Книга воспоминаний Емельяненко В.Б. «В военном воздухе суровом»
— Многие вопросы по штурмовикам и их применению уже сняты, в связи с выходом книги Перова-Растренина «Штурмовик Ил-2», где они и на Вас немного ссылаются; но по некоторым вопросам интересно именно Ваше мнение, ну например, чем контролировались боевые вылеты, какая фотоаппаратура стояла…
— Аааа… Никакой! И прицелов фактически не было. По лаптю. По трассам стреляли. В общем, прицельных приспособлений не было на штурмовиках. Штыри ставили, метки на капоте рисовали, все такое… Ну в общем, приспосабливались, покруче спикируешь — попадешь.
— А фотоаппаратура какая-то была?
— Не было. В исключительных случаях, редко. У нас в полку не было. Не было никогда.
— А как же вы докладывали командованию, что вы выполнили то или иное задание?
— Ну, я же не один лечу, летит группа, ведущий, ведомый. Мы же не за один заход добивались какого-то результата. За несколько заходов, в огне в этом видели.
— А кто-то потом прилетал проверять?
— Тоже не было такого. У нас такого не было.
— Василий Борисович, а Вы штурманом полка были?
— Я был и штурманом полка, и инспектором по технике пилотирования дивизии.
— А какие у Вас были обязанности как штурмана полка?
— Чтобы ребята метко бомбили, стреляли, находили цель. Самое трудное — найти цель.
— В книге Перова-Растренина говорится о применении лидеров («Су-2» или «Пе-2»), которые летели впереди группы штурмовиков значительно выше и, обнаружив цель, обозначали ее пикированием или сбрасыванием бомб, по разрывам которых ориентировались штурмовики.
— Ну всякое было… Но без этого мы обходились. Что я еще буду смотреть вверх… Я на земле ищу, а тот летит где-то там, отвлекает. Такие лидеры нам здорово помогали в другом. Когда нас разбили, полка нет, грузимся в транспортный самолет и — в Куйбышев, где был завод, который выпускал «Ил»-ы. Оттуда летела разношерстная публика. Мы молодыми пополнялись, а они не очень крепкие ребята были. И чтобы не потеряли ориентировку, впереди шел лидер — «пешка». Они выше нас идут, впереди. На них смотришь, они приведут.
— А сколько времени отводилось на подготовку в авиашколе, в полку?
— Да там не отводилось специального времени. Полеты, какое там время. В перерывах между вылетами, если время есть. Специальной такой дисциплины «штурманская подготовка» — не было. Были практические: вот берем карту, как проложить маршрут, какое время. По линейке рассчитывали. Вообще, в моей книге все рассказано. Там в первых главах есть характеристики «Ил»-а, как на заводе, и как переучивались потом, как оценивали, как переоценивали, а потом, как мы теряли огромное количество самолетов. За два месяца — где-то семьдесят самолетов. Вот такое дело. До этого говорили, что «летающий танк», самый живучий… Но самые большие потери были в штурмовой авиации по статистике штаба ВВС. Несмотря на бронирование самолета. Но мы же летали низко, в пекле самом! Видели цели визуально, пикировали на них. Видели трассы, попала или нет в цель. Вспыхнул, значит попал.
— А вот танк, как определить, подбит или нет?
— Ну, мы сыпали в 43-м ПТАБы.
— Говорят, что они были неэффективными, на низкой высоте не раскрывались?
— Да нет, все раскрывалось. Они кумулятивного действия были. Они брали количеством. В двух отсеках лежало штук 400.
— Но как вы контролировали, попали в танк или нет?
— Ну, как… если горит, дым идет, значит — попал. Мы же работали обычно «с круга», не с одного захода. Летит большая группа, потом над целью ведущий начинает разворот. Все за ним идут, по петле такой. И обычно несколько заходов делали. Отдельно надо сбросить бомбы. В это время «РС»-ы пускать нельзя. Для них особый способ прицеливания требовался. Восемь штук — на одноместном, четыре — на двухместном.
До самой земли пикируешь и видишь, куда идет трасса, и какой там результат. Обычно «действовали» по колоннам грузовых автомашин. Заходим поперек дороги, каждый выбирает себе цель и снижается. Чем ниже, тем с меньшей дистанции выпустишь очереди, тем больше вероятность попадания. И вот спускаешься пониже, пониже, пониже… Нажимаешь на гашетки. Трасса видна. И вдруг – вспых, попал в бак и — все. И ошметки летят. Все видно.
— А с какой высоты вы начинали давить на гашетку?
— Мы выходили из пикирования на 50 метров. Видели, как в кювете лежат попрятавшиеся немцы. Самая низкая высота примерно была как над вершинами сосен, которые на моем участке. Перед атакой надо высоту набирать. Метров 300-500. Пока спускаешься надо выпустить несколько очередей. А результаты мы видели воочию — огонь и дым.
— Вы видели, как взрывается танк?
— Нет, я не видел никогда. Может и взрывались, отчего они взрывались…
— Вас посылали действовать по переднему краю, например, уничтожать артиллерийские расчеты?
— Это была наша основная работа! На переднем крае, на поле боя. Говорят, вот огневые точки — там. Артиллерию очень трудно было найти, они маскировались, врывались в землю.
— А против пехоты в окопах?
— А как же. Видно траншея как идет, можно вдоль траншеи «фугануть».
— Какой порядок применения оружия? Сначала «РС»-ы?
— Сначала от бомб избавиться. Тем более, если взрыватели мгновенного действия. Сотки , 6 штук, мы могли максимум взять. Если у них взрыватель мгновенного действия, то их надо бросать на высоте метров 300, иначе удар будешь чувствовать снизу-вверх. А если взрыватель замедленного действия, 23 секунды, «ВМШ-2», то их сбрасываешь, и можно уйти.
— Но ведь враг тоже может отползти за это время.
— Ну, пусть ползет. За 23 секунды куда ты отползешь? Сверху «сыпятся» бомбы. Но мы и не за каждым солдатом бегали, хрен с ним, пусть лежит. Нам главное было, подавить огневые точки на переднем крае. И лишить возможность пехоту вести огонь. Они не высовываются из траншей и не могут отражать атаки наших войск.
— Все-таки, по кому чаще приходилось работать? По танкам, по пехоте, по тыловым коммуникациям?
— Цели — самые разнообразные, на переднем крае самое главное — огневые точки. А вот в наступлении, скажем, по-другому. Началось наступление из-под Орджоникидзе на Тихорецк, на Краснодар. Противник драпал, грузился в вагоны и шпарил. Нам давали задачу охотиться за эшелонами. Видишь, паровоз выпускает пары, по нему и начинаешь вести огонь. По паровозу ударил -встал, по вагонам с боеприпасами, по цистернам… Переправы — тоже наши цели: понтоны, постоянные мосты… Колонны противника. У них было много автотранспорта, солдаты в грузовых машинах. По этой колонне и лупи.
— Кто вам больше всего противодействовал: зенитки или истребители?
— Я думаю, значит так: в первый период войны, мне кажется, — зенитка, а дальше, когда больше стало «мессеров» у них, мы несли большие потери от истребителей. В первый период войны до 43-го года мы воевали на одноместных штурмовиках. Сзади — беззащитны совершенно.
— А сзади, вроде бы, на штурмовике была бронеспинка 12 мм?
— Ну и что, 20-мм пушка пробивала спокойно.
— С какого расстояния?
— А расстояние такое. Вот помню, стояли мы в Краснодаре. И там был полк, в котором воевал Покрышкин. И один вот говорит: «мол, я зашел сзади бомбардировщику, открываю огонь, а он не горит». Покрышкин его спрашивает: » А ты ЗАКЛЕПКИ у противника на крыле видел? А как же ты попадешь, раз не видел? Подойди поближе, чтоб заклепки были видны!»
— То есть, немцы так близко подлетали к вам?
— Очень часто. Обгоняет справа, слева. Лицо человека видно.
— Часто возникают споры о том, что первые пушки, стоявшие на мессершмитах, «Эрликоны» 20-мм, не могли пробить 12-мм бронеперегородку «Ил»-а. А вот «маузеры» могли.
— Нет, это неправда, даже «Эрликоны» пробивали бронеперегородку.
— А вот в мемуарах немцы пишут, что они могли попасть по маслорадиатору и вывести из строя штурмовик.
— Да нет, это анекдот какой-то. Так, специально, по маслорадиатору — бессмысленно. Разве можно попасть в такую маленькую мишень, как маслорадиатор? Она там — «в зализе», не торчит. Подходи поближе и бей сзади.
— Часто пишут, мол, в форточку стреляли.
— Да ну, это ерунда, хреновина… Случайно, конечно, могли попасть в форточку. Такие случаи были. У Моспанова, у Артемова Феди. «Мессер» заходил не строго в хвост, а чуть под уголком. И очередь прошла в правую форточку, и разнесло приборную доску. Вот так.
— Бензобаки выхлопными газами у вас заполнялись?
— Нет.
— Протектированы были?
— Протектированы.
— Есть такое мнение, что штурмовик с двигателем водяного охлаждения — более уязвим, чем с двигателем воздушного охлаждения?
— Конечно, это — аксиома.
— Часто у вас были случаи попадания в рубашку охлаждения?
— У меня такое было. Заклинивает двигатель, и приходится садиться на «вынужденную».
— Говорят, что стрелок был плохо защищен?
— Да, он сидел, спиной опираясь о бронеплиту, которая отделяла стрелка от кабины летчика. Если снаряд правее-левее плеча стрелка попадал в эту плиту — вся спина изрешечена осколками. Конечно, он был беззащитен. Защита у него — пулемет. Он должен не сидеть курицей, а прицелиться и не подпускать близко, давать очереди. Подошел истребитель сзади, у него четыре пушки! А тут 12,7 у стрелка, «кнутик»! Ну и шарахнул немец и, поминай, как звали этого стрелка…
— В вашем полку кого больше погибло, стрелков или летчиков?
— Мы часто привозили стрелков убитых или тяжело раненых. Были атаки истребителей, значит, привезем или труп, или раненого.
— Но стрелки все-таки были нужны?
— Да, конечно же.
— Или все-таки больше истребителей сопровождения нужно было посылать?
— Да, это все теоретически. Мы в первой половине войны, в 41- 42-м, почти без сопровождения летали. И поэтому несли огромные потери. Одноместные штурмовики были. Истребителей не давали, потому что истребителей ОЧЕНЬ мало было. Истребителей самих пускали на штурмовку.
— Странно, так ведь проще прикрыть свои штурмовики истребителями — снизятся потери штурмовиков, возрастет эффективность?
— Не было истребителей. Мало было. И старенькие эти бипланы привлекали к штурмовкам. Все бросали, чтобы удержать немцев. Они перли, как скорый поезд.
— А пилотирование «Ил»а было сложным?
— Нет, он очень был устойчивым.
— Осваивать его было просто?
— Я, например, вылетел без провозных. Он легкий был. Не то, что «Пе-2», — очень сложная машина.
— Пытались механики на месте чинить бронекорпус?
— Чинить? Это редко. Не знаю, почему этот вопрос возник, чего это они там напридумывали?
— Вы знаете, вот есть спорный вопрос об отказе пушек ШВАК. В чем была причина?
— Я летал уже с ВЯ. Там редко были задержки. Надежная пушка. Со ШВАКО-м не летал.
— Ну а в вашем полку тот же Холобаев летал со ШВАК-ами? Вы же сами писали?
— Да нет, я такого не писал. Я помню, как он Дремлюка расстреливал. Перечитайте еще раз. Про ШВАК-и я ничего не писал. Наш гвардейский полк ПЕРВЫЙ в ВВС получил эти самолеты для войсковых испытаний. ПЕРВЫЙ! А больше — вообще не было. По одному, по два самолета в полки посылали. 75 самолетов вылетели на фронт!
— То есть до 22-го июня в войсках вообще не было этого самолета?
— Ну, одиночные были для показа, для освоения.
— Вы не слышали про 451-й ШАП и про летчика по фамилии Чеченев?
— Нет, не знаю. В нашем полку, 7-м Гвардейском, который начал летать с первых дней войны и до конца воевал, потери составили 212 человек. Я в архивах выписал из журнала учета безвозвратных потерь, по-фамильно. Когда, где, что…
— А было сначала 30?
— Да, по штату 30. Но на фронте ни одна часть не была штатно укомплектована.
-Получается, почти восемь раз обновился ваш полк?
— Да. Потери были чудовищными. 75 вылетели на фронт, а через два месяца начали уже летать в Куйбышев за самолетами. Пешими ходили. Нет самолетов! И все.
— А самолет можно было несколько раз использовать?
— Да, если успевали вывозить. Специальные были технические бригады. Вот там-то — сел на «вынужденную», летчик пришел с парашютом, а самолет оставил там, что он с ним делать будет? Они едут на машине туда, осматривают его, если целые шасси, то буксируют его в подвижные авиаремонтные мастерские, восстанавливают его. Если на фронте нельзя было восстановить, то грузили в эшелон и — в тыл дальше, в армейский тыл. Там уже мастерские занимались. Этот вопрос был отработан. Очень много восстановили.
— А много вы вылетов делали в день?
— Истребители почаще вылетали. Потому что истребитель особенно готовить не надо. Что ему там готовить? Пушки пулеметы заправил и — все. А в штурмовик надо бомбы, надо пушки, пулеметы, «РС»-ы. Времени дольше выходило, часа три подготовка занимала. Мы не каждый день летали. Каждый день не было боев. В самые напряженные дни — три вылета в день. Самое большое, но это очень редко было.
— А ночью не летали?
— Нет, но пытались. И пробы были. У меня все это в книжке есть.
— Да, я помню, у вас там сказано, что «пламя-гасители» слишком демаскировали?
— Да, и ничего не вышло. В Чечне это было. Мы там сидели у горячего источника, тренировались. Сначала всех пропустили через ПО-2 ночью, все летали! Все, и молодые летчики в том числе. А потом попробовали на ИЛ-2. Сели два майора, опытные летчики. «В четыре глаза» еле сели! И все, махнули на эту затею. У «Ил»-а же выхлопы, 12 цилиндров. Слева слепит и справа. Ночью их же видно, ослепляет. Были какие-то задумки сделать общий патрубок, чтобы его выводить туда подальше, назад. Но ничего из этого не вышло.
— А кстати, у Вас не было проблем с загазованностью кабины, с температурой?
— Нет, было все нормально.
— А вот на Ла-5 летчики угорали. Василий Иванович Алексеенко это отмечает.
— Ну, может быть, а у нас не было. У нас же не было герметики. Закрывался колпак движением вперед, справа — слева форточки есть. Можно было отодвинуть.
— А приборное оборудование? Например, на наших самолетах почти не было авиагоризонта? Т.е. в облаках летать было сложно?
— Почему не было? Был на Ил-2.
— Чего-то я не встречал в описаниях.
— Да его и не нужно было. Мы летели в светлое время суток, хорошая видимость, вся нагрузка на глаза.
— А если, скажем, уйти в облака от немцев, то пилотировать довольно сложно.
— Нет, таких маневров не было. Ты летишь группой, ты ответственный, ведущий, я в облака ни за что не уйду. Потому что группа будет растеряна, молодежь побьется сразу.
— Я читал, что у СУ-2 была такая возможность, потому что у него был авиагоризонт.
— Да, я летал на СУ-2, авиагоризонт был, но СУ-2 двухместный, со штурманом.
— Как Вы оцениваете СУ-2?
— Плохо, летающая цистерна. Он горел как спичка.
— То есть Вы от него не в восторге.
— Абсолютно. На нем и воевать-то было нельзя фактически. Они и погорели быстро. В крыльях баки! У «Ил»-ов в крыльях не было. Стоял сзади высокий бак, за спиной летчика — 700 литров, и 300 литров бак -под ногами. С боков все закрыто броней.
— Когда по вам зенитки долбили, вы пытались делать противозенитные маневры?
— Да ерунда все это. На земле мы пытались делать, когда сели, а что толку. Летишь же группой! Боевой порядок — клин, допустим, пятерка: впереди один, справа два и слева два. Ты летишь и не дышишь, чтобы их не перепугать, чтобы они не разлетелись в стороны из-за боязни столкнуться друг с другом. Какой там маневр …
— Как Вам кажется, до войны летчиков готовили хорошо?
— Конечно неплохо, ведь училища какие были знаменитые! ВВС ценили, возвышали, одевали, кормили… Ворошиловские завтраки, шоколады, все! Форма такая была, летчики ходили в темно-синих шинелях, с шевронами, кожаными регланами, зимой — сапоги белые фетровые, обшитые кожей…
— Я очень благодарен Вам за ответы.
— Ну что я помнил, то я и ответил… Вы знаете, это можно пройти один раз в жизни. Я вам скажу откровенно, мне приходят мысли Фауста. Допустим, мне скоро стукнет 90 лет, приходит ко мне волшебник и говорит, я вас могу сделать снова молодым, и ваша биография повторится, как в зеркальном отображении. Все будет так, как было. Вас в войну сбивали четыре раза? И второй раз будут сбивать четыре раза. Вас не убили? И не убьют. Все вы пройдете заново. Вот за это я вас могу сделать молодым. Я говорю: «НЕ НАДО МНЕ ПОВТОРА», потому что то, что пройдено, повторить невозможно. Невозможно психологически! Есть же предел. Мы же каждый день фактически… Вот спокоен ты тогда, когда вечером спать ложишься. После 300 грамм водки, расслабишься, поешь и — спать. Спишь, я — живой! Я буду до утра жить ГАРАНТИЙНО! А утром, чуть свет, когда боевой расчет — подъем, чашку чая глотнул, в землянку, и там уже ставят задачу. Начинается мандраж. Ну, как у спортсменов, предстартовое волнение, у футболистов, у бегунов. Предстартовое волнение — это страшно. Причем, нас с ними, со спортсменами, не сравнить. Там же убийства не будет наверняка, может, только на четвереньках ползать будет. А я думаю: вчера пронесло, а сегодня? И пытаюсь отогнать эту мысль! Я научился ее отгонять, и потому, нормально все было.
Запись и литературная обработка Артем Драбкин