ? Вместо громких высказываний его руководителей, докладывающих наверх о том, как хорошо работает летающая отрасль, хотелось бы услышать о том, как искореняется то, что её не красит. А где позиция Ространснадзора, который должен по поводу случившегося бить во все колокола? Хотя данный вопрос повисает в воздухе, если учесть, что эта надзорная структура напрямую подчиняется Минтрансу. Наконец, что за таинственная авиакомпания «Шар инк ЛТД», сведения о деятельности которой весьма скудны? Насколько ей можно доверять безопасность полётов пассажиров, как этого требуют руководящие документы?
Подводя итоги, эксперты характеризуют произошедшее в Арктике как серьёзную предпосылку, которая лишь по счастливой случайности не завершилась гибелью людей. И чиновничья тишина после произошедшего не может не вызывать опасения, что подобное может повториться уже с другим, трагическим финалом.
«В ЧЬИХ КАРМАНАХ ОСЕЛИ ДИВИДЕНДЫ?»
Ситуацию комментирует Герой России, летчик-испытатель Магомед Толбоев:
— Не вдаваясь даже в подробности произошедшего, могу твёрдо заявить: это печально, когда высокий государственный орган, призванный в первую очередь беспокоиться о безопасности полётов пассажиров и сохранности перевозимых грузов, по сути, сам своим невмешательством создает прецедент небезопасных воздушных перевозок. К сожалению, это не единичный случай в практике Росавиации, я бы назвал происходящее запущенной болезнью. Она имеет место уже давно — вместо того, чтобы делать правильные выводы из каждого подобного случая, налицо всяческое их замалчивание.
То же, что произошло с самолётом на ледовой базе Барнео, напоминает в какой-то степени гибель парохода «Челюскин» в 1934 году. Тогда разбиравшие трагедию специалисты квалифицировали произошедшее как непродуманное, скверно подготовленное и заранее обреченное на провал предприятие. К сожалению, скользкий путь, на который ступили надзорные органы при анализе таких событий, всё больше тревожит. Я выступал в прокуратуре Ярославля после гибели хоккейной команды, выступал и после катастрофы в Казани. Я спрашивал, вы накажете виновных в этом? Сразу по следам произошедших событий звучали обещания: «обязательно накажем»! Теперь я спрашиваю: вы слыхали о том, что кого-то наказали? Например, тех, кто вручал приведшим к гибели пассажиров пилотам свидетельства об их лётной годности? А ведь за всем этим стоит Росавиация! Она не могла не знать имена тех, кто совершал должностные преступления, выдавая случайным людям лётные свидетельства. Тем более что известны многочисленные случаи, когда это делается за деньги! Так ведь Росавиации не до того — её чиновники занимаются лоббированием в вышестоящих инстанциях покупку иностранной техники, хороня отечественный авиапром, приглашением зарубежных пилотов, в то время как наши остаются без работы. Кто понёс наказание за решение не летать на нашей технике, мотивируя это ее неэкономичностью, зато объявляя западную прибыльной? Я снова задаюсь вопросом: кто несёт перед государством ответственность за нанесенный материальный и моральный ущерб?
На мой взгляд, развал отечественной авиации начался с назначения министром гражданской авиации Евгения Шапошникова. Ну, какой он маршал, не выигравший за всю свою жизнь ни одного сражения! Это ведь при нём вместе с Борисом Березовским они благословили вакханалию с незаконной приватизацией Аэрофлота! Это при нём началась постепенная сдача в металлолом всей отечественной гражданской авиации! Это именно тогда началась покупка за государственный счёт зарубежной техники «второй свежести» по дешёвке! Причем убедили Ельцина санкционировать беспошлинный ввоз этой техники в нашу страну. Где, в каких карманах осели дивиденды за эти незаконные операции, можно только догадываться.
Что касается Росавиации и её руководителя Александра Нерадько, они, на мой взгляд, сегодня довершают развал ещё советской, не ими созданной системы управления гражданской авиацией. Разве они – не «пятая колонна» в стране, я вас спрашиваю? Так что не будем с вами удивляться тому, что произошло на Северном полюсе, но ведь и нельзя замалчивать подобное бесконечно…

http://mt.sovsekretno.ru/blog/

Будни Одесской тюрьмы

Один год из жизни украинского политзаключённого – журналиста Артёма Бузилы
Молодого одесского журналиста Артёма Бузилу с самого начала его карьеры не покидали романтические настроения. Журналистику он всегда воспринимал как борьбу за правду, за что-то лучшее и светлое. И он изначально понимал, что в такой экзотической стране, как Украина, за подобные убеждения можно очень жестоко пострадать. Рассказывая в своих материалах о тех, кто подвергся политическим преследованиям после украинского государственного переворота в 2014 году, он восхищался этими людьми, но никогда не думал, что сам окажется в роли политического заключённого и проведёт почти год за решёткой. О том, что он пережил за 11 месяцев заключения, Артём рассказал газете «Совершенно секретно».
В 2014 году, уже будучи достаточно известным одесским журналистом, я не признал Майдан, открыто призывал тогдашнего президента Януковича разогнать бесноватую толпу, называл Европейский союз гибелью для Украины, а Таможенный союз – спасением. Свою позицию особо не скрывал и после свержения Януковича – поддерживал «русскую весну» в Одессе и на юго-востоке, продолжал сотрудничать с российскими СМИ и давать им комментарии, называл конфликт на Донбассе гражданской войной.
Осенью 2014-го года я возглавил достаточно резкое оппозиционное издание «Насправди» («На самом деле»). При этом украинских законов формально мы не нарушали, выступали с точки зрения территориальной целостности, даже публиковали свой основной контент на украинском языке. К весне 2015 года я оставался одним из немногих одесских журналистов, которые занимали столь однозначные антивластные позиции – нас можно было сосчитать по пальцам. В начале апреля 2015-го, после участия в одном из круглых столов в Одессе, где поднимался вопрос о национально-культурных правах Бессарабии (юг Одесской области), меня добавили на страницы печально известного сайта «Миротворец» с домашним адресом и телефоном. Стали поступать открытые угрозы со стороны радикалов, несколько дней я даже ночевал на другой квартире. Тем не менее неправым я себя не чувствовал и бежать не собирался
Добро пожаловать в «обезьянник»
29 апреля 2015-го в 6 утра ко мне в квартиру ворвалась группа вооружённого спецназа – около 40 человек. Дверь моя была выбита, меня самого повалили на пол, вручили уведомление о подозрении в сепаратизме (статья 110 Уголовного кодекса Украины) – и начали обыск. В течение 9 часов представителям спецслужб удалось подкинуть мне флэш-носитель и распечатанные в одном экземпляре листовки с картой Одесской области, отделённой карандашом от Украины. Это и послужило одним из формальных поводов моего задержания «на горячем».
Затем, отвлекая маму разговорами, меня вывели в отдельную комнату, где избивали в течение нескольких часов. Заставляли давать показания, что мои публикации были направлены против Украины, её суверенитета и территориальной целостности. А затем с кортежем из почти десятка автомобилей, как особо опасного преступника, повезли в здание одесского управления Службы безопасности.
Избиения, допросы проводились несколько дней. К своей чести, несмотря на сильный испуг и обещания эсбэушников меня выпустить, я не подписал протокол первого допроса, отказавшись что-либо комментировать, и меня благополучно отправили в изолятор временного содержания, «обезьянник». Там в одиночной камере я провёл почти неделю, до тех пор, пока суд 1 мая не избрал мне меру пресечения – содержание под стражей. Затем Апелляционный суд Одесской области подтвердил решение суда первой инстанции отправить меня в следственный изолятор. С трудом пытаясь собрать свои мысли, меряя бесконечными шагами камеру, куря одну сигарету за другой, я пытался осознать, что мне предстоит долгий путь. Путь политзаключённого. В свои 25 лет.

Сначала всё кажется приключением
Итак, приблизительно через 7 дней меня перевезли в следственный изолятор.
Конечно, попадая в СИЗО, ты в первую очередь боишься, так сказать, знакомства – как себя изначально вести в камере, здороваться, кому подавать руку и так далее. Кажется, даже со слов уже сидевших невозможно понять, как правильно подать себя. К счастью для меня, в одесском СИЗО за политическими заключёнными был закреплён отдельный корпус, где содержали почти исключительно «сепаратистов», «террористов», «госизменников» и т. п. Поэтому я минул сложный для «обычных» заключённых этап проверки и психологической социализации. Люди, с которыми мне пришлось столкнуться, оказались представителями, грубо говоря, того же мира, что и я – предприниматели, рабочие, студенты, те, кто так же как и я, был не согласен с режимом и поплатился за этой свободой.
Первый месяц в тюрьме вообще пролетает как две минуты: новая обстановка, новые знакомства, привыкание к новому быту и распорядку дня – поначалу ты вообще не понимаешь, что попал за решётку и надолго. Нахождение под замком кажется забавным приключением, которое вот-вот закончится. Но с каждым проведённым днём приходит понимание, в какой ситуации оказались ты и твои близкие.
Стандартное число находящихся в камере – 3–5 человек. Один раз в месяц-два происходят перемещения – кого-то переводят из одной камеры в другую, кого-то отпускают, отправляют в лагерь и тому подобное. Лучше всего, если удаётся сбиться и подружиться с группой людей в таком количестве и затем попросить администрацию оставить вас в одной камере. У меня такая компания сложилась за последние 4 месяца пребывания в СИЗО, и я очень благодарен этим парням за проведённое вместе время.
Ссоры в тюрьме, к сожалению, возникают часто. И по самым мелким поводам. Это объясняется даже не вспыльчивым характером человека, а замкнутым пространством. Ведь если на свободе люди ссорятся друг с другом, они просто могут разойтись, даже в разные комнаты или на улицу. В одной же камере никого, извиняюсь, даже на три буквы не пошлёшь: скрыться и убежать некуда. Моральное давление на мозг даже после самого пустякового конфликта – колоссальное, личного пространства у тебя минимум. Не в последнюю очередь поэтому следственная тюрьма считается гораздо более тяжёлым испытанием, чем лагерь.
За решёткой по-иному начинаешь относиться к бытовым вещам – здесь с этим строго: ты обязан незамедлительно убирать за собой после еды, мыть посуду, следить за гигиеной, не разбрасывать вещи. На свободе ты легко можешь оправдаться – забыл, потом, в следующий раз, с кем не бывает. Но в тюрьме расклады иные, один неправильный поступок может сильно поменять мнение сокамерников о тебе. Не помыл чашку – рискуешь навсегда прослыть «маменькиным сыночком, за которым всю жизнь убирали». Жёстко? Да – это тюрьма.
Вообще, по части бытовых вопросов тюрьма, если так можно выразиться, во многом пойдёт на пользу, тем, кто не очень углублялся в эти вопросы на свободе. Стирать простыни и постельное бельё в тазике, делать влажную уборку тряпкой размером с носовой платок, вылизать раковину при помощи двух капель моющего средства – такое мастерство покажет не каждая хозяйка с десятилетним стажем. Но каждый зэк, которому довелось пожить в СИЗО несколько месяцев, сделает это мастерски.
Время в тюрьме идёт медленно, и многие не знают, чем себя занять. Я, например, углубился в чтение. Кстати, с одним из своих сокамерников я поспорил на ящик водки, что за время нахождения в СИЗО прочитаю сто книг. И у меня это получилось – ровно за два дня до выхода я прочитал свою сотую книгу. К слову, и сам книгу написал, художественную, о политическом режиме на Украине, которую в скором времени доведу до ума и выпущу.
Передачи с воли
В камере есть телевизор, поэтому, если буквы не лезут в голову, можно целыми днями смотреть «ящик». В начале каждой недели моя мать – низкий поклон ей за это – приносила передачи и, в частности, передавала газету с телепрограммой. Я отмечал художественные фильмы за неделю, которые мне не посчастливилось посмотреть на воле. Таким образом пополнял свой культурный запас.
Кто-то с головой уходит в спорт, но таких единицы: лично у меня моральное состояние напрочь убивало желание заниматься какими-либо физическими упражнениями. Времени для таковых отводилось всего лишь час – во время прогулки. В небольших двориках, размером в 5–10 квадратных метров, куда выводят всей камерой, есть скамейки, а в некоторых – турники и брусья. Но лично я предпочитал, как и большинство сокамерников, просто ходить взад-вперёд, читать, курить.
Ещё в тюрьме невозможно не играть в настольные игры: карты, шахматы, шашки, нарды, домино. В нарды и домино, например, я не умел играть до ареста вовсе – пришлось учиться в тюрьме. Такие игры здорово облегчают монотонную тюремную жизнь, кроме того, они абсолютно легальны с точки зрения тюремной администрации, в отличие от карт, которые находятся под особым запретом.
По поводу еды: три раза в день арестантам раздают еду. К сожалению, 90 % местной пищи и пищей-то не назовёшь, исключение составляет жареная рыба (её дают пару раз в неделю), и перловая или ячневая каша (раз в два дня в среднем). Остальное – абсолютно несъедобно, и всё, на что можно рассчитывать, – это передачи от родственников. К счастью, почти все «политические» имеют родственников на воле, и в среднем раз в неделю-две им поступают солидные передачи. Плюс раз в месяц передачи приносили одесские волонтёры. Продержаться как-то можно, хотя еды никогда много не бывает. Разумеется, передавать разрешают только купленную в магазине пищу – никакой «домашки» не разрешается. Через несколько недель домашняя еда начинает просто сниться…
А вот как выживают представители классического уголовного мира, мне представить сложно, учитывая, что им с воли передачи практически не приносят.
К слову, по поводу уголовного мира. Не знаю, к счастью или нет, но мне удалось избежать постоянного нахождения в данном обществе – здесь я не могу похвастаться таким опытом, какой был у Солженицына и Шаламова. Тем не менее опыт общения с «блатными» у меня был, и немаленький, хотя администрация всячески пыталась нас разделить. Уловить из преступных понятий мне удалось следующее. С одной стороны, в криминальном мире действительно присутствуют правильные принципы – например, неприятие гомосексуализма, чувство коллектива (арестантская солидарность), уважение к матери, религиозность.
С другой стороны, факторы, которые ценятся на воле – успех, достижения, стремление к развитию, интеллект, кругозор – здесь никем не ценятся, уступая место совершенно другим, мне не до конца доступным «понятиям». Данная морально-нравственная категория весьма специфична и порождает множество слухов, склок, интриг. И это не говоря, например, о пристрастии множества арестантов к наркотикам, которые в условиях тюремного заключения просто уничтожают и тело, и душу.
При всём этом рассказы об издевательствах уголовников над «гостями» и «мужиками» (люди, не имеющие отношения к тюремному и преступному миру, «политические» относились именно к таким) – сущая выдумка. По крайней мере в одесском СИЗО, по крайней мере на сегодняшний день. Не было даже намёка на такие попытки ни в отношении меня, ни в отношении моих товарищей. Часто и среди преступников встречаются достойные люди, и судить о правильности их жизни и поступков не мне.
А ещё в тюрьме снятся сны – самая болезненная и беспокойная тема для арестанта. В них мы живём на свободе, гуляем с друзьями, встречаемся с девушками, ездим на машинах. И совсем не видим камерных стен. Лишь на 9–10-м месяце неволи тюрьма начинает являться в наших снах.
Закон и дышло
С тех пор как власть на Украине поменялась, а в стране фактически начался гражданский, а затем и военный конфликт, местные законодатели сделали всё, чтобы неугодные новому политическому режиму получали по максимуму и не имели никакого шанса на справедливое правосудие. Во-первых, это касается сроков, которыми теперь стали караться «политические» преступления. На протяжении весны и лета 2014 года новая украинская власть, кстати, при поддержке перекрасившихся «регионалов», приравняла такие преступления, как «сепаратизм» или «подготовка к государственному перевороту» и далее по списку, к тяжким и особо тяжким. При «диктаторе» Януковиче, например, по моей статье 110 («сепаратизм») грозило от 3 до 5 лет.
Но это не самое главное. Уголовный кодекс в принципе направлен в сторону гуманизации правосудия и доминирования презумпции невиновности над виновностью. Содержание под стражей является крайней мерой: её вменяют, только если обвиняемый совершил тяжкое преступление, он может скрываться от органов следствия и так далее. Зачастую, если подозреваемый не убийца и его не застали на месте преступления, судьи отпускают подозреваемого под залог. Именно сумма залога, порой весьма значительная, гарантирует то, что подозреваемый никуда не скроется и не сбежит. Таким образом, если со временем откровенных доказательств предоставлено не было, подозреваемого рано или поздно отпускают.
Но в отношении «сепаратистов» гуманные нормы не действуют. Рада специально внесла изменения, из-за которых по всем политическим статьям (109–114, 258, 260, 261 УК Украины) никакой иной меры пресечения, кроме содержания под стражей, быть не может. То есть даже если человек, скажем, раздавал листовки и ему вменяют самое лёгкое преступление – он обязан отсидеть в СИЗО, и никакой закон не позволяет ему выйти на свободу, пока не будет вынесен приговор. Понятно, что не оправдательный: оправдывая по «сепаратистским» статьям, судья может распрощаться с должностью.
Абсурд, но, например, подозреваемый в геноциде, применении ядерного оружия или групповом изнасиловании может быть отпущен под домашний арест, но «политический» – ни при каких условиях. Зачастую, когда приговор не могут вынести, даже притянув за уши, когда прошли уже все сроки следствия и суда, «политическому» просто продлевают содержание под стражей на 60 дней до бесконечности – либо пока он не признает свою вину, либо пока не истечёт срок его статьи и он не будет освобождён «по отсиженным». А последнее происходит в среднем через 5–7 лет после взятия под стражу. В итоге психологическое состояние у «сепаратиста» иное, нежели у уголовника. «Сепаратист» понимает, что его из СИЗО не выпустят никогда, по крайней мере, пока существует эта власть.
Виноват при любых раскладах
Если вас не задержали «с поличным», следствие на Украине заканчивается в момент вашего задержания. Зачастую к этому времени уже подготовлены и подозрение, и обвинительная формулировка, и подведена вся необходимая доказательная база. Общаясь с другими политзаключёнными, я пришёл к занимательному выводу: ни у одного из них ни во время следствия, ни во время суда не нашлось каких-либо новых доказательств, не проводилось реальных следственных экспериментов, что подтверждает изложенную мною в начале абзаца теорию.
Таким образом, в этом плане для одесситов единственное исключение – 2 мая. Следствие по этому делу прошло из рук вон плохо, однобоко – но это исключительный случай, когда прокуратура и следователи пытались найти какие-то доказательства уже в ходе досудебного и судебного рассмотрений. А в 99 % «политических» дел следствие заканчивается после задержания. Дальше идут процессы, довольно далёкие от общеюридической практики. Не имея достаточно доказательств для быстрого осуждения подозреваемых, но имея возможность держать их под стражей годами, следствие ищет тех, кто готов пойти на сотрудничество, сдать своих, получить «мягкое наказание»: от условного до 5–6 лет лишения свободы, если дело идёт о группе. Или же заставляет признавать вину сразу – если речь идёт об одиночке. И тот, и другой варианты бывают губительны: условные сроки уже никому не предлагают, а предлагаемые зачастую рассчитаны на подавленное состояние задержанного, испуганного перспективами получить более серьёзный срок.
Те же, кто не соглашается, признать вину сразу, начинают участвовать в формальном следственном процессе. Обычно это 2–3 посещения здания СБУ в течение полугода-года. По совету адвокатов подозреваемые допросы не комментируют, а если и комментируют, то их никто всерьёз не воспринимает. Потом начинается ознакомление с делом – распечатки, прослушки, документы, негласные следственные действия. Плюс идут кабинетные разговоры со следователем, когда подозреваемых стараются склонить к сотрудничеству со следствием уже на втором этапе.
Дело передают в суд с готовым обвинительным актом, не намного изменённым по сравнению с тем, что давался вам на руки изначально, просто из него вычёркивают «сдавшихся» подельников или тех, чьи дела были выделены в отдельное производство. Судебное заседание, по сути, то же самое следствие, только уже с такими формальными процедурами, как судебные дебаты, непосредственное изучение доказательств, допрос свидетелей. Ничего, кроме нервов, инсультов и полных слёз глаз близких при виде твоего лица за решёткой, суды, по сути, не дают.
Мне часто задавали вопрос, что самое сложное в тюрьме. Наверное, поездки на суд и обратно. Ранним утром конвой выводит тебя из камеры, затем ты несколько часов ожидаешь судебный «воронок» в тюремных тамбурах, который вместе с другими заключёнными отвозит тебя в суд. Там – ещё несколько часов ожидания в тамбурах, уже судебных. Затем суд, иногда короткий, иногда на весь день. И за время суда ты видишь, что стены бывают необшарпанными, что мобильными телефонами можно пользоваться свободно, а мужчины по-прежнему носят костюмы. Обычные вещи, о которых, кажется, совсем забываешь за решёткой. И вот тебя выводят из зала суда. Дальше – ты не пойдёшь домой, а тебя повезут обратно в камеру, сырую и тёмную, а друзья по нарам будут расспрашивать тебя о том, что удалось увидеть, услышать, какой запах учуять. И это ни с чем не сравнимое гадкое чувство – что ты возвращаешься обратно в свой новый тюремный мир.
Побег в Россию
26 октября 2015 года Суворовский районный суд приговорил меня к 3 годам и 8 месяцам ограничения свободы в колонии. 26 ноября приговор вступил в законную силу. В этот же день Верховная рада приняла изменения в действующее законодательство, согласно которым один день в СИЗО равен 2 дням пребывания в тюрьме или 4 дням пребывания в колонии. Таким образом, в колонию я так и не был этапирован и в марте 2016 года вышел на свободу по истечении срока наказания, отбыв в следственном изоляторе 11 месяцев и один день.
Тем не менее оставлять меня в покое ни прокуратура, ни СБУ не собирались. За час до фактического выхода из СИЗО ко мне пришла в гости целая группа печально знакомых мне «товарищей» и вручила подписку о невыезде. Мне пообещали, что, если я попытаюсь скрыться или продолжу свою «сепаратистскую» деятельность, меня «закроют» как рецидивиста уже надолго. Ничего хорошего их слова не сулили, поэтому через неделю, выбрав удобный момент, я сумел удрать из страны. Как мне это удалось – тема отдельная, и лучше не раскрывать подробностей, чтобы не навредить тем, кто пока ещё вынужден оставаться там. Сегодня я нахожусь в России, стране, где мне уже ничего грозит.
И в тюрьме, и уже на свободе я часто задавал себе вопрос: не зря ли я пошёл на всё это? Потерял бизнес, Родину, оставил близких. И всегда отвечал: не зря. Дело, за которое мы страдаем и боремся, правое. Как бы пафосно это ни звучало. И это стоит года жизни.

http://mt.sovsekretno.ru/blog/

США под колпаком «Белых лебедей»

Российские бомбардировщики барражируют над Калифорнией
А если наяву, то это всего лишь пролет российских стратегических сверхзвуковых бомбардировщиков Ту-160, любовно названных российскими летчиками «Белый лебедь», совершающих патрулирование над Тихим океаном, не нарушающих при этом воздушное пространство США.
Почему такая паника? Почему глава командования военно-воздушных операций вооруженных сил США генерал Герберт Карлайо едва ли не с дрожью в голосе заявляет, что российские бомбардировщики барражируют чуть ли не над Калифорнией? Просто американцы отвыкли от самого факта того, что какие-либо силы, кроме Air Forсe, могут оказаться вблизи границ США.
А тут вдруг русские, причем совсем рядом – на расстоянии вытянутой руки, которая способна достать до практически любой глубинки Америки, хоть до Техаса, хоть до Южной Дакоты, хоть до Калифорнии. Американцы, привыкшие развязывать войны и вооруженные конфликты вдали от своих берегов, подобному факту явно не рады. Им крайне не хочется видеть карающий меч над своей головой. Вот и паника.
Когда в далеком уже 2001 году вдоль берегов Японии совершили пролет два российских «стратега» и истребители Су-27, возник большой переполох в Стране восходящего солнца. Да, пролет бомбардировщиков и истребителей возле берегов соседнего государства был явной демонстрацией силы отечественных ВВС (ныне ВКС). Впрочем, ничего необычного или нарушающего в этом полете не было: довольно распространенная практика в мировой практике, когда военные бряцают друг перед другом мускулами.
Но почему же тогда произошел такой шум? Отвыкли. Они отвыкли от наших полетов, походов, ракетных стрельб и всего того, что свидетельствует о наличии в стране мощной и боеспособной армии. Япония, между прочим, от своих планов насчет четырех российских островов Курильской гряды – Кунашира, Итурупа, Шикотана, Урупа – до сих пор не отказалась.
И, как свидетельствует история, этот территориальный спор с применением оружия возобновлялся всякий раз, когда Россия и ее армия слабели. Почему бы не показать было тогда самураям, что ждет их в случае очередной попытки решить вопрос силой? Японцы – умные люди, они уже все тогда поняли…
США подобным здравием ума до сих пор не располагает, а потому, развязывая вооруженные конфликты по всему миру, свято верит в то, что их территориям ничего не угрожает. И появление в небе российских «летающих ракетоносцев» Ту-160 вызывает у них и панику, и протест. Профи понимают, что могут сотворить эти «Блэкджеки» – по натовской классификации.
«Основным местом дислокации российских стратегических бомбардировщиков Ту-160 считается авиабаза ВКС в Энгельсе Саратовской области, – говорит авиационный эксперт Юрий Пеляев. – Однако эти самолеты, равно как и такие «стратеги», как Ту-95, которые также базируются здесь, способны нести боевое дежурство практически в любом регионе мира. Дальность их практического полета составляет порядка 12 тысяч километров, при дозаправке в воздухе они способны находиться в воздухе более суток. А зафиксированная в 2010 году дальность составила 18 тысяч километров! И, взлетев под Саратовом, а затем дозаправившись, скажем, в районе Южно-Китайского моря, они в течение нескольких часов могут находиться вблизи берегов США. Ну и нельзя исключать применение так называемых «аэродромов подскока», например, на Сахалине или Камчатке, откуда этим бомбардировщикам можно быстро подлететь на время расчетного удара по объектам потенциального противника. При этом даже не нужно входить в зону ПВО неприятеля – несомое на борту вооружение способно достигнуть цели на расстоянии от двух до пяти тысяч километров. Совсем не обязательно приближаться к берегам страны, которая окажется враждебной по отношению к России».
Сейчас на вооружении ВКС России находится 16 стратегических сверхзвуковых бомбардировщиков Ту-160. Это – «штучный товар», каждый из них имеет имя собственное – носит персональное имя в честь русских и российских пилотов или былинных богатырей. При экипаже в четыре человека, эта «летающая крепость» несет на своем борту заряд вооружения, который сопоставим с мощью атомной подводной лодки, способной уничтожить бомбовым вооружением и крылатыми ракетами как минимум одно из побережий США.
Состав вооружения бомбардировщика усилен за счет введения в его состав высокоточных крылатых ракет нового поколения Х-555 и Х-101, имеющих увеличенную дальность и предназначенных для уничтожения как стратегических, так и практически всех тактических наземных и морских целей. Боевое применение вооружений Ту-160 было продемонстрировано при операции ВКС в Сирии, когда эти «стратеги» успешно отстрелялись по объектам боевиков ИГИЛ (запрещенная в России террористическая организация), не входя в воздушное пространство этой страны.
Впрочем, не нужно представлять Ту-160 как некую страшилку для США, который может пройти на бреющем полете над пляжами Калифорнии. «Белые лебеди» и ранее совершали полеты, достойные Книги рекордов Гиннеса. Еще в 1998 году два самолета из Энгельса совершили сверхдальний полет в район Северного полюса, где совершили учебные пуски крылатых ракет. Годом позже эти самолеты, развернувшись над Северным Ледовитым океаном, прошли вдоль берегов Норвегии и после 12-часового полета успешно отстрелялись на одном из южных полигонов России. Шум на Западе заглушил шум турбин нашего «стратега».
«Бомбовой новостью» стало появление российских бомбардировщиков над Индийским океаном в 2003 году. Ту-160 и Ту-95 отрабатывали там учебные задачи, будто над родными полигонами в средней части России. Так что нынешнее появление «Белых лебедей» над Тихим океаном назвать неожиданным или сенсационным нельзя – они способны действовать в любой части мира, что неоднократно и продемонстрировали. И если кто-то от этого приходит в состоянии паники, то это лишь повод задуматься о том, что существует и такая вещь, как неотвратимость возмездия, от которой ни за каким океаном не спрячешься.
На замену Ту-160 должен прийти новый дозвуковой «стратег» – ПАК ДА – перспективный авиационный комплекс дальней авиации. «Старение металла» дает о себе знать любой технике, но запас прочности этого самолета позволит его эксплуатировать как минимум еще 15-20 лет и все это время «держать в тонусе» любого потенциального противника вне зависимости от расстояния. «До Калифорнии? Так это рукой подать!» — уверены пилоты «Белых лебедей».

Источник: http://news-front.info

Всероссийский этап состязаний «Авиадартс» завершат выступления «Стрижей», «Русских витязей», «Соколов России» и «Беркутов»

Аэродром Бельбек (Крым). 30 мая. ИНТЕРФАКС-АВН — Выступление российских пилотажных авиагрупп увенчает 5 июня всероссийский этап состязаний «Авиадартс» в Севастополе, сообщил журналистам главнокомандующий Воздушно-космическими силами РФ генерал-полковник Виктор Бондарев.
«Во-первых, побывать в Крыму — это огромная честь и гордость для любого человека. Во-вторых, 5 июня над площадью Нахимова в Севастополе состоится полуторачасовой показ возможностей нашей авиатехники», — отметил главком.
В грандиозном шоу примут участие кубинские асы — «Стрижи» и «Русские витязи», липецкие летчики из состава авиагруппы «Соколы России» и, наконец, единственные в России мастера высшего пилотажа на боевых вертолетах Ми-28Н — «Беркуты», сказал генерал.
Также В.Бондарев пригласил всех крымчан и гостей полуострова стать зрителями «Авиадартса» 3 и 4 июня — в дни наиболее зрелищных стрельб на полигоне Чауда под Феодосией.
«Благодаря усилиям строителей на полигоне Чауда приготовлены прекрасные места, есть прекрасный обзор. Будет организован показ самолетов на статической площадке, выступления парашютистов», — перечислил генерал.
Средний возраст участников соревнований — 25 лет. При этом командир каждого экипажа участвует в «Авиадартсе» впервые — это обязательное условие конкурса.
«Я даже завидую тем пилотам, которые здесь сегодня собрались. Они летают на таких прекрасных новых самолетах. Просто из-за отсутствия времени у меня нет возможности к ним присоединиться, а так бы непременно поучаствовал», — сказал В.Бондарев.

http://www.interfax-russia.ru/Crimea/