AVIACITY

Для всех, кто любит авиацию, открыт в любое время запасной аэродром!

Tag Archives: война

В небе Заполярья и Карелии. Часть 3

В условиях быстрого изменения линии фронта еще более возросла роль воздушной разведки. Но данные добывались дорогой ценой. 21 октября на разведку вылетел экипаж командира 108-й отдельной разведывательной авиаэскадрильи майора В. И. Дончука. В районе Киркенеса авиаторы обнаружили скопление войск противника. Последовали доклады о вражеских транспортах в порту и о движении частей по дороге к Киркенесу. Самолет Дончука непрерывно обстреливали зенитные орудия и пулеметы, потом его атаковали истребители. Из полета он не вернулся. За годы войны коммунист Василий Иванович Дончук совершил 270 боевых вылетов в глубокий тыл противника и каждый раз доставлял командованию ценные разведданные. 2 ноября 1944 г. ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

 

На разведку часто вылетали и наиболее подготовленные экипажи других авиационных полков. Из различных источников Стало известно, что в районе Салмиярвй и расположении противника наблюдаются активные перемещения войск. Командование фронта потребовало во что бы то ни стало уточнить обстановку и обязательно сфотографировать положение вражеских войск, определить, куда и с какой целью они передвигаются.

 

На трудное задание был послан заместитель командира эскадрильи 196-го истребительного авиаполка капитан А. И. Бабаев. Выбор пал на него не случайно. Это был опытный боевой летчик, совершивший за время войны около 300 боевых вылетов, из них почти 50 на разведку. Защищая Ленинград, Александр Иванович сбил десять фашистских самолетов. Бабаев понимал, что от его настойчивости, мастерства во многом зависит успех наших войск. По смутно различимым ориентирам он издержал направление на взлете и, едва самолет оторвался от земли, сразу же убрал шасси. Высоту, правда, набирать не пришлось, так как машина быстро окунулись в рваную пелену облаков. Пришлось даже снижаться. И так, на грани земли и облаков, лавируя между сопками, он вышел в заданный район. Противник не ожидал появления советского самолета в такую погоду и производил передвижения в открытую. Это и нужно разведчику. Заработали фотоаппараты. А когда враг опомнился и попытался огнем зенитных пулеметов и стрелкового оружия сбить самолет-разведчик, капитан Бабаев уже покинул район разведки.

 

А бои на земле и в воздухе велись уже непосредственно за овладение населенным пунктом Никель. Поддерживая сухопутные войска, экипажи 7-й воздушной армии 21 октября совершили 487 самолето-вылетов. Высокую оценку действиям авиации дал Военный совет 14-й армии. «В боях за Никель, — отмечал он, — бомбардировщики и штурмовики, сопровождая 31-й стрелковый корпус, сорвали контратаку противника, пытавшегося прорваться из окружения, ускорили освобождение Никеля и уничтожение окруженной в этом районе вражеской группировки…

 

Истребительная авиация надежно прикрывала группировку войск, почти полностью изгнав с поля боя авиацию противника. Особенно большую помощь истребители оказали действующим в тылах врага частям 126-го и 1117-го легких стрелковых корпусов. Несмотря на неоднократные попытки авиации противника сорвать продвижение частей этих корпусов, истребители обеспечили их прикрытие, и рейд 126-го и 127-го стрелковых корпусов прошел без потерь».

 

В целях экономии сил и увеличения количества самолетов-истребителей в районе боевых действий штурмовиков в 1-й гвардейской смешанной авиационной дивизии применили новшество. Сопроводив первую группу «илов» на задание, на обратном маршруте при выходе в район, где появление вражеских истребителей было уже маловероятным, часть истребителей сопровождения снова возвращалась в район цели и усиливала там прикрытие второй группы штурмовиков, которая следовала с интервалом 5-10 минут. Истребители сопровождения третьей группы штурмовиков усиливались по такому же принципу.

 

Так строилось и прикрытие групп Ил-2, вылетевших на штурмовку вражеских войск 22 октября. Пять истребителей 19-го гвардейского истребительного авиаполка под командованием капитана Н. Я. Фабристова сопровождали шесть самолетов Ил-2 на штурмовку войск противника в районе Сванвика. Пятерку Фабристова должна была усиливать шестерка капитана Г. Ф. Дмитрюка, сопровождавшая предыдущую группу «илов». Все шло по плану. В районе Луостари истребители Дмитрюка оставили штурмовиков и вместе с пятеркой Фабристова продолжали сопровождение второй группы «илов». При подходе к озеру Куотсярв Дмитрюк, находясь на высоте 1500 м, увидел пару «Мессершмиттов-109» и вместе со своим ведомым — заместителем командира полка по политической части подполковником А. А. Бородаем атаковали врага. Их неожиданное нападение, умелый маневр и точный прицельный огонь привели к успеху: оба вражеских самолета горящими врезались в землю. После этого Дмитрюк с Бородаем поспешили в район действий штурмовиков, где, судя по радиопереговорам, уже кипел новый воздушный бой.

 

К моменту прилета наших штурмовиков в районе цели находилось шесть немецких истребителей ФВ-190. Лейтенант А. А. Пузанов с младшим лейтенантом Я. И. Луговым вступили в бой с четверкой «фокке-вульфов». В это время пара ФВ-190, отколовшись от общей группы, переворотом ушла вниз и затем с малой высоты пыталась атаковать «илы». Но три наших летчика-истребителя во главе с капитаном Н. Я. Фабристовым отбили их атаку. Фашистская пара снова попробовала атаковать штурмовиков. Но тут А. Г. Рыбин сверху сзади атаковал ведомого ФВ-190 и поджег меткой очередью.

 

Бой становился все ожесточеннее. В это время Дмитрюк и Бородай подошли к району боя. Они с ходу напали на фашистский истребитель, нависший над хвостом самолета А. С. Барсукова. А выше группы штурмовиков с четверкой «фокке-вульфов» сражались другие наши летчики. Встретившись на лобовых с советскими истребителями, фашисты не выдержали и поспешили выйти из боя.

 

Сухопутные войска на подступах к Киркенесу успешно поддерживали 17-й гвардейский и 214-й штурмовые авиационные полки, которыми командовали майоры Г. А. Андреев и Г. М. Федотов. 22 октября в штаб 214-го штурмового авиаполка поступило приказание подавить В районе высоты 243,0 огонь артиллерийской батареи Врага, который препятствовал продвижению советских войск по дороге на г. Киркенес. На задание вылетели группа Ил-2 под командованием старшего лейтенанта Б. А. Новикова. Он знал только предполагаемый район расположения батареи. Выйдя туда, штурмовики встали к вираж. И тут ведущий заметил вспышки артиллерийских выстрелов на обратных скатах высоты. «Батарея Южнее озера, атакуем парами»,-передал Новиков по ридио и первым ввел машину в пикирование. За ним доследовали остальные экипажи. Вражеские зенитчики открыли огонь. Но пара «илов», ведомая Н. П. Гроше-Ш.1М, ударила по зениткам и заставила их замолчать. После бомбо-штурмового удара орудия прекратили огонь. Б. А. Новиков и Н. П. Грошев впоследствии были удостоены звания Героя Советского Союза.

 

На следующий день группа из шести Ил-2 17-го гвардейского штурмового авиационного полка, ведомая майором С. П. Кобзевым, нанесла удар по противнику на подступах к городу Киркенес. При подходе к опорному пункту советские штурмовики были встречены сильным огнем зенитных орудий и пулеметов. Но гвардейцы, преодолев огненный заслон, с высоты 1300 м с небольшим углом пикирования в кильватерной колонне один за другим бомбами и снарядами ударили по батарее противотанковой артиллерии врага. Сразу же два орудия оказались разбитыми, был взорван штабель боеприпасов, а сама батарея прекратила огонь. Этим воспользовалась наша пехота и продвинулась вперед.

 

Несмотря на неустойчивую, сложную погоду, советская авиация действовала весьма активно. За период с 18 по 25 октября части 7-й воздушной армии произвели 2301 самолето-вылет [16]. 25 октября Киркенес был очищен от немецко-фашистских войск.

 

Наступательная операция подходила к завершению. Но упорные бои продолжались. Авиаторы Карельского фронта и Северного флота смелыми и точными ударами способствовали успеху сухопутных войск. 27 октября вылетом четверки самолетов Ил-2 828-го штурмового авиаполка под командованием старшего лейтенанта М. А. Макарова, впоследствии Героя Советского Союза, на штурмовку войск врага в районе Нейден в Северной Норвегии 260-я смешанная авиационная дивизия закончила свое участие в операции. В ноябре она убыла для участия в Восточно-Прусской операции.

 

Боевую деятельность авиации в ходе Петсамо-Киркенесской операции обеспечивали многие службы. Инженерно-авиационная служба добивалась, чтобы в ходе наступательных боев максимальное количество самолетов находилось в боеготовом состоянии. А для этого инженерам, техникам, механикам, мотористам приходилось работать днем и ночью. В условиях северной осени, когда слякотная погода неожиданно сменялась сильными морозами, они задолго до рассвета начинали подогревать и опробовать моторы, готовить оружие, приборы, радиосредства. В это же самое время не прекращалась работа по восстановлению неисправных самолетов, получивших повреждения в боях. Но благодаря добросовестной, самоотверженной работе всего личного состава инженерно-авиационной службы неисправная материальная часть в 7-й воздушной армии в ходе операции составляла в среднем 6,5 проц. В условиях интенсивных боевых действий проявлялась забота и об экономии. За операцию было сэкономлено 400 т горючего. Таким образом, инженерно-авиационная служба полностью обеспечила боевую деятельность авиации в наступательных боях. За героическую работу 762 человека инженерно-технического состава были награждены орденами и медалями [17]

 

Петсамо-Киркенесскfя операция явилась испытанием и для службы тыла 7-й воздушной армии. Как и прежде, исключительно много внимания уделялось скорейшему восстановлению отбитых у врага аэродромов. В Петсамо-Киркенесской операции хорошо была налажена связь инженерно-аэродромных батальонов с сухопутными войсками. Вместе с передовыми стрелковыми частями двигались и минеры 7-й воздушной армии, которые прибывали на аэродромы сразу же после их освобождения и начинали свою опасную и необходимую работу.

 

Большие сложности возникли при организации эвакуации трофейных и аварийных самолетов с мест вынужденной посадки или падения. Из-за перегруженности железнодорожного транспорта в район боевых действий полностью удалось перебросить только одну техническую эвакуационную роту, поэтому четко наладить эвакуацию трофейных и аварийных самолетов, в отличие от летней операции в Южной Карелии, не удалось. Практически эта работа завершалась уже после окончания боев в Заполярье.

 

Обеспечивая части и соединения воздушной армии горючим и смазочными материалами, особенно большую работу выполнил личный состав отдела ГСМ 5-го батальона аэродромного обслуживания, который возглавлял младший лейтенант А. И. Блудилов. Дело в том, что в этом батальоне имелись большие емкости для хранения горючего и масел, поэтому районный склад ГСМ во 2-м ГАБе не создавался, а его функции были возложены на 5-й батальон аэродромного обслуживания.

 

Скопление авиационных частей и соединений на довольно ограниченном аэродромном узле в Заполярье создавало большие трудности для обеспечения питанием личного состава. Но начальники продовольственных служб 5-го и 6-го батальонов аэродромного обслуживания старший лейтенант А. П. Русинов и капитан Н. А. Козлов эффективно использовали имевшиеся столовые и походные кухни, а также в короткий срок организовали дополнительные пищеблоки. В ходе наступления запасы продовольствия перевозили на автомашинах, на баржах и даже на самолетах, для чего было выделено четыре По-2.

 

Как и в любой наступательной операции, резко возросла нагрузка на медицинских работников. Весьма активно и успешно в ходе наступательных боев проводились работа по поиску экипажей, выпрыгнувших с парашютом или совершивших вынужденную посадку вне аэродромов. За время Петсамо-Киркенесской операции

 

было найдено 19 таких летчиков, которым была своевременно оказана медицинская помощь.

 

Хорошо действовала оперативная хирургическая группа. За время наступательной операции она произвела 26 хирургических операций, обслужила 78 раненых и больных, большинство которых долечивались уже в авиационном армейском госпитале № 1020. А всего в госпиталь с сентября по декабрь 1944 г. поступило для стационарного лечения 248 человек. В строй было возвращено 210 человек. Эпидемические заболевания предотвращались проведением необходимых профилактических мероприятий. А когда возникали случаи таких заболеваний, то больные немедленно изолировались. При первых сигналах о появлении осенью 1944 г. у личного состава на одном из аэродромов в Заполярье признаков желудочно-кишечных расстройств и дизентерии эпидемиолог 7-й воздушной армии майор медицинской службы Е. Г. Поляков организовал срочную доставку туда на самолете необходимых медикаментов, прививочного материала и дезинфекционных средств. Начальник санитарной службы 324-й истребительной авиационной дивизии майор медицинской службы А. Д. Шмелев и старший врач батальона аэродромного обслуживания капитан медицинской службы Щукина сделали всему личному составу гарнизона прививки и провели другие необходимые мероприятия. Опасность была ликвидирована. Таким образом, медицинская служба вполне справилась со своими задачами.

 

Петсамо-Киркенесская операция завершилась полной победой советских войск. В ходе наступательных боев были разгромлены основные силы 19-го горнострелкового корпуса и враг был изгнан со всей оккупированной им на Севере советской территории. Советская Армия выполнила свой интернациональный долг, оказав помощь норвежскому народу в освобождении страны от фашистской оккупации. Германский флот лишился важных для него баз Петсамо и Киркенес, откуда он совершал нападения на северные морские коммуникации. Разгром врага в Заполярье явился важным вкладом в победу Советского Союза над фашистской Германией.

 

В успешном развитии и завершении Петсамо-Киркенесской операции большую роль сыграла авиация. Экипажи 7-й воздушной армии за время операции совершили 6732 самолето-вылета, в том числе для нанесения ударов по войскам и технике противника -1862, на прикрытие войск и сопровождение бомбардировочной и штурмовой авиации — 3320, для нанесения ударов по вражеским аэродромам-271, по железнодорожным объектам — 453, на ведение воздушной разведки — 802 [18].

 

Авиация фронта и флота нанесла врагу большие потери. Экипажи 7-й воздушной армии уничтожили и по-иредили более 700 автомашин, 270 повозок, 21 бензоцистерну, взорвали 24 склада с боеприпасами, разрушили около 30 землянок и блиндажей, подавили или частично уничтожили около 100 артиллерийских и минометных батарей, уничтожили и рассеяли много солдат и офицеров [19].

 

Несмотря на количественное превосходство советских ВВС в самолетном парке над неприятельской авиацией, летчикам воздушной армии пришлось вести упорную борьбу за удержание господства в воздухе. Но уже в первые дни операции советские летчики своими активными и самоотверженными действиями в основном сломили сопротивление воздушного противника, после чего его активность проявлялась эпизодически.

 

За операцию летчики 7-й воздушной армии провели 84 воздушных боя, в которых сбили 96 самолетов, а 33 уничтожили на аэродромах. Кроме того, 50 самолетов было захвачено советскими войсками на аэродромах, оставленных противником при отступлении [20]

 

Благодаря тщательно продуманному и разработанному совместно со штабом 14-й армии плану авиационного наступления, тесно увязанному по месту и времени с действиями пехоты, артиллерии и танков, взаимодействие авиации с сухопутными войсками не нарушалось на протяжении всей операции. Оправдало себя закрепление штурмовых авиационных дивизий за стрелковыми корпусами, действовавшими на направлении главного удара. 1)то позволило полностью компенсировать отсутствие в отдельных случаях артиллерийской поддержки, вызванной отставанием артиллерии из-за труднопроходимой местности. В конечном итоге четкое и непрерывное взаимодействие авиации со стрелковыми корпусами обеспечило, несмотря на отставание артиллерии, высокие темпы наступления.

 

ВВС Северного флота полностью выполнили свои задачи по обеспечению высадки и действий морских десантов. Они оказали также помощь войскам 14-й армии в прорыве обороны противника и развитии наступления. Однако основные усилия авиации флота были сосредоточены на морских коммуникациях.

 

Боевое управление авиацией на земле и в воздухе на протяжении всей операции было устойчивым и не нарушалось. В основном оно было централизованным, хотя в условиях быстрого изменения положения войск сторон в управлении штурмовой и истребительной авиацией допускалась частичная децентрализация. Командиры штурмовых авиационных дивизий, находившиеся на КП ударных соединений сухопутных войск с группой офицеров и радиостанциями, при необходимости самостоятельно принимали решение на вылет групп своих самолетов для уничтожения той или иной обнаруженной цели. Управление авиацией с ВКП командующего 7-й воздушной армией проходило в целом так же, как и в Свирско-Петрозаводской операции, только с более частыми выездами генерала И. М. Соколова на ВКП командиров авиационных соединений и частей для организации более эффективного использования штурмовой и истребительной авиации на поле боя.

 

В успешном боевом применении советской авиации в операции важную роль играла правильно спланированная, активно и целеустремленно проводимая партийно-политическая работа. В результате боевой наступательный дух авиаторов был очень высокий. Это особенно наглядно проявилось в массовом героизме авиаторов в ходе наступления.

 

Родина высоко оценила боевые заслуги авиаторов. За образцовое выполнение заданий командования в боях с немецко-фашистскими захватчиками, за овладение городом Петсамо (Печенга), изгнание врага из Печенгской области и проявленные при этом доблесть и мужество Указом Президиума Верховного Совета СССР 1-я гвардейская и 257-я смешанные авиационные дивизии полковников Ф. С. Пушкарева и А. В. Минаева были награждены орденом Красного Знамени, а 260-я и 261-я смешанные авиационные дивизии полковника Г. А. Калугина и генерал-майора авиации И. Д. Удонина — орденом Суворова II степени. За активные героические действия по разгрому врага и освобождение города Киркенеса приказом Верховного Главнокомандующего 80-му бомбардировочному авиационному полку подполковника Г. П. Старикова и 114-му гвардейскому дальнебомбардировочному авиационному полку майора А. Н. Володина было присвоено почетное наименование Киркенесских.

 

http://avia.lib.ru/

Иноземцев И.Г.

 

В небе Заполярья и Карелии. Часть 2.

За первый день наступления части 7-й воздушной армии произвели 229 самолето-вылетов, в то время как авиация противника-лишь 30.

 

При поддержке авиации войска 131-го стрелкового корпуса прорвали главную полосу обороны врага, форсировали реку Титовка и захватили плацдарм на ее западном берегу. Одновременно через Титовку переправился 126-й легкий стрелковый корпус, который начал охватывать немецко-фашистские войска с юга.

 

На второй день наступления погода улучшилась, хотя и оставалась очень неустойчивой. В течение дня четыре раза сильные снегопады, когда видимость не превышала 100 м, сменялись совершенно безоблачной погодой. Именно эти часы советская авиация использовалась в полной мере, совершив за день свыше 500 самолето-вылетов. Особенно эффективно действовали штурмовики, оказывавшие непосредственную поддержку наступающим войскам на поле боя. По заявкам командиров стрелковых корпусов группы Ил-2 наносили удары по узлам сопротивления противника, по скоплениям боевой техники и живой силы.

 

Утром воздушной разведкой, а затем с наблюдательного пункта командира 99-го стрелкового корпуса был обнаружен подход неприятельских войск по дороге от Луостари к реке Титовка. Одновременно противник старался удержать отдельные опорные пункты в центре и на левом фланге. По заданию командира корпуса ге-иврпл-лейтенанта С. П. Микульского командир 260-й смешанной авиационной дивизии полковник Г. А. Калугин выслал три группы самолетов 828-го и одну группу 214-го штурмовых авиационных полков по восемь Ил-2 в каждой для уничтожения противника и его опорных пунктов в полосе наступления корпуса. Задача была выполнена. Штурмовики уничтожили 6 автомашин, 18 повозок, 18 лошадей, подавили огонь батареи МЗА, взорвали склад боеприпасов.

 

В этот же день восьмерка Ил-2 668-го штурмового авиационного полка в сопровождении восьми истребителей действовала по опорному пункту противника юго-восточнее Луостари. Еще до подхода к цели ведущий группы старший лейтенант Б. А. Хлуновский услышал по радио голос генерала И. Д. Удонина, руководившего боем с временного командного пункта на переднем крае: «Будьте внимательны, с малой высоты заходят в атаку «фокке-вульфы». Но впереди по курсу летчики уже видели фашистские укрепления, гитлеровцев, засевших в траншеях, артиллерийские орудия и минометы. И, несмотря на большую опасность со стороны вражеских истребителей, командир эскадрильи перестроил группу для атаки поодиночно и первым ввел самолет в пикирование. За ним последовали остальные летчики. С первого захода они сбросили бомбы, затем, развернувшись, пошли в новую атаку. Штурмовой удар оказался эффективным. Но и эскадрилья понесла потери: один «ил» -был сбит, а второй подбитый самолет летчик посадил на своей территории вне аэродрома с убранным шасси. Экипаж его остался жив и вскоре вернулся в часть.

 

Так же успешно действовали эскадрильи этого полка, возглавляемые старшими лейтенантами И. М. Валивачем и Г. М. Пьянковым.

 

Много неприятностей 131-му стрелковому корпусу доставляли артиллерийские и минометные батареи врага, расположенные в опорном пункте на безымянной высоте северо-восточное озера Чапр. Они вели систематический фланговый огонь по наступающим войскам. Экипажи 7-й воздушной армии несколько раз наносили по высоте бомбовые и штурмовые удары, но уцелевшие орудия продолжали стрелять. 9 октября командир корпуса генерал-майор 3. Н. Алексеев поставил перед 261-й смешанной авиационной дивизией задачу подавить вражеский огонь. По указанию генерала И. Д. Удонина на задание вылетела шестерка Ил-2 17-го гвардейского штурмового авиаполка во главе с капитаном Я. И. Андриевским. Прибыв в район цели, штурмовики перестроились в «круг» и меткими ударами, снижаясь во время атак почти до земли, разгромили две противотанковые и одну минометную батареи, а также взорвали склад с боеприпасами. Командир корпуса высоко оценил действия штурмовиков.

 

Соединения ударной группы 14-й армии при поддержке авиации взломали вторую полосу обороны. Левофланговый 126-й легкий стрелковый корпус, обойдя противника с тыла, 9 октября вышел в район развилки дорог западнее Луостари.

 

В это время воздушные разведчики обнаружили приближение головного полка 163-й пехотной дивизии Противника и сообщили об этом на командный пункт. Первый удар по врагу, подходившему к развилке дорога ни несли штурмовики, создав на дороге «пробку» и посияв панику среди солдат и офицеров. Командир 126-го легкого стрелкового корпуса полковник В. Н. Соловьев воспользовался этим и, ускорив выход частей к развилке дорог, вслед за ударом авиации атаковал еще не успевшего принять боевой порядок противника. По показаниям пленных, в этот день их полк потерял до 40 проц. личного состава.

 

Группа из семи Ил-2 828-го штурмового авиационного полка во главе с капитаном А. В. Тимошенко под прикрытием шестерки истребителей 773-го истребительного авиаполка и четверки 435-го истребительного авиаполки вылетела по данным воздушной разведки на уничтожение и подавление огня артиллерийской батареи в районе Луостари. При подходе к цели на высоте 900 м руину встретил сильный огонь зенитной артиллерии и пулеметов. Но советские летчики, выполняя противозенитный маневр по направлению и высоте, точно вышли на огневые позиции врага и в кильватере пар с пикирования обрушили на него бомбы. Из-за сильного огня зенитных средств штурмовики сделали лишь один заход, но он оказался эффективным: был подавлен огонь тух батарей, взорван склад боеприпасов, разбито два орудия полевого типа, шесть автомашин и убито много гитлеровцев.

 

На следующий день капитан Тимошенко возглавлял уже восемь «илов», сопровождаемых таким же количеством истребителей 773-го и 435-го истребительных авиаполков по вызову с КП командира 99-го стрелкового корпуса на подавление огня артиллерийских батарей в двух километрах восточнее Луостари. При полете но маршруту группа подверглась обстрелу зенитных средств противника и была атакована двумя истребителями ФВ-190. Огнем воздушных стрелков один «фокке-вульф» был подожжен и горящим врезался в землю. Уточнив по радио расположение цели, капитан Тимошенко для внезапности налета снизился почти до земли и затем, «горкой» набрав высоту 400 м, с планирования атаковал батареи и технику врага на дороге. После этого штурмовики снова на бреющей высоте вышли из атаки и взяли курс на свой аэродром.

 

18 августа 1945 года А. В. Тимошенко было присвоено звание Героя Советского Союза.

 

В период операции интенсивность движения на дорогах в тылу противника резко возросла, а маскировка ослабла. Поэтому удары нашей авиации по вражеским колоннам были особенно эффективны.

 

Разведкой, произведенной утром 9 октября летчиками 435-го истребительного авиаполка, было обнаружено движение пехоты, автомашин и вьючного транспорта противника на дороге от урочища Кьялоайва на Луостари, а также расположение артиллерийских батарей юго-восточнее Луостари. Надо было немедленно наносить бомбо-штурмовые удары. Советские самолеты группа за группой с интервалом 15-25 минут пошли на задание. В результате штурмовики 260-й смешанной авиационной дивизии уничтожили до 50 вражеских автомашин и много другой боевой техники.

 

Исключительно напряженная борьба разгорелась в воздухе. Созданная система ВНОС обеспечивала своевременное обнаружение неприятельских самолетов и наведение на них истребителей. В то же время с целью более быстрого обнаружения воздушного противника наряду с радиолокационными средствами в стороне от вражеских аэродромов, но в пределах видимости, постоянно патрулировали пары истребителей Як-9 7-й воздушной армии, и летчики открытым текстом передавали командованию информацию о воздушном противнике. Это в значительной степени помогало вести с ним успешную борьбу.

 

Особенно упорные воздушные бои разгорелись 9 октября. В течение дня летчики 7-й воздушной армии провели 32 воздушных боя, в которых сбили 37 самолетов. Характерно, что большая часть боев происходила над территорией противника, что свидетельствует о наступательной тактике советской авиации.

 

Высокое мастерство, мужество и героизм проявляли летчики 20-го гвардейского истребительного авиаполка, которым с мая 1944 г. командовал Герой Советского Союза майор П. С. Кутахов. Во главе с ним восьмерка истребителей эскадрильи «Комсомолец Заполярья», сопровождая штурмовиков, в районе цели вступила в бой с 18 немецкими самолетами Ме-109. Пользуясь численным преимуществом, фашисты двумя группами устремились к «илам»: две пары атаковали их снизу и две пары — сверху. Но, развернув ударную группу своих истребителей, Кутахов сам атаковал четверку «мессершмиттов». Атака врага была отбита.

 

Отважно сражались и летчики других полков. В этот день 22 Як-9 29-го гвардейского истребительного авиационного полка, имевшего богатый боевой опыт, полученный еще в боях за Ленинград, во главе с командиром полка майором А. Ф. Дворником сопровождали 54 бомбардировщика Ил-4 113-й бомбардировочной авиационной дивизии, вылетевшей на бомбардировку укрепленного узла противника В районе Луостари. При приближении к цели восемь «яков» ударной группы прикрытия вышли на 2-3 километра вперед с задачей очистить район цели от неприятельских истребителей. Там действительно оказалось восемь Ме-109 и шесть ФВ-190. Майор Дворник по радио передал команду атаковать врага и первым пошел на пару «мессершмит-109». На боевом развороте он с первой же очереди сбил фашиста.

 

В это время заместитель командира эскадрильи старший лейтенант И. С. Леонович, осуществляя непосредственное прикрытие бомбардировщиков, заметил ни высоте 3000 м пару «Мессершмиттов-109». Упреждая врага, он первым атаковал их и с короткой дистанции сбил ведомого. Командир немецкой пары, очевидно но заметивший гибели своего напарника, продолжал набрать высоту. Леонович воспользовался этим и следу и 1-ой очередью поджег ведущего. Но тут он сам был атакован внезапно появившимися двумя «мессершмитами», а другая пара фашистских истребителей напала ни ого ведомого. В бою Леоновича ранило осколком снаряда, самолет был поврежден. Но гвардеец не вышел из боя, а вместе с товарищами продолжал защищать бомбардировщики, которые, выполнив задание, вернулись ив аэродром без потерь. В этом бою старший лейтенант Иван Семенович Леонович довел свой боевой счет до 28 сбитых самолетов противника. 2 ноября 1944 г. ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

 

Воздушной разведкой было установлено, что на аэродроме Сальмиярви сосредоточено большое количество вражеских самолетов. 114-му гвардейскому бомбардировочному авиаполку было приказано нанести по ному удар. После тщательной и всесторонней подготовки 9 октября бомбардировщики вылетели на задание.

 

Их прикрывали 20 Як-9 324-й истребительной авиационной дивизии. А еще раньше в район цели для блокирования аэродрома вышли 24 Як-9 122-й истребительной авиадивизии ПВО, которые обеспечили полную свободу действий бомбардировщикам. Первую эскадрилью бомбардировщиков возглавлял командир полка майор А. П. Володин, который являлся и командиром всей объединенной группы, вторую эскадрилью — капитан А. М. Щетинин. Выполняя противозенитный маневр, они на высоте 3800 метров беспрепятственно вышли к вражескому аэродрому и с одного захода сбросили на самолетные стоянки и летное поле свой смертоносный груз. Последний бомбардировщик вел лейтенант А. И. Кукушкин, фотографировавший результаты бомбардировки. По данным фотоконтроля на аэродроме было уничтожено три самолета и сожжен ангар.

 

Большие потери авиации противника 9 октября сказались на ее активности. На следующий день произошло только пять воздушных боев. Но надо было закрепить достигнутый успех и нанести неприятельской авиации решающее поражение. И такая возможность предоставилась. Несмотря на удар бомбардировщиков, враг продолжал базировать на аэродроме Сальмиярви крупные силы авиации. Воздушные разведчики обнаружили на нем до 60 самолетов. Командующий 7-й воздушной армией приказал произвести на аэродром два массированных налета.

 

В первом налете, который был осуществлен 11 октября, приняло участие 18 самолетов Ил-2 17-го гвардейского штурмового авиационного полка и 36 самолетов-истребителей. Еще на подходе к вражескому аэродрому советские самолеты были встречены огнем батарей зенитной артиллерии. А когда «илы» пошли в атаку, застучали автоматические пушки. Но это не остановило летчиков. Они прорвались сквозь стену разрывов и сбросили бомбы точно на цель. На аэродроме то там, то тут вспыхивали самолеты с черной свастикой. При выходе из атаки на группу напали немецкие истребители. Экипажи штурмовиков и истребителей прикрытия обрушили на них огонь пушек и пулеметов, Старший лейтенант И. К. Кузнецов сразу же сбил один «Фокке-Вульф-190». Вскоре такого же успеха добился и его ведомый младший лейтенант М. А. Тиханский. Еще несколько вражеских самолетов сбили в этом бою их товарищи.

 

Во втором налете участвовало 55 самолетов-истребителей. Руководил ими командир 324-й истребительной авиадивизии полковник И. П. Ларюшкин. Первыми в воздух поднялись 10 Як-9 29-го гвардейского истребительного авиаполка, в задачу которых входило блокировать аэродром, подавить зенитные орудия и вытеснить авиацию противника в случае ее противодействия. За ними пошли группы «лавочкиных» и «яков» 191-го и 196-го истребительных авиаполков, возглавляемых их ,командирами. Нападение оказалось для врага неожиданном. Когда над аэродромом появились советские истребители группы блокирования, немецкие зенитчики решили, что вслед за ними придут бомбардировщики, и открыли заградительный огонь. Но почти сразу за группой блокирования — с интервалом в 5 минут — из-за облаков вынырнули истребители ударных групп майора А. Г. Гринченко и майора И. А. Малиновского. Первая группа с пикирования, а вторая — с горизонтального полета сбросили бомбы на стоянки самолетов. Майор А. Г. Гринченко и майор Т. А. Литвиненко уничтожили по одному «Юнкерсу-88», майор И. А. Малиновский — «Фокке-Вульф-190». Успешно выполнила свои задачи группа блокирования — ни один фашистский самолет не взлетел. Лишь при отходе от цели в воздухе показались два «Мессершмитта-109», поднявшихся с другого аэродрома. Капитан В. Б. Митрохин преградил путь врагу и в короткой схватке обил один из них. Выполнив задание, советские истребители вернулись на мой аэродром.

 

Несмотря на усложнившиеся метеорологические условия, советская авиация продолжала оказывать помощь наступающим частям. В условиях тундры, сильно пересеченной и местами заболоченной местности, бездорожья, при быстром продвижении войск 14-й армии артиллерия корпусов нередко отставала от стрелковых частей, поэтому ее задачи приходилось выполнять штурмовой и бомбардировочной авиации. Кроме того, из-за отсутствия дорог авиация часто являлась единственным средством снабжения войск в ходе наступления. Например, только 14 и 15 октября на самолетах По-2 была доставлена частям 126-го легкого стрелкового корпуса 51 тонна боеприпасов и продовольствия.

 

Авиация тесно взаимодействовала с сухопутными войсками. 11 октября полковник Г. А. Калугин, находившийся на командном пункте командира 99-го стрелкового корпуса, приказал 828-му штурмовому авиаполку уничтожить артиллерийские батареи на юго-восточной окраине Луостари. Требовалось также разгромить контратакующий батальон врага, который пытался сбить советские подразделения, оседлавшие дорогу на участке Титовские мосты — Петсамо.

 

В 10 часов первая группа в составе восьми Ил-2 под ч командованием капитана П. А. Рубанова вылетела на выполнение задания. А оно было нелегким. Требовалась особая точность нанесения удара. Погода стояла плохая. Сомкнувшись плотным строем, временами в облаках, а в остальное время сквозь дождевые разрывы экипажи прошли на малой высоте между сопками по реке Титовка к цели и обрушили на врага бомбы и артиллерийские снаряды. Задание было выполнено блестяще. Следующая группа «илов» во главе с капитаном Н. В. Боровковым, преодолев такие же препятствия на маршруте, повторным ударом сорвала контратаку противника, советские войска удержали дорогу.

 

На усиление своих контратакующих частей гитлеровское командование стало перебрасывать подкрепления. Воздушные разведчики донесли, что от Титовских мостов на запад движется колонна, насчитывающая до 70 автомашин с пехотой. На их уничтожение была поднята шестерка самолетов Ил-2 839-го штурмового авиаполка, которой командовал майор А. Ф. Екимов. В густой дымке, из-за которой почти ничего не было видно, штурмовики все же отыскали автоколонну. «Приготовиться к атаке», — последовала команда Екимова. Летчики перестроились в правый пеленг и с разворота на пикировании ударили по головным машинам. На дороге образовалась пробка, солдаты стали в панике разбегаться в стороны от дороги. Наблюдением с командного пункта и осмотром после занятия этого участка дороги было обнаружено более двадцати обгоревших автомашин.

 

Командование 99-го стрелкового корпуса осталось довольно действиями авиации. Генерал С. П. Микульский в телеграмме командующему 7-й воздушной армией сообщал: «При прорыве обороны противника и овладении Луостари большинство летчиков 7-й воздушной армии, поддерживающих 99 ск, действовали умело и настойчиво. Систематическими, непрерывными и эффективными ударами групп штурмовиков по подходящим резервам, огневым средствам и укрепленным пунктам помогли сломить оборону противника. И в районе действий штурмовиков, по дороге от Петсамо до Луостари, видна работа штурмовиков: разбитые и обгоревшие автомашины, транспорт и другая боевая техника противника вместе с уничтоженными солдатами. Я от лица Поиск 99 ск объявляю искреннюю благодарность всем летчикам, содействовавшим корпусу в прорыве обороны цротивника и взятии Луостари».

 

Обстановка на земле менялась быстро. От летчиков требовалась безупречно точная работа. 14 октября наступлению 131-го стрелкового корпуса мешал опорный пункт на высоте 181, находившийся на развилке шоссейных дорог, ведущих на Петсамо. На задание иищли лучшие экипажи 668-го штурмового авиаполка но главе с капитаном Г. М. Пьянковым. Но, когда группе штурмовиков была уже в воздухе, части корпуса заняли восточный скат этой высоты. Авианаводчик вовремя перенацелил летчиков на западные скаты. Удары штурмовиков оказались точными и эффективными. Четверка Пьянкова уничтожила много вражеских солдат и офицеров, подавила огонь артиллерийских орудий и минометов, разбила несколько пулеметов, расчистив тем самым путь пехоте.

 

15 октября советские войска овладели важным узлом обороны противника — Петсамо (Печенгой). 14-я армии но взаимодействии с Северным флотом при поддержке 7-й воздушной армии нанесла большой урон частям 19-го горнострелкового корпуса и отбросила их к западу и северо-западу от Петсамо и Луостари. Создавались благоприятные условия для развития наступления к границам Норвегии. Началась подготовка ко второму этапу операции. В это время 7-я воздушная армия прикрывала и обеспечивала перегруппировку поиск 14-й армии и подтягивала авиационные части ближе к линии фронта.

 

Командующий 7-й воздушной армией генерал-лейтенант авиации И. М. Соколов 17 октября провел совещание с командирами и заместителями командиров истребительных авиационных дивизий и полков, а также с офицерами штаба армии, на котором подвел итоги действий авиации, особенно истребительной, в первом периоде операции. Проанализировав боевую деятельность истребительной авиации, командующий дал указания по ее боевому использованию на втором этапе операции.

 

Подводились итоги и ставились задачи и в других соединениях.

 

Серьезное внимание уделялось совершенствованию управления авиацией в воздухе и на земле, организации связи между авиационными частями, соединениями, а также между авиацией и сухопутными войсками. Благодаря энергичной деятельности начальника связи 7-й воздушной армии полковника С. И. Маркелова, его заместителя инженер-майора В. С. Чернышева, офицеров К. Н. Калинина, П. И. Шаглина, И. А. Крылова и многих других воинов-связистов в ходе операции в целом удалось обеспечить надежную связь авиационных соединений и частей с сухопутными войсками и между собой, а также с экипажами в воздухе.

 

В первые два дня наступления управление авиационными соединениями и частями осуществлялось с командного пункта воздушной армии через его штаб исключительно по проводным средствам связи. Командиры 260-й, 261-й штурмовых и 324-й истребительной авиационных дивизий со своих командных пунктов при КП стрелковых корпусов вызывали авиацию, корректировали ее действия, сообщали результаты боевого применения авиации в свои штабы исключительно по радиосредствам.

 

По мере продвижения сухопутных войск и перемещения командных пунктов воздушной армии и авиационных соединений и частей проводная связь стала работать с перебоями, поэтому основная нагрузка легла на радиосредства, которые все время работали безотказно.

 

Связь авиации с сухопутными войсками осуществлялась путем личного общения командующего 7-й воздушной армией и .командиров авиационных дивизий с командующим Карельским фронтам, командующим 14-й армией и командирами стрелковых корпусов.

 

Характерной особенностью было то, что в наступательных операциях 1944 г. летный состав широко и уверенно использовал радиосвязь в полете. Как правило, задачи на штурмовку и перехват ставились и уточнялись летному составу по радио с КП командиров авиационных дивизий и радиостанций наведения на переднем крае. Было несколько случаев, когда по радио отменялись ранее поставленные задачи и ставились новые, так как сухопутные войска продвинулись вперед. С помощью радио — по данным радиолокационной станции «Редут» несколько раз восстанавливалась ориентировка экипажей в сложных метеоусловиях. Имел место даже случай слепой посадки самолета на аэродроме по указаниям с земли по радио. Таким образом, радио стало неотъемлемым средством связи в авиации.

 

Подвели итоги первого этапа операции и политработники. Партийно-политическая работа в ходе наступательных боев была подчинена обеспечению более успешного выполнения авиационными частями и соединениями боевых задач. В ходе операции особенно возросли авангардная роль коммунистов. Примером для таких авиаторов служили опытные летчики, техники, воины тыла, которых недаром называли «старой северной гвардией».

 

Ни второй этап операции командующий Карельским фронтом поставил перед 7-й воздушной армией следующие задачи: непосредственным сопровождением штурмовой авиации расчистить дуть пехоте, подавляя огневые точки и артиллерию противника на опорных пунктов; не допустить отхода противника по дорогам на запад, уничтожая его живую силу и технику; препятствовать подходу резервов из районов Киркенес, Наутси; прикрывать с воздуха войска 14-й армии; вести воздушную разведку поля боя и войсковых тылов; во взаимодействии с ВВС Северного флота уничтожать транспорты врага во фьордах и порту Киркенес.

 

С 18 октября вое усилия 7-й воздушной армии были пива сосредоточены на поддержке соединений 14-й ар-чип, возобновивших наступление. Ожесточенные бои разгорелись за преодоление заранее подготовленного оборонительного рубежа немецко-фашистских войск, которые пытались задержать продвижение 99-го стрелкового корпуса на Ахмалахти и 31-го стрелкового корпуса на Никель. Здесь враг создал две сильные артиллерийские группировки.

 

На помощь стрелковым корпусам пришла штурмовая авиация, действовавшая в основном группами по 6-8 самолетов по заявкам общевойскового командования.

 

Ведущими шли наиболее опытные летчики. Одну из групп возглавлял командир эскадрильи 828-го штурмового авиаполка капитан М. А. Макаров. При подходе к и на группу обрушился настоящий огненный шквал разрывов зенитных снарядов. Макаров с основными силами штурмовиков спикировал на вражеские артиллерийские позиции, а младшие лейтенанты В. В. Козлов и М. М. Андриенко атаковали зенитные установки. В первом заходе они подавили огонь «эрликонов», а во втором заставили замолчать зенитные орудия среднего калибра. При выходе из третьей атаки воздушный стрелок экипажа Козлова старшина В. В. Дубогрызов передал, что в хвост их самолета заходит «Мессер-шмитт-109», и просил довернуть вправо. Козлов сразу же выполнил просьбу стрелка, однако фашист уже открыл пулеметный огонь, и пули прошили плоскость их самолета. Но и Дубогрызов успел прострочить фюзеляж «мессершмитта», который на большой скорости проскочил вперед «ила» и на «горке» с левым разворотом устремился вверх. Козлов не растерялся, быстро поймал врага в прицел и ударил по нему из пушек. А прикрывавшие штурмовиков истребители окончательно добили «мессершмитт». Вскоре еще один фашистский истребитель горящим врезался в землю. Так, несмотря на сильный зенитный огонь и настойчивые атаки вражеских истребителей, штурмовики и прикрывавшие их истребители боевое задание выполнили успешно. Михаилу Афанасьевичу Макарову и Владимиру Васильевичу Козлову в 1945 г. было присвоено звание Героя Советского Союза.

 

20 октября на уничтожение неприятельской колонны на дороге были подняты в воздух шесть Ил-2 214-го штурмового авиаполка во главе с командиром эскадрильи капитаном Ф. А. Козловым. Штурмовиков прикрывала четверка ЛаГГ-3 435-го истребительного авиаполка под командованием командира эскадрильи майора В. Я. Мамченко.

 

При подходе к цеди на высоте 2000 м группа была встречена сильным заградительным огнем зенитной артиллерии. Но внизу в разрывах облаков летчики уже видели большую колонну автомашин и войска с боевой техникой. По команде Козлова штурмовики с левым разворотом, занимая выгодную дистанцию для атаки, спикировали на врага. Зенитный огонь еще более усилился, фашисты старались прежде всего сбить самолет ведущего, вокруг которого были сплошные разрывы. И машина капитана Козлова загорелась.

 

Летчики-штурмовики К. И. Коханчик, Е. В. Глушак, Н. И. Толин, М. В. Кондрашев видели, как пылающий Ил-2 командира развернулся в сторону вражеской колонны и на пикировании врезался в нее. Последовал сильный взрыв. Вместе с Ф. А. Козловым погиб и воздушный стрелок сержант Дмитрий Паршиков.

 

«Летающие танки» не только наносили большие потери, но и наводили ужас на гитлеровцев. Немецкий обер-ефрейтор, взятый в плен, говорил: «Особенно велика паника при налетах русских штурмовиков. Сразу теряется всякое управление подразделениями, все мечутся к спешат укрыться в камнях. Солдаты приходят в себя чорез добрую пару часов. Штурмовики удручающе действуют на психику наших солдат».

 

Хотя авиации противника и был нанесен серьезный урон, она все же совершала отдельные налеты на советские войска, пытаясь замедлить темп их наступления. Фашистские истребители нападали также на советские гнмолеты в воздухе. Поэтому требовались немалые усилия по обеспечению прикрытия сухопутных войск и других родов авиации.

 

Сопровождая 20 октября группу самолетов Ил-2 на штурмовку переднего края обороны противника, две эскадрильи 19-го гвардейского истребительного авиаполки, возглавляемые капитанами П. 3. Кочегиным и Г. Ф. Дмитрюком, за линией фронта встретили 11 бомбардировщиков Ю-87 и 12 истребителей Ме-109. Группа Дмитрюка сразу атаковала бомбардировщики. Гвардейцы разбили их строй и стали расстреливать вражеские самолеты. Восьмерка во главе с Кочегиным продолжала сопровождать штурмовиков. И это было разумно, так кик у самой цели на «илов» и прикрывавших их истребителей напали шесть «Мессершмиттов-109». Отбивая их атаки, лейтенант С. Н. Слюнин поджег один фашистский самолет. Штурмовики, выполнив задание, взяли курс на аэродром. Капитан Кочегин приказал паре Слюнина сопровождать штурмовиков, а сам с младшим лейтенантом Р. М. Середой связал боем «мессершмитты», стремясь оттянуть их в сторону. В одной из лобовых атак Кочегин сбил немецкий истребитель. Но вскоре и его подбили. Пришлось прыгать с парашютом.

 

Приземление произошло на территории, занятой противником. Гитлеровцы хотели взять советского летчика о плен. Отстреливаясь из пистолета, Павел Захарович, хотя у него и была повреждена нога при ударе о землю, сумел уйти от погони и спрятаться в канаве с водой, поэтому собака-ищейка не взяла след. Вскоре Кочегина обнаружил живший в этих местах норвежец Бьерне Беддари, который отвел его в домик Сигварта Ларсена. Мужественный норвежец, рискуя жизнью, несколько дней укрывал летчика у себя. Норвежские патриоты очень тепло относились к Кочегину, кормили, оказывали медицинскую помощь. Один из них — Харальд Кнудтцен, понимавший по-русски, заверил летчика: «Вы среди настоящих друзей». Вскоре сюда пришли наступавшие советские войска. Так проявлялась интернациональная дружба.

 

Подвиг норвежских друзей не забыт. 19 января 1966 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР Сигварт Ларсен был награжден орденом Красной Звезды, а Бьерне Беддари и Харальд Кнудтцен — медалью «За боевые заслуги».

 

Мужественно сражались в небе Заполярья в октябрьских боях 1944 года летчики истребительных авиационных полков, прибывшие с Ленинградского фронта, — А. Д Билюкин, П. Д. Зюзин, И. С. Леонович, Т. А. Литвиненко, И. Т. Тушев, которым 2 ноября 1944 г. было присвоено звание Героя Советского Союза. Уже после войны это высокое звание присвоено активному участнику боев на Севере генерал-полковнику авиации А. И. Бабаеву.

 

http://avia.lib.ru/

Иноземцев И.Г.

В небе Заполярья и Карелии. Часть первая.

ПОБЕДА В ЗАПОЛЯРЬЕ

 

Гитлеровское командование стремилось во что бы то ни стало удержать за собой захваченные районы советского Заполярья и Норвегии, так как незамерзающие морские порты и источники важного стратегического сырья, особенно никеля, меди, молибдена, имели большое значение для фашистской Германии. Но в связи с выходом Финляндии из войны силы гитлеровцев на Севере были ослаблены. Командование вермахта приняло решение отвести войска, действовавшие на кандалакшском и кестеньгском направлениях, и укрепить оборону в Заполярье. Однако планомерный отход противника был сорван ударами войск 19-й и 26-й армий Карельского фронта, которые 5 сентября 1944 года перешли в наступление с целью разгрома немецко-фашистских соединений на алакурттинском, кестеньгском, ухтинском и ребольском направлениях и освобождения от врага оккупированных районов Северной Карелии.

 

Авиационное обеспечение 19-й и 26-й армий возлагалось на 7-ю воздушную армию. Основная часть ее соединений и частей, принимавших участие в Свирско-Петрозаводской операции, находилась в Южной Карелии. Началась срочная передислокация управлений авиадивизий, полков и эскадрилий со свирского на мурманское и кандалакшское направления. Перед 1-й гвардейской, 260-й и 257-й смешанными авиационными дивизиями была поставлена задача наносить удары по войскам противника на переднем крае, уничтожать железнодорожные эшелоны, отходящие колонны на дорогах, вести воздушную разведку, а летчикам-истребителям 1-й гвардейской смешанной и 324-й истребительной авиадивизий — прикрывать сухопутные войска, города, Кировскую железную дорогу, базирование своей авиации и сопровождать группы штурмовиков и бомбардировщиков при вылетах на боевое задание.

 

Враг, отступая, стремился вывезти с собой боевую технику и как можно больше материальных ценностей. Чтобы сорвать его эвакуацию, советские летчики усилили удары по коммуникациям. 11 сентября шесть «илов» 828-го штурмового авиационного полка, ведомых старшим лейтенантом Г. А. Цукановым, на дороге западнее населенного пункта Вуориярви атаковали большую колонну войск и техники противника. После ухода штурмовиков на дороге осталось более десяти разбитых автомашин, восемь повозок и несколько десятков фашистских трупов.

 

В тот же день четверка Ил-2 этого полка, возглавляемая старшим лейтенантом М. А. Макаровым, на станции Куолоярви нанесла удар по железнодорожному эшелону. Немецкие зенитчики пытались преградить путь штурмовикам мощным заградительным огнем. Но советские летчики прорвались сквозь разрывы снарядов и уничтожили четыре вагона и две платформы с военными грузами.

 

Нанося сокрушительные удары по врагу, несла потери и советская авиация. 13 сентября на уничтожение скопления живой силы и боевой техники противника на дороге в районе железнодорожной станции Алакуртти вылетела группа Ил-2 839-го штурмового авиаполка во главе с командиром полка подполковником П. И. Богдановым. Штурмовики прикрывала шестерка истребителей ЛаГГ-3 во главе с заместителем командира дивизии Героем Советского Союза подполковником М П. Краснолуцким. Обнаружив врага, штурмовики пошли в атаку. После третьего захода летчики услышали приказ Богданова j прекращении атаки, но сам командир из нее уже не вышел.

 

Для более тесного взаимодействия групп самолетов с поисками на поле боя на командном пункте стрелкового соединения 19-й армии находился начальник оперативно-разведывательного отделения, заместитель начальника штаба 260-й смешанной авиационной дивизии майор К. А. Цыбульник, который умело нацеливал штурмовики он противника. Это было особенно необходимо из-за сильной подвижности линии фронта, чтобы не допустить удара по своим же войскам.

 

В районе одного населенного пункта враг 14 сентябри пытался сильным огнем из пушек и пулеметов остановить наступление советских войск. На помощь пехоте подоспела шестерка Ил-2 828-го штурмового авиаполка под командованием капитана А. В. Тимошенко. При появлении краснозвездных самолетов пехотинцы трассирующими пулями и снарядами показали направление неприятельских: огневых позиций. Последовали точные атаки штурмовиков, бойцы поднялись в атаку и овладели насоленным пунктом.

 

Несмотря на сложные метеорологические условия, экипижи 7-й воздушной армии в течение сентября произвели 2371 самолето-вылет, во время которого разбили и сожгли 7 железнодорожных эшелонов, 638 грузовых автомашин, создали 22 очага пожара . Летчики 1-й гвардейской смешанной авиационной дивизии с 5 сентября по 6 октября прополи 7 воздушных боев и сбили четыре вражеских самолета, а летчики 324-й истребительной авиадивизии в шести воздушных боях обили восемь самолетов противники.

 

В ходе сентябрьского наступления войск 19-й и 26-й армий была освобождена Северная Карелия, значительно улучшилось стратегическое положение на северном крыле советско-германского фронта, были созданы условия для полного изгнания врага из Заполярья.

 

К октябрю 1944 года линия фронта в Заполярье проходила от губы Малая Волоковая по перешейку полуострова Средний и далее от губы Большая Западная Лица к озерам Чапр и Кошкаярв За три года оккупанты, используя труднопроходимую местность — скальные сопки, фьорды, озера и другие естественные препятствия, — создали мощную оборону, состоявшую из трех оборонительных полос. Основу обороны составляли узлы сопротивления и опорные пункты, приспособленные к круговой обороне. На этом направлении действовал 19-й горнострелковый корпус 20-й горной армии в составе трех дивизий и четырех бригад, в которых насчитывалось 53 тыс. солдат и офицеров и более 750 орудий и минометов.

 

Сухопутные войска с воздуха поддерживала авиация 5-го воздушного флота, в котором было 160 боевых самолетов, из них 50 дневных бомбардировщиков Ю-87 и Ю-88, до 30 ночных бомбардировщиков Хш-126 и 80 истребителей Ме-109 и ФВ-190. Они базировались в основном на аэродромах мурманского направления Хебуктен, Луостари, Сальмиярви, Маятало и частью сил на аэродромах кандалакшского направления. Кроме того, на северном побережье Норвегии противник имел аэродромы Свартнес, Лаксельвен (Банак), Берлевог, которые обеспечивали ему боевые действия против Северного флота, прикрытие своих морских баз и караванов, а также маневр авиацией на случай отступления.

 

До начала наступательной операции советских войск в Заполярье неприятельская авиация действовала по боевым порядкам наших войск, прикрывала пути отхода своих частей под натиском 19-й и 26-й армий, вела воздушную разведку поля боя, тылов и коммуникаций.

 

Освобождение советского Заполярья от немецко-фашистских захватчиков Ставка Верховного Главнокомандования возложила на Карельский фронт под командованием генерала армии К. А. Мерецкова и Северный флот, которым командовал адмирал А. Г. Головко. На основе указаний Ставки был разработан план Петсамо-Киркенесской операции, по которому 14-я армия генерал-лейтенанта В. И. Щербакова должна была прорвать оборону противника южнее озера Чапр, овладеть районом Луостари и Петсамо, во взаимодействии с частями Северного флота окружить и уничтожить вражескую группировку юго-западнее реки Титовка и в дальнейшем, развивая наступление, освободить районы Никель и Сальмиярви, выйти на государственную границу с Норвегией и полностью очистить от гитлеровских войск Петсамскую область.

 

С воздуха наступающие войска должна была поддерживать 7-я воздушная армия. Но ей соединения базировались на аэродромах кандалакшского, кестеньгского и ухтинского направлений, так как до конца сентября 1944 года они обеспечивали наступательные действия 19-й и 26-й армий. Поэтому директивой Военного совета Карельского фронта от 25 сентября 1944 г. командующему 7-й воздушной армией генерал-лейтенанту авиации П. М. Соколову приказывалось к 5 октября сосредоточить авиационные части на аэродромах мурманского направления. Одновременно с этим воздушной армии ставились задачи:

 

надежно прикрыть от ударов с воздуха и обеспечить скрытность сосредоточения войск 14-й армии на направлении главного удара; вести непрерывную разведку путей отхода войск противника с кандалакшского, кестеньского и ухтинского направлений, а также коммуникаций на мурманском направлении с целью обнаружения подхода свежих сил.

 

Выполняя указания Военного совета фронта, командование воздушной армии 1 октября приступило к сосредоточению авиационных частей и соединений на мурманском направлении. Для размещения целой воздушной армии, к тому же пополненной рядом частей, переброшенных с Ленинградского фронта, на довольно узком участке фронта требовалось большое количество аэродромов. Эта задача решалась еще задолго до начала Петсамо-Киркенесской операции. И несмотря на то что в условиях Заполярья возможности расширения аэродромной сети были крайне ограниченны, благодаря героическим усилиям всего личного состава аэродромной службы 7-й воздушной армии, настойчивости и изобретательности воинов эта задача была решена.

 

К 4 октября 1944 г. перебазирование авиационных частей и соединений 7-й воздушной армии было завершено. На мурманское направление передислоцировались 257-я, 260-я, 261-я смешанные и 324-я истребительная авиационные дивизии, которыми командовали полковники А. В. Минаев, Г. А. Калугин, генерал-майор авиации И. Д. Удонин, полковник И. П. Ларюшкин. Здесь уже базировалась 1-я гвардейская смешанная авиационная дивизия под командованием полковника Ф. С. Пушкарева. В Заполярье перелетела также 113-я бомбардировочная авиационная дивизия РВГК, которой командовал полковник М. С. Финогенов. Вместе с 122-й истребительной авиационной дивизией ПВО полковника Ф. А. Погрешаева она придавалась в оперативное подчинение командующему 7-й воздушной армией. Для проведения наступательной операции в состав 324-й истребительной авиадивизии с Ленинградского фронта на Кольский полуостров в конце сентября 1944 г. перебазировались 29-й гвардейский и 196-й истребительные авиационные полни, которыми командовали майоры А. Ф. Дворник и И. А. Малиновский, а также 191-й истребительный авиаполк под командованием майора А. Г. Гринченко, приданный 257-й смешанной авиационной дивизии.

 

Всего от 7-й воздушной армии в операции участвовало 747 самолетов, в том числе 132 бомбардировщика, 189 штурмовиков, 308 истребителей, 52 ночных легких бомбардировщика По-2 и 66 самолетов различного назначения.

 

Для непосредственного участия в операции от ВВС Северного флота привлекались части 5-й минно-торпедной, 14-й смешанной, 6-й истребительной авиационных дивизий и 118-й разведывательный авиаполк. Всего 275 самолетов: 55 бомбардировщиков, 35 штурмовиков, 160 истребителей и 25 разведчиков [07]. Основной состав авиации флота действовал над морем. Обязанности командующего ВВС Северного флота исполнял начальник штаба генерал-майор авиации Е. Н. Преображенский, генерал-лейтенант авиации А. X. Андреев находился в госпитале.

 

Таким образом, советская авиация по самолетному парку в несколько раз превосходила ВВС противника на Севере. Да и по летно-тактическим качествам-скорости, маневренности, вооружению — они были лучше немецких. Тяжелые бомбардировщики Ил-4, стоявшие на вооружении 113 бад, по всем показателям были мощнее «Юнкерсов-88», пикирующие бомбардировщики Пе-2 — лучше «Юнкерсов-87». Самолеты-штурмовики Ил-2 не имели себе равных в период всей войны. Отлично зарекомендовали себя в боях самолеты-истребители конструкции С. А. Лавочкина и А. С. Яковлева.

 

Сосредоточение большого количества самолетов на мурманском направлении, где было ограниченное количество аэродромов, привело к большой скученности авиации. На каждом аэродроме базировалось до трех-четырех полков. Это обстоятельство необходимо было учитывать при планировании массированного применения авиации, организации полетов до начала и в ходе проведения операции, обеспечении противовоздушной обороны и маскировки мест базирования авиации.

 

Противовоздушная оборона аэродромов на мурманском ни правлении возлагалась на 1006-й и 1599-й артиллерийские полки ПВО. Кроме того, на каждом аэродроме днем и ночью несли боевое дежурство летчики-истребители.

 

Большую работу провела маскировочная служба воздушной армии, возглавляемая старшим лейтенантом П. Е. Чечаевым. Чтобы исключить потери авиации на земле, самолеты рассредоточивались за пределы летного поля, соблюдалась строжайшая светомаскировка.

 

Одновременно с передислокацией частей воздушной армии истребительная авиация прикрывала железнодорожные перевозки и сосредоточение войск 14-й армии на направлении главного удара. Для прикрытия важных ни объектов в тылу фронта и оперативных перевозок по Кировской железной дороге, а также для выполнения боевых задач на южных направлениях фронта из состава воздушной армии были выделены 152-й, 760-й истребительные и 957-й штурмовой авиационные полки, базировавшиеся южнее основной группировки воздушной армии.

 

Много внимания уделялось воздушной разведке, которой руководил начальник разведывательного отдела 7-й ни,(душной армии полковник У. Ф. Мельников. Экипажи разведчиков аэрофотографированием уточняли систему обороны противника на мурманском направлении, контролировали базирование его авиации, определяли направлении отхода кандалакшской и кестеньгской группировок врага, обеспечивали командование фронта и флота данными о состоянии дорог и переправ на направлении главного удара советских войск, о наличии посадочных площадок для самолетов и другими необходимыми данными.

 

1 и 4 октября командующий воздушной армией генерал-лейтенант И. М. Соколов провел совещание с командирами, начальниками штабов дивизий и отдельных полков, а также с офицерами штаба армии, на котором поставил задачи соединениям и частям в предстоящей операции. На совещании были заслушаны доклады командиров о готовности к началу наступления, были даны указания по использованию всех родов авиации, организации взаимодействия с сухопутными войсками, планированию боевого применения авиации в операции и боевого управления ею над полем боя.

 

Тщательно готовились к наступательным боям летные экипажи. Сложные метеорологические условия требовали от них особенно хорошей техники пилотирования по приборам и высокой навигационной подготовки. Летный состав к этому времени накопил богатый боевой опыт в условиях Заполярья, который использовал в ходе операции. С летным составом была изучена наземная и воздушная обстановка. С командирами, штурманами авиаполков и с ведущими летных групп был организован выезд на передний край обороны с целью более детального изучения системы обороны противника и рельефа местности.

 

Приказом командующего Карельским фронтом 7-й воздушной армии на операцию ставились задачи: содействовать сухопутным войскам в прорыве обороны противника и в наступлении, разрушая опорные пункты, подавляя артиллерийские и минометные батареи, уничтожая живую силу; прикрывать ударную группировку 14-й армии; не допускать подхода резервов врага и отхода его войск и техники, разрушать переправы; ночными действиями изнурять врага и подавлять артиллерию на огневых позициях; уничтожать неприятельские самолеты на аэродромах и в воздухе; вести непрерывную разведку поля боя, войсковых и армейских тылов.

 

Задачи ВВС Северного флота сводились главным образом к поддержке с воздуха десантов и частей Северного оборонительного района, уничтожению транспортов и боевых кораблей противника в портах и на коммуникациях, ведению воздушной разведки.

 

Оперативный отдел штаба 7-й воздушной армии, возглавляемый подполковником А. П. Заякиным, учитывая особые условия Заполярья, разработал два варианта боевого применения авиации в операции: один-для благоприятных метеоусловий, допускающих действия всех родов авиации, другой — на случай плохой погоды, исключавшей полеты бомбардировщиков, рассчитанный только на использование штурмовиков и истребителей, По обоим вариантам штаб распределил наряд самолетов на выполнение каждой из указанных задач.

 

Планом авиационного наступления, подписанным командующим и начальником штаба 7-й воздушной армии генералами И. М. Соколовым и И. М. Беловым и утвержденным командующим и членом Военного совета фронта генералами К. А. Мерецковым и Т. Ф. Штыковым, по первому варианту за день до наступления планировались действия авиации на предварительном этапе. В день наступления за час до окончания артиллерийской подготовки должна была осуществляться непосредственная авиационная подготовка, а после нее — авиационная поддержка атаки и боя в глубине обороны противника.

 

По второму варианту плана боевого применения авиации в операции вместо массированных ударов бомбардировщиков и штурмовиков по опорным пунктам противника планировались удары мелкими группами, в которых могли участвовать наиболее подготовленные экипажи для полетов в сложных метеоусловиях. Сокращалось и общее количество самолето-вылетов. На подготовительном этапе намечалось произвести уже не 1260 самолото-вылетов, как это планировалось по первому варианту, а 520; в первый день операции не 1240, а 730. Но в условиях Севера, к тому же в осеннем месяце, когда порода особенно отличается сложностью и неустойчивостью, второй вариант плана боевого применения был более реальным. Он и был реализован.

 

На следующие шесть дней операции планом авиационного наступления намечалось совершить еще 2820 самолето-вылетов. В плане указывались задачи авиационных соединений, типы и количество самолетов, напряжение в самолето-вылетах, аэродромы базировании.

 

Кроме указанных задач, во все дни операции авиация должна была прикрывать ударную группировку сухопутных войск с воздуха, не допускать подхода резервов врага и отхода его войск, систематически вести воздушную разведку войскового и армейского тыла противник.

 

Для более тесного взаимодействия авиации с сухопутными войсками 260-я и 261-я смешанные авиационные дивизии, в которых были сосредоточены почти все 11 молоты-штурмовики Ил-2 воздушной армии, закрепились за 99-м и 131-м стрелковыми корпусами. После прорыва главной полосы обороны противника основные силы 7-й воздушной армии намечалось использовать для поддержки с воздуха легких стрелковых корпусов и 7 и гвардейской танковой бригады.

 

Действиями авиации генерал И. М. Соколов руководил с временного командного пункта, который находился при КП командующего 14-й армией. Вместе с ним была оперативная группа офицеров штаба воздушной армии, возглавляемая помощником оперативного отдела армии подполковником К. В. Проворовым. Командиры 260-й и 261-й смешанных авиационных дивизий свои временные командные пункты развернули при КП командиров 99-го и 131-го стрелковых корпусов. В каждую дивизию этих корпусов были направлены авиационные офицеры с радиостанциями, в задачу которых входило наведение самолетов на цель.

 

Для оказания практической помощи командирам стрелковых корпусов в использовании авиации, непосредственного наблюдения и контроля за боевыми действиями авиации на поле боя на командные пункты и ВПУ командиров авиадивизий были направлены офицеры штаба воздушной армии. В 99-м стрелковом корпусе находился начальник отделения по изучению и обобщению боевого опыта войны штаба 7-й воздушной армии полковник Ф. М. Седов, в 31-м стрелковом корпусе был начальник отдела боевой подготовки армии подполковник А. П. Спиридонов. Они докладывали на командный пункт командующего воздушной армией о боевых действиях сухопутных войск, боевом использовании авиации, о наземной и воздушной обстановке.

 

Заблаговременно были предусмотрены и доведены до частей сигналы взаимодействия и целеуказания между авиацией и сухопутными войсками. Наряду с радио, являвшимся основным средством управления и взаимодействия, целеуказание осуществлялось стрельбой артиллерийскими дымовыми снарядами, ракетами и трассирующими пулями в направлении противника, по которому должны были действовать авиаторы. Линия фронта обозначалась цветными дымами и ракетами установленного цвета.

 

Истребительной авиацией предусматривалось управлять с временного командного пункта командующего воздушной армией, где должен был находиться также командир или заместитель командира 324-й истребительной авиационной дивизии с необходимыми радиосредствами.

 

Система оповещения и наведения советских истребителей на противника была построена следующим образом. В районе наблюдательного пункта командира 99-го стрелкового корпуса, действовавшего на главном направлении, была расположена главная радиостанция наведения, на которой находился представитель истребительной авиадивизии (вначале им был командир одного из полков, а затем заместитель командира дивизии). В его распоряжении имелись две радиолокационные установки типа «Редут» и «Пегматит» с радиостанциями оповещения. В районах наблюдательных пунктов командиров стрелковых дивизий размещались офицеры-наводчики с радиостанциями.

 

При подготовке к операции по освобождению советского Заполярья большую работу провел личный состав инженерно-авиационной службы. В соответствии с указанием главного инженера ВВС Красной Армии, полученном еще в августе 1944 г., о том, чтобы на каждом самолете Ил-2 были установлены новые балки для подвески реактивных снарядов М-13, инженеры по вооружению инженер-подполковники А. Н. Тетерин и Ф. У. Урбанович вылетали в штурмовые авиационные полки, где провели инструктаж соответствующих специалистов и помогли им в установке новых балок. Такая работа была выполнена на всех самолетах Ил-2 в 7-й воздушной армии.

 

В октябре в Заполярье стояла холодная сырая погода, ночью были заморозки. Но из-за отсутствия антифриза (водного раствора этиленгликоля, не замерзающего при низких температурах) радиаторы самолетов приходилось заправлять водой, поэтому на ночь ее сливали, а рано утром снова заливали. Подогревать воду было негде, не хватало средств подогрева моторов, а также материала для утепления их при переходе на зимнюю эксплуатацию. Не было и резервных моторов. И все-таки инженерно-технический состав справился со своими задачами.

 

Серьезное внимание уделялось организации связи, которой руководил полковник С. И. Маркелов. Узел связи штаба армии был создан на базе узда связи 1-й гвардейской истребительной авиационной дивизии в поселке Мурмаши, откуда обеспечивалась связь штаба армии со всеми подчиненными соединениями и частями, а также временного командного пункта воздушной армии с взаимодействующими частями ВВС Северного флота и 122-й истребительной авиационной дивизией ПВО.

 

В деятельности авиационного тыла при подготовке Петсамо-Киркенесской операции характерным было то, что при создании запасов боеприпасов, узлов и агрегатов авиационной техники, различного материально-технического имущества в основном использовались запасы, не истраченные в Свирско-Петрозаводской операции. В частности, со свирепого направления на северный фланг Карельского фронта было переброшено более 106 тыс. авиабомб. Однако перебазирование частей авиационного тыла со свирепого направления на мурманское проходило с отставанием от графика. Из-за загруженности железной дороги наземные эшелоны 7-й воздушной армии к началу операции находились в пути, а некоторые даже в районах прежней дислокации. Это значительно затруднило подготовку авиационной техники, обеспечение боеготовности частей и соединений к началу наступательной операции.

 

Готовилась к участию в операции и медицинская служба. Ее возможности значительно возросли после создания в сентябре 1944 г. авиационного госпиталя .№ 1020, который был развернут в Петрозаводске. Начальником госпиталя назначили бывшего старшего врача 27-го батальона аэродромного обслуживания майора медицинской службы Е. Б. Гольдина. Сначала авиационный госпиталь предназначался только для летного состава, его лечения и врачебно-летной экспертизы. Но вскоре в него стали направлять раненых и больных из состава инженерно-авиационной службы и службы авиационного тыла. При госпитале один раз в неделю работали врачебно-летная и военно-врачебная комиссии. Два раза в неделю специалистами госпиталя проводились консультации раненых и больных, прибывавших из частей 7-й воздушной армии.

 

До начала операции из состава медперсонала госпиталя на базе лазарета 5-го батальона аэродромного обслуживания, имевшего хорошо оснащенную операционную, была создана оперативная хирургическая группа в составе трех врачей, пяти сестер и шести санитарок. Группа располагалась недалеко от аэродрома, на котором в готовности находилось звено санитарных самолетов. Продуман был также вопрос поиска экипажей, покинувших с парашютом свои подбитые или неисправные самолеты или совершивших вынужденную посадку.

 

В подготовке авиаторов к наступательной операции большую роль сыграли политорганы, партийные и комсомольские организации, которыми руководили заместитель командующего 7-й воздушной армией по политической части полковник И. И. Сергеев и начальник политического отдела армии полковник М. А. Бутковский. При организации и проведении партийно-политической работы в авиационных частях и соединениях широко использовался опыт политического обеспечения боевой деятельности авиации в Свирско-Петрозаводской операции. Политотдел армии с первым эшелоном штаба армии перебазировался в район сосредоточения авиационных частей — в поселок Мурмаши и находился там до цоица операции. Такое расположение политотдела обеспечивало надежную и оперативную связь с болыпинст-иом авиационных полков. Партийно-политическая работа была спланирована на каждый этап операции. Был претворен оправдавший себя в Свирско-Петрозаводской операции опыт расстановки кадров политработников. Но и партийно-политическая работа была направлена на мобилизацию авиаторов на успешное выполнение боевых задач.

 

В авиационных полках проходили совещания и конференции, на которых обсуждались наиболее актуальные вопросы боевого применения авиации, ее взаимодействия с сухопутными войсками, отрабатывались способы нанесения бомбовых и штурмовых ударов, выполнение противозенитного маневра, обеспечения надежного прикрытия сухопутных войск от возможных налетов неприятельской авиации.

 

В 261-й смешанной авиационной дивизии 5 октября 1944 г. прошло совещание, на котором обсуждались задачи партийных органов и партийных организаций в предстоящих наступательных боях. На следующий день этот же вопрос обсуждался с парторгами авиаэскадрилий дивизии. Командир 828-го штурмового авиационного полка майор Н. Ф. Гончаров и его заместитель по политической части майор Д. А. Полканов организовали встречу с зенитчиками, вместе с которыми выработали наиболее эффективные способы противозенитного маневра.

 

Целью Петсамо-Киркенесской операции было не только освобождение советской земли, но и оказание помощи норвежскому народу в изгнании гитлеровцев из Северной Норвегии. Поэтому накануне операции наряду с воспитанием чувства патриотизма особое внимание уделялось вопросам интернационализма.

 

Вся партийно-политическая работа была направлена на мобилизацию авиаторов на успешное выполнение боевых задач в операции. Авиаторы ясно понимали свои задачи, готовы были отдать все силы для освобождения Советского Заполярья и помочь норвежскому народу изгнать немецко-фашистских захватчиков из их страны.

 

Утром 7 октября начался штурм вражеской обороны. После артиллерийской подготовки соединения 131-го и 99-го стрелковых корпусов пошли в наступление.

 

Из-за низкой облачности, закрывавшей даже верхушки сопок, и снегопада с дождем массированный авиационный удар, как это намечалось по первому варианту плана боевого применения авиации, нанести не удалось. В воздух поднимались лишь наиболее подготовленные экипажи штурмовиков и истребителей, действовавшие с малых высот мелкими группами.

 

Шестерке самолетов Ил-2 828-го штурмового авиационного полка во главе с капитаном П. А. Рубановым, вылетевшей по вызову с КП 99-го стрелкового корпуса на штурмовку узла сопротивления противника на переднем крае, пришлось идти плотным строем, то снижаясь под кромку облаков, то пробивая их вверх. Но командир эскадрильи вывел группу точно на цель и с ходу атаковал ее. В результате неожиданного удара было взорвано два склада боеприпасов, разрушено несколько землянок и уничтожено много гитлеровцев.

 

По минометной батарее врага нанесла точный удар группа «илов» 17-го гвардейского штурмового авиаполка под командованием капитана П. П. Бакарася.

 

При сопровождении двух Ил-2 на штурмовку вражеских войск звено 20-го гвардейского истребительного авиаполка, которое вел старший лейтенант С. С. Полы-га, встретило шесть немецких истребителей ФВ-190, летевших попарно параллельно «илам». Два «фокке-вульфа» с правым разворотом снизу пошли в атаку на штурмовики. Старший лейтенант Полыга, приказав ведущему второй пары продолжать сопровождение «илов», сам с ведомым устремился навстречу гитлеровцам. С первой же пулеметной очереди он поразил ФВ-190, который резко перевернулся на спину и врезался в землю. Ведомый гитлеровец правым полупереворотом вышел из-под атаки вперед остальной своей четверки и покачиванием крыльями предупредил об опасности. После этого фашистские истребители поспешили скрыться за снежным зарядом.

 

Продолжая полет, советские истребители снова слеовали за штурмовиками. Над передним краем группу обстреляли вражеские зенитки, а в воздухе снова пока-, запись ФВ-190. Один фашистский истребитель попытался атаковать советские самолеты. Но его атака была успешно отбита. Остальные «фокке-вульфы», находившиеся в стороне и выше, так и не посмели вступить в бой. Выполнив задание, все советские летчики благополучно возвратились на аэродром.

 

http://avia.lib.ru/

Иноземцев И.Г.

Григорий Андреевич Речкалов – один из незаслуженно забытых советских асов

Будущий дважды Герой Советского Союза, один из лучших советских асов Григорий Андреевич Речкалов родился 9 февраля 1920 года в деревне Худяково Ирбитского уезда в самой обыкновенной крестьянской семье. В конце 1937 года по комсомольской путевке молодой Речкалов отправляется военную школу летчиков в Перми, которую успешно оканчивает в 1939 году. После распределения Григорий в звании младшего лейтенанта направляется для прохождения службы в 55-й истребительный авиаполк, который подарили стране много прославленных летчиков.

 

В то время, когда Речкалов попал в 55-й ИАП он был укомплектован самолетами И-153, И-16 и УТИ-4 и входил в состав 1-й скоростной бомбардировочной бригады КОВО. В 1940 году полк был передан 20-й смешанной авиационной дивизии, входившей в структуру ВВС Одесского военного округа. Полк располагался на окраине небольшого города Бельцы недалеко от границы с Румынией.

  

22 июня 1941 года Григорий Речкалов прибыл в распоряжение своего полка из Одессы, где он прошел врачебно-летную комиссию, которая списала его с летной работы, у летчика был дальтонизм, он плохо различал цвета. В полку к тому времени уже были отмечены первые потери, и вовсю кипела боевая работа. Доложив о своем прибытии в часть и списании с полетов, Речкалов тут же получает свое первое боевое задание – на истребителе И-153 отвезти документы в соседнюю часть. На заключение врачей начальник штаба полка майор Матвеев даже не стал обращать свое внимание, было не до этого. Вот так неожиданно для пилота-истребителя решилась очень тяжелая задача, которая терзала его всю дорогу по пути в полк. В первом же своем боевом вылете Григорий Речкалов встретился в бою с врагом, уцелел и смог выручить товарища.

  

В дальнейшем в судьбу летчика-аса не раз будет вмешиваться случай, который будет предоставлять ему возможность для возвращения в небо. Рассказ о них занял бы слишком много времени. Стоит сказать только о том, что уже через месяц войны, имея на своем боевом счету 3 сбитых немецких самолета Речкалов получает тяжелое ранение в ногу и раненным приводит свой И-16 на аэродром, откуда немедленно переправляется в госпиталь. В госпитале ему делают очень сложную операцию на правой ноге. Это ранение практически на год вывело его из строя. В апреле 1942 года, сбежав из запасного авиаполка, где летчик переучивался на Як-1, он возвращается в свой родной, теперь уже 16-й ГвИАП.

  

Герой Советского Союза Г.А. Речкалов у своего самолёта

 

 

С этого момента начинается новый этап его летной карьеры с позывными «РГА». Впереди его ждет переучивание на американский истребитель P-39 «Аэрокобра», грозное небо Кубани, первая Золотая Звезда Героя, ожесточенные бои в небе над Яссами, вторая Золотая Звезда и в конце небо Берлина. Вместил этот отрезок и некоторое противостояние с известнейшим советским асом Покрышкиным, которое получило неожиданное развитие уже по завершении войны и о котором раньше предпочитали не говорить вслух.

  

Григорий Речкалов вошел в историю, как самый результативный ас, одержавший на истребителе P-39 «Аэрокобра» больше всех побед. К концу войны на его «Кобре» было 56 звезд, которые символизировали 53 личных и 3 групповых победы летчика. Речкалов был вторым по результативности летчиком союзников. На его счету значилось 61 личная победа и 4 групповых.

  

Среди сбитых Григорием Речкаловым немецких самолетов были:

  

30 истребителей Ме-109;

 

5 истребитель FW-190

 

2 истребителя Ме-110;

 

11 бомбардировщиков Ju-87

 

5 бомбардировщиков Ju 88

 

3 транспортника Ju 52

 

2 бомбардировщика He-111

 

2 легких самолета разведчика Fi 156

 

1 истребитель-корректировщик Hs 126

 

  

Конфликт с Покрышкиным

 

Для тех, кто интересовался историей 55-го ИАП, который позднее превратился в 16-й гвардейский истребительный авиаполк, а впоследствии и боевым путем 9-й ГвИАД, которой с июля 1944 года командовал Покрышкин, будут очевидны натянутые отношения между комдивом и одним из лучших советских асов дважды Героем Советского Союза Григорием Андреевичем Речкаловым. Одно время авиасообщество даже вело нешуточные споры на просторах всемирной сети, пытаясь понять природу взаимоотношений двух известных советских асов. Многие полагали, что причины кроются в их воздушном соперничестве, при этом принимались во внимание самые разные аспекты их боевого взаимодействия.

  

 Летчики-асы 9-й гвардейской авиационной дивизии у истребителя Белл P-39 «Аэрокобра» Г.А. Речкалова. Слева направо: Александр Федорович Клубов , Григорий Андреевич Речкалов, Андрей Иванович Труд и командир 16-го гвардейского истребительного авиаполка Борис Борисович Глинка.

  

Так это или нет, но со временем стало казаться, что натянутые отношения между двумя летчиками, которые привели к серьезному конфликту, были связаны с их личными счетами сбитых самолетов. Данные предположения нашли подтверждение и у родственников Речкалова, в частности об этом говорила его жена Анфиса и дочь Любовь. По словам дочери прославленного аса, уже по окончании Великой Отечественной войны Григорий Речкалов, работая с документами ЦАМО, нашел 3 своих сбитых в 1941 году самолета на счету Александра Покрышкина. Узнав об этом, он, скорее всего, позвонил своему непосредственному военному начальнику и высказал все, что о нем думает. Реакция Александра Покрышкина не заставила себя долго ждать, после данного разговора про Речкалова забыли, а доступ к архивам ЦАМО для него был закрыт. Даже другой советский асс Георгий Голубев, бывший ведомым Покрышкина и друживший во время войны с Речкаловым в своей книге «В паре с сотым» практически ничего не пишет о своем друге времен войны, строя все повествование вокруг личности Покрышкина. По словам родных Григория Речкалова, своего мнения по поводу того, что 3 сбитых им самолета были приписаны Покрышкину, он придерживался до самой своей смерти в 1990 году.

  

Личный боевой счет Речкалова с 22.06.1941 года открывается следующими сбитыми самолетами противника: 26 июня в районе Унген он сбивает истребитель Ме-109, 27 июня истребитель-корректировщик Hs 126 и 11 июля бомбардировщик Ju 88. Однако уже через месяц после начала войны Григорий Речкалов получает серьезное ранение в ногу. Во время боевого вылета 26.07.1941 на сопровождение семерки И-153, вылетевших на штурмовку, Речкалов был в составе звена истребителей сопровождения И-16. В районе Дубоссары при выходе к цели группа самолетов попадает под интенсивный зенитный огонь немцев. В ходе обстрела Речкалов был ранен, попадание в самолет было настолько сильным и точным, что педаль руля управления истребителя была сломана пополам, а ступня летчика получила серьезные повреждения.

  

Во время отсутствия летчика многие документы 55-го ИАП во время отступления от Одессы были уничтожены. Возможно «обнуление счета» Речкалово произошло и потому, что за время его почти годового отсутствия полк перешел в состав другого подразделения, тогда как сведения о победах летчика остались в документах 20-й смешанной авиадивизии. Отчет о боевой работе нового 16-го гвардейского авиаполка составлялся уже в запасном полку, поэтому взяться данным за 1941 год в нем было неоткуда. Это было бы достаточно убедительной версией, если бы не тот факт, что многим лётчикам 55-го ИАП, даже не смотря на сожжение штабных документов, сбитые самолёты были вновь записаны и лишь «возвращенцу» Григорию Речкалову пришлось начинать свой боевой путь с нуля. Так или иначе, Речкалов до конца жизни был убежден в том, что с его боевого счета были изъяты 3 победы 1941 года, которые по какому-то стечению обстоятельств попали на счет Покрышкина.

  

Уже через много лет после завершения войны у Гpигоpия Речкалова спросили, что же он больше всего ценил в своем истребителе P-39Q «Airacobra», на которой он одержал такое количество побед: мощь огневого залпа, скорость, надежность мотора, обзор из кабины? На этот вопрос Речкалов отметил, что все перечисленное, конечно же, играло свою роль и эти достоинства важны, но самым главным на его взгляд в американском истребителе было… радио. По его словам, на «Кобре» была отличная, редкая по тем временам радиосвязь. Благодаря ей пилоты в группе могли общаться между собой, словно по телефону. Кто что видел в воздухе – сразу сообщал, поэтому никаких неожиданностей во время совершения боевых вылетов не было.

  

Стоит отметить, что «Аэрокобры» прошли достаточно большой путь, постоянно модернизируясь и улучшаясь, в том числе и с учетом требований советской стороны. Для сборки и облета истребителей, которые пребывали в СССР была создана специальная группа НИИ ВВС, которая занялась тщательным исследованием лётно-технических характеристик «Аэрокобр», а также устранением различных выявленных дефектов. Первые версии P-39D отличались завышенными характеристиками. К примеру, скорость у земли равнялась только 493 км/ч, а на высоте 7000 м. – 552 км/ч, максимальная скорость, которую удалось развить самолету на высоте 4200 м., составила 585 км/ч. Чем выше забирался самолет, тем ниже становилась его скороподъемность. На высоте 5000 метров она равнялась 9,6 м/с, зато у земли составляла уже 14,4 м/с. Достаточно высокими оказались и взлётно-посадочные характеристики истребителя. Пробег самолета равнялся 350 метрам, а разбег 300 метрам.

  

Самолет обладал хорошей дальностью полета, которая равнялась 1000 км. и мог находиться в небе в течение 3,5 часов. Достаточно хорошие характеристики истребителя на малых высотах позволили ему эффективно выступать в роли машины сопровождения советских штурмовиков Ил-2 и защиты их от немецких истребителей, а также успешно бороться с немецкими пикировщиками и довольно уверенно работать по наземным целям. Со временем же характеристики истребителя только росли и были доведены до очень высокого уровня.

  

Стоит отметить, что американские инженеры, конструкторы и рабочие с пониманием отнеслись к предложениям поступающим от Советских ВВС, которые касались улучшения конструкции истребителя. Специалисты компании «Белл», приезжая в СССР, посещали воинские части, старались на месте изучать обстоятельства и причины аварий. В свою очередь советские инженеры и летчики также были командированы в США, где помогали в работе компании «Белл» по совершенствованию истребителя Р-39 «Airacobra». Был подключен к работам над самолетом и самый крупный центр советской авиационной науки – Центральный аэрогидродинамический институт им. Жуковского известный под аббревиатурой ЦАГИ.

  

Работы по улучшению самолета во многом базировались на улучшение характеристик мотора и снижения взлетной массы истребителя. Уже с версии P-39D-2 на самолет стали устанавливать новый двигатель «Аллисон» V-1710-63 мощность которого без включения режима форсажа равнялась 1325 л.с. Для уменьшения взлетной массы истребителя боекомплект крыльевых пулеметов сокращался с 1000 до 500 патронов на ствол, а для фюзеляжных с 270 до 200 патронов на ствол. Также с самолета полностью удалялась гидравлическая система для перезарядки пушки, перезарядить ее можно было только на аэродроме. Помимо этого в воздушной, топливной и масляной системах монтировались агрегаты, которые стояли на самолетах Р-40 «Киттихоук», которые также поступила в СССР по ленд-лизу.

  

В 1942 году пошла в производство самая массовая и лучшая модификация истребителя P-39Q, Речкалов летал на истребителе P-39Q-15. В отличие от остальных моделей, на истребителе с литерой Q вместо 4 крыльевых пулеметов винтовочного калибра устанавливалось 2 крупнокалиберных 12,7-мм пулемета. Среди истребителей этой серии были и специальные облегченный модели, к примеру, версия P-39Q-10 отличалась тем, что крыльевые пулеметы на ней отсутствовали полностью.

  

 

Использованы источники:

 

www.airwiki.org/history/aces/ace2ww/pilots/rechkalov.html

 

www.airwar.ru/history/aces/ace2ww/pilots/rechkalov.html

 

www.airaces.narod.ru/all1/rechkal1.htm

 

www.vspomniv.ru/P_39

 

 

 Автор Юферев Сергей

В шаге от Третьей мировой

Как союзники по антигитлеровской коалиции собирались на нас напасть

 

1 июля 1945 года должна была начаться Третья мировая война: США и Англия разработали план нападения на СССР, который не без цинизма назвали операцией «Немыслимое».

 

В самом деле, кто бы мог подумать, что партнеры СССР в войне против Гитлера на самом деле, еще до окончания военных действий против фашистской Германии, уже составляли план внезапной агрессии против нашей страны? Причем напасть на нас в те годы они собирались не один раз.

 

Советское правительство объявило о демобилизации своей армии 23 июня 1945 года. Германия была разгромлена, к чему было продолжать держать под ружьем миллионы солдат? Надо было срочно восстанавливать разрушенные города и народное хозяйство, стране нужны были рабочие руки. Однако 1 июля 47 английских и американских дивизий безо всякого объявления войны должны были нанести сокрушительный удар по нашим войскам в Европе. Одновременно четыре воздушные армии тяжелых бомбардировщиков – огромных «летающих крепостей» — готовились обрушить свой смертоносный груз и превратить в пыль крупнейшие города СССР, как они это проделали с Дрезденом. Удар англо-американцев должны были поддержать 10-12 немецких дивизий, которые «союзники» держали нерасформированными в Шлезвиг-Гольштейне и в Южной Дании, где к войне против СССР их готовили британские инструкторы.

 

 

Планы, как уже установили историки, были следующие: оккупировать те районы внутренней России, лишившись которых страна утратит материальные возможности ведения войны и дальнейшего сопротивления.

А также «нанести такое решающее поражение русским вооруженным силам, которое лишит СССР возможности продолжать войну».

 

Операция «Немыслимое» — сразу два плана, наступательный и оборонительный на случай военного конфликта — была разработана по заданию премьер-министра Уинстона Черчилля. Работа началась, когда еще нацистская Германия не была повержена, и велась Объединенным штабом планирования военного кабинета Великобритании в глубочайшем секрете. Конечная цель состояла в полном разгроме и капитуляции СССР. Закончить войну предполагалось там же, где планировал закончить ее Гитлер по плану «Барбаросса»: на рубеже Архангельск-Сталинград. Документы, относящиеся к этим планам, хранятся в Национальном архиве Великобритании и полному рассекречиванию до сих пор не подлежат.

 

Черчилль уже отдал приказ складировать трофейное немецкое оружие с прицелом на возможное его использование против СССР, размещая, как уже говорилось, сдавшихся в плен солдат и офицеров вермахта в земле Шлезвиг-Гольштейн и в Южной Дании.

 

Готовилось и массированное пропагандистское обеспечение агрессии под красивыми гуманитарными лозунгами борьбы с «тоталитарным режимом» и «освобождения народов СССР от ига диктатуры». То есть, почти то же самое, что много лет спустя делали «демократические государства», когда бомбили Белград, громили Ирак, вторгались в Ливию и вели войну в Афганистане, а сегодня готовятся к операциям против Сирии и Ирана.

 

Однако за день до планируемого начала войны части Советской армии неожиданно изменили свою дислокацию. Это было гирей, перевесившей чашу весов истории: приказ о вторжении отдан не был.

 

Кроме того, как отмечают историки, решающую роль в изменении планов «союзников» о вероломном нападении сыграл успешный штурм Берлина советскими войсками. И западные военные эксперты убедили политиков, что война с таким противником будет очень трудным делом.

Это, кстати, наносит сокрушительный удар по измышлениям либеральных «экспертов», которые утверждают, что штурм будто был «не нужен», окруженный со всех сторон Берлин «сам бы капитулировал».

 

А угроза внезапного нападения была вполне реальной. Военно-морские силы Великобритании и США, например, тогда имели абсолютное превосходство над ВМФ СССР: по миноносцам в 19 раз, по линкорам и большим крейсерам — в 9 раз, по подводным лодкам — в 2 раза. У них было свыше сотни авианесущих кораблей разных классов, в то время как у нашей страны — ни одного авианосца. Советские сухопутные войска были измучены войной, техника изношена, а у американцев уже готова атомная бомба, которую они вскоре сбросили на японские города. Была и еще одна важная причина, по которой коварный удар по СССР был отложен. США нужно было, чтобы СССР сокрушил Квантунскую армию на Дальнем Востоке, самим одолеть японцев им было не под силу.

 

С 1945 года по начало 1960-х США разработали в общей сложности около 10 планов нападения на СССР.

Так, например, согласно плану «Даблстар» предусматривалось сбросить на города СССР 120 атомных бомб, после чего, как рассчитывал агрессор, СССР пойдет на капитуляцию, а оккупационным войскам в течение 5-8 лет придется устанавливать новую власть. Согласно плану «Дропшот», планировалось сбросить уже 300 атомных бомб на 200 городов СССР в течение месяца. А если СССР не сдастся, сбросить 250 тысяч тонн обычных бомб, что должно было привести к уничтожению 85 процентов советской промышленности. Одновременно с бомбардировками должны были занять исходные позиции для наступления наземные силы в количестве 164 дивизий НАТО, из которых 69 дивизий были американскими.

 

После оккупации территорию нашей страны планировалось разделить сначала на оккупационные зоны, а потом раздробить на более чем 20 государств, в том числе на «Северную Россию», поволжское татаро-финно-угорское образование «Идель-Урал», республику «Казакию» и так далее. Дальний Восток должен был попасть под протекторат США. О плане «Дропшот» было написано много, но многое из истории уже стало забываться…

 

О другой попытке напасть на СССР и реальном плане американцев на этот счет — о котором сегодня не так часто вспоминают — поведал недавно мне в Санкт-Петербурге Михаил Васильевич Березкин. Ветеран Великой Отечественной войны, он больше был известен под фамилией прикрытия — генерал-майор Быстров. Он многие годы готовил зарубежную агентуру, воевал, работал разведчиком-нелегалом. Березкин считает, что в 1956 году именно он предотвратил Третью мировую войну.

 

 

Михаил Васильевич – ему уже 90 лет — иногда надевает парадный генеральский китель с полным комплектом орденов. Среди них – четыре ордена Красной звезды. Но рассказывать о своих подвигах генерал не любит — сказываются укоренившаяся привычка разведчика к секретности и его природная скромность.

А рассказать ему есть о чем. В разведку его взяли сразу после окончания артиллерийского училища, он прошел всю войну, лично общался с маршалом Константином Рокоссовским, а потом воевал на «невидимом фронте» еще много лет. Но главным в своей биографии разведчика Березкин считает две операции «политического уровня», о которых он и поведал мне во время нашей встречи.

 

Когда в 1956 году в Венгрии начался мятеж, Березкин под фамилией Быстров служил в Германии на должности помощника коменданта Лейпцига. Но это было прикрытие, на самом деле он возглавлял разведпункт №4 Главного разведывательного управления и вел разведку в отношении американских войск в западной зоне Германии, а комендант Лейпцига был у него в подчинении.

 

— Мы тогда знали, — вспоминает Березкин, — что американцы собираются вмешаться в венгерские события и готовят удар по нашим войскам. Это должна была сделать расквартированная в Германии седьмая полевая армия США в составе 5 и 7 корпусов, бронетанковые войска и авиация. Всего – около 100 тысяч солдат и офицеров. Но откуда они ударят? Из района Айзенах на севере, или с юга – с хофского направления?

 

Тут вызывает меня главнокомандующий Группой советских войск в Германии Андрей Гречко и говорит:

 

— Американцы готовят удар, и если ты разгадаешь, где они собираются его нанести, то сделаешь великое дело. А не сделаешь – станешь подполковником! Даю тебе несколько дней…

 

А мне совсем недавно полковника присвоили. Но за звание я не беспокоился, понимал главное: если американцы ударят, начнется большая война. И вот начались для меня горячие дни. На наших нелегалов в американской зоне надежда была слабая. Передатчиков у них не имелось (это только в кино показывают, что повсюду у нас радисты), резидент в Мюнхене сидел, пока сообщит — поздно будет! А потому главную надежду возлагали на агентов-«маршрутников». Так мы называли тех, кого посылали на задание в тыл к противнику на короткое время. Выполнил и — назад! Тогда я послал человек 25. Работали день и ночь. И установили, что американцы готовят удар из района Айзенах. Об этом я по ВЧ лично Гречко докладывал. Тут звонит мне Иван Якубовский, командующий нашей танковой армией, и спрашивает:

 

— Куда идти? Откуда американцы ударят?

 

Я отвечаю: «Из Айзенаха!»

 

А Якубовский горячий, решительный был командир. Если бы американцы двинули свои войска, он бы им врезал! А это уж точно – большая война! Напряжение было страшное…

 

Но вскоре наш МИД сделал заявление, разоблачил планы американцев, и они отказались от удара, поняли, что мы их достойно встретим.

Думаю, что тогда мои действия предотвратили возможный конфликт, и, вероятно, Третью мировую войну.

 

Потом вызывает меня Якубовский. Говорит: «Хочу посмотреть, что ты за человек! Ведь такое большое дело сделал!» А когда меня увидел, то сильно разочаровался: «Так ты совсем простой парень!». А я и действительно был тогда молодой, да и ростом не вышел. А Якубовский был огромный, под два метра ростом!

 

Потом меня лично Гречко поздравил. «Товарищ Березкин, -говорит, — вы сделали великое дело и заслуживаете высокой награды!» И… подарил мне охотничье ружье «Зауэр».

 

Много тогда у нас было разных дел, продолжает вспоминать Михаил Васильевич. Украли у американцев новейший автомат, противогаз последней модели. Но это все так – мелочи разведки. Но вот однажды собрал А. Гречко совещание разведчиков и говорит:

 

— Ну, как вы работаете? Вы должны документы добывать! Достаньте мне документы о войсках США!

 

Стали думать, как это сделать. В районе Штутгарта в местечке Вайхинген квартировал штаб 7-й полевой армии США. Стали искать к нему подход. И нашли! Через нашего агента, немца по фамилии Клем. Он и сообщил, что американцы периодически отправляют большие партии документов на уничтожение. Мы решили их подменить. В пути, когда документы везли на уничтожение, заменяли их макулатурой. Эту макулатуру и везли потом сжигать, а настоящие документы отправлялись в наш штаб.

 

Так мы тонны ценнейших американских документов похитили. Тонны! Там были не только данные по войскам, но и чертежи нового секретного оружия и много еще чего…

Для операции потребовалось много денег – подкупить кого надо, машину приобрести, да и на другие цели, но мне их дали. Лично Гречко дал. Думаю, что это была самая крупная операции по похищению секретных документов в истории разведки. Чтобы не провалиться, мы мешки с документами перегружали сами, пришлось мне тогда грузчиком поработать…

 

— Так что же, Михаил Васильевич, в жизни главное? И что главное в разведке?

 

— Патриотизм! – ни минуты не раздумывая, ответил разведчик. – Меня так родители воспитали. Когда мне вручали один из орденов в Кремле, то я там так и сказал: «Мы – патриоты своей страны!». Я всю жизнь провел в разведке – 70 лет! Ничего другого у меня не было. Патриотизм и разведка – вот что для меня главное…

 

 Автор Владимир Малышев

 

Авиация Заполярья в Великой Отечественной войне.

 

В октябрьские дни 1944 г. Советская Армия обрушила десятый сокрушительный удар по гитлеровским захватчикам в Заполярье, в районе Печенги. Этот удар наносили войска Карельского фронта совместно с Северным флотом.

 

«…в конце октября этого года, — говорил И. В. Сталин в докладе о 27-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, — был осуществлён удар по немецким войскам в северной Финляндии, когда немецкие войска были вышиблены из района Печенга и наши войска, преследуя немцев, вступили в пределы союзной нам Норвегии».

 

Как известно, еще до начала войны для осуществления своих планов гитлеровское командование перебросило на север Финляндии и Норвегии свои ударные части, прошедшие специальную подготовку для действий в горной местности, так называемые егерские дивизии. Сюда было перебазировано и большое количество авиации.

 

Героическая оборона Советского Заполярья вошла в историю Великой Отечественной войны как одна из ярких страниц. Здесь враг был остановлен осенью 1941 г. На этом фронте был такой участок, где гитлеровцам в течение всей войны не удалось перейти линию нашей государственной границы.

 

Неоднократно гитлеровцы пытались захватить Советское Заполярье и город Мурманск, но все эти попытки были обречены на неудачу. Еще осенью 1941 г. дивизии горных егерей были остановлены защитниками Советского Заполярья далеко от Мурманска. В ожесточенных боях за рубеж реки Большая Лица советские воины истребили десятки тысяч гитлеровских солдат и офицеров. Место этих боев сами фашисты назвали «долиной смерти».

 

Ожесточенные атаки гитлеровцев с воздуха также не достигли цели. Всю войну бесперебойно действовали Мурманский порт и большая часть Кировской дороги, работали промышленные предприятия в городах Заполярья. Благодаря мастерству и самоотверженности советских летчиков-истребителей и зенитчиков ни одна наша база не была выведена из строя.

 

С первых же дней войны наши бомбардировщики и штурмовики начали наносить сокрушительные удары по вражеским аэродромам. Гитлеровское командование еще до войны перебросило на северный театр военных действий наиболее опытные летные кадры, которые были тщательно подготовлены с учетом особенностей полетов на Севере. Но заполярное небо оказалось для них гибельным. Советские летчики уничтожали вражеские самолеты в воздушных схватках и во время налетов на их аэродромы.

 

Имена многих летчиков — героев обороны Советского Заполярья— известны всей стране. Еще в середине 1942 г. одним из первых в годы войны получил звание дважды Героя Советского Союза летчик Северного флота коммунист Борис Феоктистович Сафонов, лично сбивший 25 вражеских самолетов.

 

Бессмертный подвиг совершил в небе Заполярья летчик-истребитель комсомолец лейтенант Алексей Небольсин. 10 июля 1941 г. он вылетел на штурмовку войск противника. В районе цели его самолет был подожжен снарядом вражеской зенитки. Воспользоваться парашютом — значит попасть в позорный плен. Верный патриот своей Родины, комсомолец. Небольсин направил свою пылающую машину на вражескую автоколонну с боеприпасами.

 

Среди летчиков — защитников Советского Заполярья — было немало героев-патриотов, которые смело шли на таран и беспощадно уничтожали фашистские самолеты вместе с их экипажами. В рядах славной плеяды советских летчиков, применивших таранный удар, — коммунисты гвардии подполковник М. П. Краснолуцкий, капитан А. П. Поздняков, гвардии лейтенант А. С. Хлобыстов и др.

 

В одном из вылетов шесть наших летчиков-истребителей, в числе которых были капитан А. П. Поздняков и лейтенант А. С. Хлобыстов, встретили 28 вражеских самолетов, летевших бомбардировать Мурманск. Это было 8 апреля 1942 г. Отважные соколы не допустили гитлеровцев к городу. Смелой лобовой атакой советские истребители разбили вражеский строй и уничтожили 5 самолетов противника. В этом двадцатипятиминутном воздушном бою было совершено три тарана: один вражеский самолет таранил Алексей Поздняков, а два — Алексей Хлобыстов. Отважный советский летчик лейтенант Алексей Хлобыстов впервые в истории авиации в одном и том же бою таранил два самолета противника одной и той же плоскостью. После боя он благополучно вернулся на свой аэродром и отлично посадил машину.

 

Перед этим вылетом Алексей Хлобыстов был принят в члены партии. Уходя из землянки, где проходило заседание партийной комиссии, он сказал: «Высокое звание коммуниста оправдаю на деле».

 

И дела подтвердили слова молодого коммуниста.

 

Спустя несколько недель после этого беспримерного боя Хлобыстов в воздушной схватке над окраиной Мурманска вновь таранил фашистский самолет. А. С. Хлобыстов лично и в группе с боевыми товарищами уничтожил более 30 самолетов противника и был удостоен почетного звания Героя Советского Союза.

 

Тяжелая борьба с коварным врагом в труднейших условиях Крайнего Севера закалила летчиков, обогатила их боевой опыт. Наиболее отличившиеся в боях за Родину авиационные части Карельского^ фронта были преобразованы в гвардейские.

 

В славной семье гвардейцев были такие мастера воздушного боя, как коммунист Герой Советского Союза гвардии майор Павел Степанович Кутахов. В жестоких схватках с гитлеровцами на подступах к Мурманску родилась его боевая слава. Ветеран Заполярья, он сбил 13 вражеских самолетов лично и 28 в групповых схватках.

 

В состав одной гвардейской истребительной авиачасти входила эскадрилья «Комсомолец Заполярья». По почину молодых патриотов Мурманска средства на постройку истребителей собрали трудящиеся Мурманской области. Летчики этой эскадрильи за короткий срок уничтожили в воздушных боях много вражеских самолетов. Командовал эскадрильей гвардии майор Г. В. Громов, участвовавший затем в штурме Берлина и удостоенный за боевые подвиги почетного звания Героя Советского Союза.

 

Летчики Карельского фронта широко внедряли в боевую практику опыт передовых гвардейских частей и соединений, учились у них метко разить фашистов. Готовясь нанести гитлеровцам сокрушительный удар на Севере, летчики, как и все защитники Советского Заполярья, непрерывно совершенствовали свое мастерство. Молодые истребители учились искусству разить врага наверняка у ветеранов боев на Севере — таких, как Герои Советского Союза П. С. Кутахов, Л. А. Гальченко, В. П. Миронов, Н. А. Кузнецов, В. И. Крупский и др. Свой большой опыт по штурмовке фашистских войск передавал однополчанам Герой Советского Союза гвардии капитан С. П. Кобзев. Знанием района боевых действий, особенностей метеорологических условий и рельефа Заполярья, тактики противника, его слабых и сильных сторон делились с молодыми воинами летчики-бомбардировщики Петр Каргальцев и Яков Николаев.

 

Еще до начала наступления в Заполярье летчики вели непрерывную разведку, фотографировали вражескую оборону, аэродромы, порты, коммуникации, наблюдали за передвижением резервов противника.

 

Точные сведения о противнике всегда добывали мастера дальних разведок, совершившие сотни боевых вылетов в глубокий тыл врага, капитаны А. В. Козлов, А. В. Колесников, А. С. Западинский и А. Р. Сливка.

 

***

 

Три года фашистские захватчики строили мощные укрепления на протяжении от Ухты до побережья Баренцова моря. Глубоко эшелонированная оборона противника прикрывала с востока подступы к Печенгской области и к базам в Северной Норвегии. Вражеская оборона включала в себя железобетонные и каменные бронированные огневые точки и укрытия, отвесные каменные стенки, гранитные надолбы, эскарпы, рвы, минные поля, различные заграждения. Суровая природа Заполярья: бесчисленные озера, масса рек, сопки, цепи отвесных скал, почти сплошные, считавшиеся непроходимыми болота и топи, покрывавшие не только низины, но и высоты, — усиливала оборону врага.

 

Советские воины упорно готовились к наступлению против фашистских захватчиков в Заполярье. Им предстояло наступать в трудных условиях полярной ночи, преодолеть мощные инженерные укрепления противника, горы, отвесные скалы, реки, озера, болота. Но ничто не могло удержать воспитанных Коммунистической партией славных сынов Советской Отчизны, стремившихся во что бы то ни стало разгромить ненавистного врага.

 

Верховное Главнокомандование поставило перед войсками Карельского фронта задачу: «Во взаимодействии с Северным флотом прорвать оборону противника, решительным маневром обойти вражеские укрепления, расчленить 20-ю Лапландскую армию гитлеровцев, разгромить ее по частям, овладеть городом и портом Печенга (Петсамо), очистить всю Печенгскую область, а также освободить город и порт Киркенес в Северной Норвегии от немецко-фашистских оккупантов».

 

9 октября 1944 г. на вражескую оборону в Заполярье перед наступлением пехоты и танков советская артиллерия и авиация обрушили концентрированный огонь и бомбовые удары такой силы, что эта оборона оказалась дезорганизованной и полностью подавленной. Затем пехота и танки нанесли сильный удар южнее озера Чапр и за два дня прорвали оборону противника на всю ее тактическую глубину. Одновременно с перешейка полуострова Средний перешли в наступление части морской пехоты Северного флота. Чтобы отрезать противнику пути отхода на Печенгу, в тылу по оборонявшимся немецко-фашистским войскам нанесли удар высаженные флотом десанты. Наши главные силы устремились на северо-запад, сломили сопротивление врага на промежуточном оборонительном рубеже — реке Титовка и форсировали ее. Путь для наступления на порт Печенга с юга и востока был открыт. Но этот путь был чрезвычайно труден: кругом лежала тундра, где не ступала нога человека. Наши войска наступали в невероятно тяжелых условиях. Надо было преодолеть непролазную грязь незамерзающих болот и многочисленные озера, идти по колено в холодной воде. Наступавшие колонны войск приходилось снабжать по воздуху. Сложные метеорологические условия этого времени года также не благоприятствовали наступлению, затрудняли использование авиации и кораблей. Несмотря на все эти трудности, наши пехотные, танковые и артиллерийские части за три дня прошли тундру и перерезали в двух местах шоссе Печенга — Рованиеми. Гитлеровцы, пытаясь воспрепятствовать наступлению советских войск, бросили в бой крупные силы авиации. Но наши летчики надежно прикрывали двигавшиеся по тундре колонны войск и не допустили вражеские самолеты к полю боя. Советские летчики наносили сокрушающие удары по авиации противника в воздухе и на земле.

 

Через несколько дней наши части, форсировав реку Печенга в районе Луостари, обошли порт Печенга с запада. Части Карельского фронта, наступавшие по берегу моря, взаимодействуя с Северным флотом, рассекли вражескую оборону восточнее порта Печенга. Одновременно у Петсамо был высажен десант морской пехоты. Порт оказался окруженным со всех сторон. На помощь своим блокированным частям гитлеровское командование пыталось подбросить резервы из тыла. Но эти резервы не смогли прорвать внешнее кольцо окружения и еще на подходе к городу были разгромлены нашими наземными частями и авиацией.

 

Штурмом с севера, востока, юга и запада частями Карельского фронта при содействии кораблей, десантных частей Северного флота и авиации город и порт Печенга — важная военно-морская база и мощный опорный пункт противника — был полностью очищен от вражеских войск. Столица нашей Родины

 

Москва салютовала доблестным советским воинам, совершившим этот подвиг.

 

Овладев городом Печенга, наши войска начали преследовать остатки разгромленных немецко-фашистских частей, по пути уничтожая подбрасываемые противником резервы.

 

Особенно сильное сопротивление гитлеровцы оказали на подступах к мощному узлу своей обороны — норвежскому городу и незамерзающему порту Киркенес. Подступы к нему преграждали скалистые горы с крутыми склонами. Часть наших войск, совершив труднейший переход, подошла к Киркенесу с юга, а другая часть —с востока. Десанты моряков, ликвидировав береговые батареи противника, оказались у Киркенеса с востока и северо-востока. Окружив врага, наши войска сильным ударом парализовали его оборону и штурмом овладели городом Киркенес.

 

Части Советской Армии вступили в пределы Норвегии, оказав тем самым огромную помощь норвежскому народу в его борьбе против немецко-фашистских захватчиков.

 

Народы Финляндии и Норвегии никогда не забудут великого подвига Советской Армии, освободившей эти страны от фашистского гнета. Председатель Коммунистической партии Норвегии тов. Эмиль Левлиен, выступая с приветствием на XIX съезде Коммунистической партии Советского Союза, сказал: «Норвежский народ глубоко хранит в своих сердцах чувство горячей благодарности советскому народу и Советской Армии за разгром гитлеровской армии, за непосредственное освобождение северной части нашей страны от фашистских оккупантов».

 

Операции на Крайнем Севере характеризуются смелыми и решительными действиями войск Карельского фронта, тесным их взаимодействием с кораблями и частями Северного флота. Наступая, Советская Армия совершила маневр в труднейших условиях Заполярья. Здесь она еще раз показала, что для нее нет непреодолимых преград.

 

Наши авиационные командиры и начальники, организуя взаимодействие с наземными частями и соединениями, успешно решали поставленные перед ними задачи. Летчики проявляли высокое мастерство и мужество, надежно прикрывая подвижные части и соединения от ударов фашистской авиации, наносили мощные бомбовые и штурмовые удары по узлам вражеской обороны, живой силе и технике противника.

 

Утром в первый день наступления на аэродромах Заполярья летно-техническому составу был зачитан боевой приказ о начале наступательных боев. Состоялись митинги. Выступавшие на них летчики, штурманы, воздушные стрелки, техники, механики, младшие авиаспециалисты выражали свою готовность отлично выполнить приказ Верховного Главнокомандующего. На старт были вынесены боевые знамена частей. Прошли собрания воинов-коммунистов, на которых еще и еще раз были подчеркнуты их авангардная роль и ответственность за выполнение приказов командования.

 

Главное внимание партийных организаций авиачастей и подразделений в дни, предшествовавшие наступлению, а также в дни наступления было направлено на то, чтобы еще выше поднять боевой дух воинов, помочь летчикам быстро и хорошо освоить район действий, изучить тактику фашистской авиации на Севере, популяризировать опыт передовых экипажей. В дни наступления агитаторы на аэродромах проводили беседы о задачах летчиков Севера по освобождению Заполярья от гитлеровцев, рассказывали об отличившихся в боях летчиках. Почти в каждом подразделении выпускались боевые листки. Газета летчиков Карельского фронта «Боевая вахта» вышла в первый день наступления с призывом: «Точными ударами с воздуха поддержим боевые действия пехоты. Соколы Заполярья! Изо дня в день истребляйте фашистов, уничтожайте их боевую технику!». Газета напомнила слова первомайского приказа Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина: «Дело состоит теперь в том, чтобы очистить от фашистских захватчиков всю нашу землю и восстановить государственные границы Советского Союза по всей линии от Чёрного моря до Баренцова моря».

 

Наша авиация, помогая наземным войскам уничтожать противника, разрушала его опорные пункты и узлы сопротивления. Днем и ночью, несмотря на исключительно неблагоприятные метеорологические условия, бомбардировщики и штурмовики наносили удары по оборонительным сооружениям гитлеровцев и их резервам.

 

В условиях наступления по бездорожью артиллерия не всегда могла во-время продвинуться и поддержать наземные войска. В этих случаях большую помощь наступавшим войскам оказывала наша бомбардировочная и штурмовая авиация.

 

Противник неоднократно пытался крупными силами истребителей противодействовать боевой работе советской авиации. Но наши летчики срывали замыслы врага. Очень напряженным был день 9 октября, в течение которого над полем боя произошли 32 воздушные схватки и наши летчики сбили 37 истребителей и бомбардировщиков противника. Гитлеровцы оказались бессильными противостоять советской авиации.

 

Особенно отличились в этот день гвардейцы-истребители. Летчики двух гвардейских истребительных авиачастей, сопровождая наших штурмовиков, уничтожили в воздушных боях 15 вражеских самолетов. Командующий авиационным соединением, действовавшим на Карельском фронте, в специальном приказе объявил благодарность всем участвовавшим в боях летчикам-гвардейцам.

 

В дни наступательных боев, так же как перед началом наступления, авиация вела непрерывную разведку тылов, коммуникаций и аэродромов противника. Эту разведку вели не только специальные разведывательные подразделения, но и бомбардировщики, истребители, штурмовики. Во время наступления под особое наблюдение были взяты аэродромы противника. Экипаж офицера М. В. Бондарчука обнаружил на одном из аэродромов около 60 вражеских самолетов, в том числе более 20 бомбардировщиков. Наше командование приняло решение уничтожить эти самолеты на земле.

 

Рано утром группа самолетов Ил-2 под прикрытием истребителей нанесла первый бомбово-штурмовой удар по аэродрому противника. Было сожжено и повреждено 15 вражеских самолетов. Во второй половине дня на этот же аэродром обрушили свой удар истребители. Сначала над аэродромом противника появилась группа истребителей, в задачу которых входило блокирование аэродрома, подавление зенитного огня и вытеснение авиации противника на случай, если она попытается контратаковать наши самолеты. За этой группой пришли еще две группы истребителей. Сбросив бомбы на стоянки самолетов, истребители в повторном заходе открыли огонь по аэродрому противника из пушек и пулеметов. Группа летчиков Героя Советского Союза капитана А. Д. Билюкина прямыми попаданиями бомб уничтожила 6 самолетов противника. В итоге налета истребители уничтожили 8 самолетов противника и 10 повредили. Истребители противника, базировавшиеся на соседних аэродромах, не смогли прийти на помощь. Только на обратном маршруте советские летчики встретили два самолета Me-109. Один из них с первой же атаки был сбит Героем Советского Союза капитаном В. Б.Митрохиным. Благодаря четкой организации налета, тактической внезапности и умелому применению противозенитного маневра наши истребители не имели потерь.

 

В дни наступления в Заполярье советские летчики наносили мощные бомбово-штурмовые удары по артиллерийским позициям противника, по скоплению его живой силы и техники, по дорогам и переправам. Несмотря на сложную метеорологическую обстановку, низкую облачность и ограниченную видимость, группы наших штурмовиков и бомбардировщиков появлялись именно там, где советская пехота встречала особенно яростное сопротивление врага. Действия авиации Карельского фронта в этот период служат ярким примером того, как советские летчики выполняли требование — усилить удары по вражеским войскам, неустанно и упорно преследовать врага, не давать ему закрепляться на оборонительных рубежах, не давать ему отдыха ни днем, ни ночью, резать его коммуникации.

 

«Не дать противнику уйти на запад. Уничтожить мост через Петсамойоки» — такую задачу получила эскадрилья бомбардировщиков Героя Советского Союза майора П. И. Высоцкого. Тщательно подготовившись к вылету, экипажи разошлись по самолетам. Вскоре наши самолеты поднялись в воздух. На маршруте группа попала в сплошную облачность. Командир принял решение: любыми средствами пробиться к цели. Полет пришлось совершать над морем по приборам. Вот в разрыве облачности мелькнул островок. Опытному штурману этого было достаточно для того, чтобы произвести необходимые расчеты. И бомбардировщики развернулись над морем. Данные уточнены, самолеты идут к цели. Внизу промелькнуло озеро, а затем появилась цель. Бомбы с ведущего самолета полетели вниз. По команде ведущего сбросили бомбы и другие экипажи. На следующий день наземное командование телеграммой благодарило летчиков за отличную работу. Мост был взорван.

 

Отважно действовали штурмовики под командой гвардии майора Степана Кобзева, гвардии капитанов Якова Андриевского и Михаила Бакарась. Штурмовики эскадрильи капитана А. З. Федосова взорвали переправу северо-западнее Никеля, потопили несколько вражеских кораблей.

 

Несмотря на сложность рельефа, затруднявшего ориентировку и поиск цели, наши штурмовики всегда точно выходили на цель. В этом им большую помощь оказывали авиационные офицеры связи, находившиеся на радиостанциях наведения и на КП наземных частей.

 

В результате многочисленных воздушных побед советские летчики стали полными хозяевами неба Заполярья. Все попытки врага отразить налеты наших бомбардировщиков и штурмовиков на его укрепления и коммуникации неизменно терпели крах. Подавляющее большинство воздушных боев происходило над территорией, занятой противником, и победа была на нашей стороне даже в тех случаях, когда численный перевес имели гитлеровцы. Смелость, мастерство, стойкость, инициатива в сочетании с быстротой и натиском — вот что характерно для советских летчиков. В самой сложной обстановке они находили нужные решения и добивались успеха.

 

Во время наступательных боев в Заполярье наши летчики показали себя мужественными и умелыми бойцами. О передовых воинах, пламенных патриотах социалистической Отчизны, рассказывали в своих беседах на аэродромах агитаторы, о их боевых подвигах писала авиационная газета фронта. Политотдел авиационного соединения в эти дни издал несколько листовок, рассказывающих о передовых летчиках — героях наступательных боев в Заполярье. Политорганом был изучен и распространен опыт работы лучшей парторганизации эскадрильи бомбардировщиков, где парторгом офицер С. Сучихин.

 

Меньше месяца продолжались наступательные бои в Заполярье. Советские воины с честью выполнили поставленные перед ними боевые задачи. 1 ноября 1944 г. столица нашей Родины Москва салютовала доблестным войскам Карельского фронта и морякам Северного флота, завершившим полное освобождение Печенгской области от фашистских захватчиков.

 

В боях за Советское Заполярье в ходе десятого удара советские летчики с честью выполняли свой долг перед Родиной. Президиум Верховного Совета СССР 14 лучшим летчикам фронта присвоил звание Героя Советского Союза, многие воздушные воины были награждены орденами и медалями.

 

Советское правительство учредило специальную медаль «За оборону Советского Заполярья». Многие тысячи воинов награждены этой медалью, символизирующей высокую доблесть, мужество и героизм. Строга и красива бронзовая медаль защитников Советского Заполярья. На фоне боевого корабля и танков — боец в полушубке и ушанке с автоматом на груди, а над ним — два краснозвездных самолета — это символ советской авиации, .активно участвовавшей в обороне крайнего северного рубежа нашей великой Родины, в разгроме фашистов, пытавшихся захватить Заполярье. Советские воины здесь, как и на других участках огромного фронта Великой Отечественной войны, самоотверженно выполнили свой священный долг перед социалистической Отчизной, перед народом.

 

Всеми своими победами Советская Армия обязана Коммунистической партии Советского Союза. В дни Великой Отечественной войны Коммунистическая партия направляла все усилия советских людей к одной цели — на разгром врага. Это одна из величайших заслуг нашей родной партии. «Самоотверженный труд советских людей в тылу и героическая борьба Советской Армии и Военно-Морского Флота на фронте, — говорилось в отчетном докладе ЦК XIX съезду КПСС, — вошли в историю, как беспримерный подвиг народа в защите Родины… Наш народ любит свою Армию и свой Флот, окружает их постоянной заботой и вниманием. Вооружённые силы Советского Союза были, есть и будут надёжным оплотом безопасности нашей Родины».

 

Источник: Подполковник В. ИГНАТЬЕВ «В Заполярье» — «Вестник воздушного флота» № 4, 1953 г.

Легендарный таран

«На рассвете 6 июля на разных участках фронта летчики собрались у репродукторов. Говорила Московская радиостанция, диктор по голосу был старым знакомым — сразу повеяло домом, Москвой. Передавалась сводка Информбюро. Диктор прочел краткое сообщение о героическом подвиге капитана Гастелло. Сотни людей — на разных участках фронта — повторили это имя… Еще задолго до войны, когда он вместе с отцом работал на одном из московских заводов, о нем говорили: «Куда ни поставь, всюду — пример». Это был человек, упорно воспитывающий себя на трудностях, человек, копивший силы на большое дело. Чувствовалось, Николай Гастелло стоящий человек.

 

 Когда он стал военным летчиком, это сразу же подтвердилось. Он не был знаменит, но быстро шел к известности. В 1939 году он бомбил белофинские военные заводы, мосты и доты, в Бесарабии выбрасывал наши парашютные десанты, чтобы удержать румынских бояр от грабежа страны. С первого же дня Великой Отечественной войны капитан Гастелло во главе своей эскадрильи громил фашистские танковые колонны, разносил в пух и прах военные объекты, в щепу ломал мосты.

 

 О капитане Гастелло уже шла слава в летных частях. Люди воздуха быстро узнают друг друга. Последний подвиг капитана Гастелло не забудется никогда. 26 июня во главе своей эскадрильи капитан Гастелло сражался в воздухе. Далеко внизу, на земле, тоже шел бой. Моторизованные части противника прорывались на советскую землю. Огонь нашей артиллерии и авиация сдерживали и останавливали их движение. Ведя свой бой, Гастелло не упускал из виду и бой наземный. Черные пятна танковых скоплений, сгрудившиеся бензиновые цистерны говорили о заминке в боевых действиях врага. И бесстрашный Гастелло продолжал свое дело в воздухе. Но вот снаряд вражеской зенитки разбивает бензиновый бак его самолета. Машина в огне. Выхода нет.

 

 Что же, так и закончить на этом свой путь? Скользнуть, пока не поздно, на парашюте и, оказавшись на территории, занятой врагом, сдаться в постыдный плен? Нет, это не выход. И капитан Гастелло не отстегивает наплечных ремней, не оставляет пылающей машины. Вниз, к земле, к сгрудившимся цистернам противника мчит он огненный комок своего самолета. Огонь уже возле летчика. Но земля близка. Глаза Гастелло, мучимые огнем, еще видят, опаленные руки тверды. Умирающий самолет еще слушается руки умирающего пилота. Так вот закончится сейчас жизнь — не аварией, не пленом — подвигом! Машина Гастелло врезается в «толпу» цистерн и машин — и оглушительный взрыв долгими раскатами сотрясает воздух сражения: взрываются вражеские цистерны.

 

 Мы помним имя героя — капитан Николай Францевич Гастелло. Его семья потеряла сына и мужа, Родина приобрела героя. В памяти навсегда останется подвиг человека, рассчитавшего свою смерть как бесстрашный удар по врагу.»

 

 «Правда», 10 июля 1941 года

 

 Человека, который на самом деле совершил этот подвиг звали Александр Маслов. На том месте, где сейчас стоит 70-пудовый памятник Гастелло, некогда покоились останки Маслова и его экипажа.

 

А сам Гастелло, позабытый всеми, покоится в совсем другой могиле — с надписью «неизвестным летчикам». Останки еще двух, бывших тогда с ним, до сих пор не найденные, тлеют в белорусской земле.

 

«ДБ-3ф», на которых они летали, — тяжелые машины, для бомбардировки городов и заводов в глубоком тылу. А их бросают на колонны с танками, без прикрытия истребителей. Гибло по 15 экипажей в день. Через две недели от полка не осталось ничего.

 

Утром вылетело звено под командованием капитана Маслова. Над целью командира подбила зенитка, самолет загорелся. Маслов дал команду «парашют» и развернул горящую машину на колонну, хотел таранить. Не попал — горящий самолет упал в поле.

 

 Спастись никому из экипажа не удалось — высота была мала. Местные жители достали летчиков из обломков, похоронили наскоро.

 

 Через несколько часов бомбить вылетело звено Гастелло. Командирская машина с задания не вернулась. А вскоре появляется доклад ведомых Гастелло — Воробьева и Рыбаса. Они якобы видели, как пылающий самолет командира врезался в гущу немецких танков. То, что Воробьев прибыл в полк только 10 июля, уже никого не смущало. У страны было трудное время. Стране нужен был подвиг. Стране нужны были образцы для подражания. А Маслова сочли пропавшим без вести.

 

 В 1951 году, в ознаменование героической даты, Советом министров БССР останки героев решено было перезахоронить, а обломки разбившегося самолета выставить в музее. Выехали на место подвига. Вскрыли могилу. В могиле народного героя Гастелло лежали Маслов и его экипаж. Но менять что-либо в истории было уже поздно. Останки Маслова из могилы в сквере вынули и еще раз перезахоронили — на общем кладбище. А там, где он раньше лежал, поставили огромный гастелловский бюст. Обломки самолета Маслова увезли в Минск, в Белорусский государственный музей истории войны и стали там экспонировать как самолет Гастелло.

 

 А все то время, пока о нем пели песни пионеры, сам Николай Гастелло лежал в никому не известной могиле с надписью «неизвестным летчикам». Через три часа после тарана Маслова его подбили над деревней Мацки, что в 20 километрах от места падения масловского самолета. На пылающей машине Гастелло ходил еще и еще раз над дорогой, шерстя немцев из пулеметов.

 

 Финал этой истории все-таки довольно оптимистичный. В 1996 году власть наконец-то Маслова признала. Указом президента № 636 «За мужество и героизм, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками» весь экипаж посмертно был награжден званием Героя России. Опять общие формулировки, о таране — ни слова… Получили награды и члены гастелловского экипажа. Здесь решили почему-то обойтись орденом Отечественной войны.

 

 Но до сих пор на месте подвига Маслова стоит памятник Гастелло. И до сих пор Николай Гастелло, совершивший к досаде историков не тот подвиг, который был нужен, лежит в скромной безымянной могиле.

 

 Пропаганда — дело непростое, но отрицать сам факт героизма наших предков, сражавшихся за нашу с вами Родину, слава Богу никто не стал. Всякое бывало в истории нашей страны, и забытые подвиги и сфабрикованные агитки. Имя Гастелло стало нарицательным, поэтому поклонимся до земли ему и всем павшим в этой войне Героям. Вечная память!

 

 Летел на битву капитан Гастелло,

Как гордый сокол, выше облаков.

На крыльях сокола гроза летела,

Чтоб град стальной обрушить на врагов.

 

Но враг поджёг бензиновые баки.

Раздался взрыв, и вспыхнул самолет…

Казалось, что летит под небом факел,

Как метеор, в единственный полет!

 

 Дрожит мотор в последнем содроганьи,

Кругом бушует и гремит гроза.

Нет времени для мысли, для дыханья,

Нет силы приоткрыть в огне глаза!

 Но капитан всей волею последней

Ведёт машину прямо на врага!

 

Горят цистерны, гибнут вражьи танки,

Гремит металл, врагов сбивая с ног…

Мёртв капитан, и на его останки

Ложится пламя кругом, как венок.

 

 Так умер в битве капитан Гастелло…

Запомним навсегда его, друзья!

Народ, способный на такую смелость,

Ни запугать, ни победить нельзя!

 

 Музыка: В. Белый Слова: В. Винников 1941г

 

 

 

Источники информации:

http://4ygeca.com/

http://blog.fontanka.ru/

Интервью с Лисиковой Ольгой Михайловной

Интервью

 Олега Корытова и Константина Чиркина

 с Лисиковой Ольгой Михайловной

Литературная обработка — Игорь Жидов

 

 

 

 

 

Старший лейтенант Лисикова О.М. 1942 год

 

Лисикова: Я — Ольга Михайловна Лисикова. У меня есть воинское звание гвардии старший лейтенант, я кавалер почетного знака города Санкт-Петербурга.

 Моими родителями были: отец Власов Леонид Леонтьевич — учитель, а мой отчим Тёмин Матвей Михайлович был секретарем Гдовского райкома партии. Напротив бывшего райсовета ему поставлен памятник, он был командиром партизанского отряда, погиб.

 Мама, до приезда в Ленинград, была домохозяйкой. В Ленинграде работала в системе общественного питания, в 1924 году вступила в партию.

 В 1934 году, по путевке комсомола ленинградцы, человек примерно двенадцать, и я в том числе, поехали в Тамбовскую гражданскую летную школу. Там еще четыре девушки оказалось. А в 1936 году всех девушек из Балашовской и Тамбовской школ перевели в Батайскую летную школу, где образовалась женская эскадрилья, состоящая из трех отрядов, в соответствии с годом обучения: первый — начальное обучение и так далее. Меня сразу определили в 3-ю эскадрилью.

 В 1937 году я закончила обучение.

 

— Трудно было попасть в летную школу?

 

Нет. Для меня это была не проблема. И в школе, а потом и вообще в аэрофлоте я считалась одним из лучших спортсменов. В Батайске мне создали особые условия, у меня был свой распорядок дня. Дважды ездила на первенство Советского Союза по лыжам. Но я занималась многими видами спорта, и меня очень часто снимали с занятий, даже в «терке». Приезжает какое-то начальство:

 — Надо поиграть в теннис!

 Меня снимают с занятий, и я играю в теннис. Я и бегунья хорошая была, и в бильярд играла прекрасно. Когда я приходила в бильярдную, возникала очередь из мечтавших меня победить. Но у них ничего не получалось, потому что у меня, это замечали и потом, какой-то удивительно точный глаз. И я попадала именно в ту лузу в которую нужно было. И уходила вот так – гоголем, руки в карманы, как «задавала»…

 

— У девушек проблем не возникало в мужском коллективе?

 

Проблем не было, к нам относились удивительно просто и хорошо. Многие девушки потом вышли замуж за своих инструкторов.

 Расскажу про очень характерный для меня случай. Я как-то раз со стадиона иду, и вдруг ко мне обращаются с просьбой о помощи приехавшие к нам журналисты:

 — Девушка, — говорят, — Мы приехали Вас снимать, а комбинезоны не можем достать — каптерка закрыта.

 Я выбежала на улицу, посмотрела, где эта каптерка — на третьем этаже, но форточка открыта. Вошла в комнату, которая была рядом, совершенно спокойно снимаю тренировочные брюки, разуваюсь босиком, вылезаю из окна, и смотрю: почти все курсантки и журналисты выбежали на улицу. Мне нужно было пройти два пролета. Я посмотрела вниз, там бетон, значит, если упаду, прощай летная школа… Что мне помогло? Я только со стадиона, вся еще мокрая, понимаете, и когда приложила руки к стене, то, как будто бы прилипла чуть-чуть. И вот я смогла сделать эти два шага. Прошла окно. Опять «приложилась», но в этот момент у меня сорвалась одна нога. И все прямо ахнули. Но я подтянулась, влезла в форточку, открыла эту каптерку.

 И после этого журналисты никого кроме меня не хотели снимать…

 — Ольга сюда! Ольга туда!

 И в 1937 году, вышел кинофильм: «Богатыри нашей Родины». И если доведется его посмотреть, то увидите там только меня, хотя фильм художественный. Мне потом наши ребята проходу не давали: «звезда экрана!».

 

— На каких самолетах Вы летали в училище?

 

Первый и второй курс на «У-2», последний — «Р-5».

 

— Вы сказали про женскую эскадрилью. А кого-нибудь помните из своих соучениц?

 

Сима Моцева, она прекрасный пилот была. Она была заместителем у Бершанской, по летной части. Дина, я ее фамилию забыла, она, получила звание Героя Советского Союза в полку у Бершанской. Несколько девушек из Ленинграда отчислили по летной неуспеваемости. Например, Огурцова, потом она поступила в медицинский институт и была хорошим доктором.

 

— Как выпускников по частям распределяли?

 

Ну, наверно, где не хватало летчиков, вот туда и посылали. Я лично выбирала.

 Многие не освоили тяжелый «Р-5», но освоили «У-2». А «У-2» широко использовали для связи, для медицинской помощи. Был вариант «У-2» санитарный.

 Я закончила с отличием, и могла выбирать, куда поехать. И, конечно, я выбрала Ленинград. В Ленинграде сразу попала в тренировочный отряд. Там были только мужчины. Инструктор Лебедев проверил меня на «Р-5». Я напомню Вам — это шеф-пилот, потом пилотом Жукова будет. А тогда он был инструктором. Он проверил, потом дал мне еще задание, а сам побежал «как сумасшедший» куда-то, оказалось, к начальнику тренировочного отряда. Я смотрю, идет начальник тренировочного отряда, Гоша Семенов. Теперь он дает мне задание, я делаю, все, что они приказали: виражи, разные повороты, штопор… Ну, в общем, все сделала, и приземлилась. Он тоже ничего не сказал. Потом мне рассказали: он позвонил командиру тридцать первого отряда, который обслуживал маршрут Ленинград–Москва, Володе Дроздову и у них такой разговор состоялся:

 — Я хочу тебе предложить летчика.

 — Сейчас мне не надо летчиков.

 — Я тебе предлагаю особого летчика, понимаешь? Мы с Лебедевым проверили ее и впервые встречаем такую, как будто бы она, только и делала, что летала. Сделай, по-нашему, возьми, — значит, — дай ей задание…

 — Да это женщина?

 — Вот именно, женщина, и дай ей задание.

 И получила Власова Ольга Михайловна, (тогда я Власова была) задание — совершить полет Ленинград–Москва, и обратно. Я так понимала, зачем они такое задание дают новичку — для того чтобы от меня избавиться.

 Я ни разу не летала по этой трассе. Начала готовиться к полету. Пошла, сперва в штурманскую, там проконсультировалась, потом я поговорила с летчиками, с теми, кто летал по этому маршруту. Потом я пошла к спецам по радио. Тогда радионаведение работало так: если Вы отклоняетесь вправо, то в наушниках слышится: «та-а… та-а… та-а…». Если вы отклоняетесь влево, то: «та, та, та»—  короткие «точки». Если вы идете точно по курсу, то звук такой: «та — та-а, та — та-а».

 Радионаведение становилось очень нужным при полетах в облачности, а Валдай часто бывал закрыт облаками.

 Взяла парашют… (до сих пор не понимаю для чего «Р-5» имел парашют) Я — в первую кабину, у меня все хозяйство. А у Дроздова (и он тоже с парашютом) только ручка. Когда я совершила этот полет, и приземлилась, то он никаких замечаний не сделал, сказал только общие слова:

 — Кое-что есть, недостатки тоже есть, но это со временем, говорит, отработает.

 Подходим к группе, а там стоят: Валерий Чкалов, Зайцев, Громов Миша. В общем, целая компания. Кто с Тбилиси, кто с Ташкента, собрались как-то кучкой. Дроздов обнялся с Чкаловым, (он вместе летал с ним в Гатчине, в истребительном полку), и сказал, представляя меня:

 — Это, говорит, — будущий наш «ас», — на меня показывает.

 А мне:

 — Завтра, возьмешь матрицы, и вылетишь одна, часиков в пять утра.

 

— Речь идет о газетных матрицах?

 

Да. Возило их специальное «матричное» звено. Рано утром вылетаешь из Москвы, прилетаешь часов в десять, тут же матрицы забирают, и уже к двенадцати часам Ленинград получал газету, напечатанную с этой матрицы. За все это время не было ни одного дня, чтобы Ленинград без газет остался! И от погоды наши полеты никак не зависели, если совсем «молоко», то полет поручали летчику поопытней. Вот так я включилась в работу.

 

— Почему Вы сказали, что на «Р-5», парашют был не нужен?

 

Ну, смотрите, больше шестисот метров он не набирает, ну до тысячи. Автопилота нет. У летчика — ручка. Ну как ему вылезти? В очень редких ситуациях может и возможно, но уж в очень редких. Совсем не нужен был парашют.

 Наш отряд получил «ПР-5» — это такой пассажирский лимузин. Зализан он был очень хорошо, и давал бóльшую скорость чем «Р-5». Если «Р-5» выдавал сто шестьдесят, то «ПР-5» — двести. Закрытая кабина на четыре человека. И у летчика — закрытая. Почему я про это вспомнила. Я летала на нем, но однажды в Ленинград пришла телеграмма, о том чтобы я срочно перегнала самолет и отдала международникам. Я перелетела и отдала его Пете Рыбину. Спрашиваю:

 — В чем дело?

 — Прилетел знаменитый летчик Чарльз Линдберг из Лондона.

 В этот момент в «Комсомольской правде» как раз печатали большой рассказ, «Мальчик с веснушками». Линдберг после своего исторического полета получил большие деньги. У него украли ребенка и требовали очень большой выкуп за этого мальчика. Произошла трагедия. Он разозлился на Америку, улетел из США и получил английское подданство. Потом говорили, что он женился на какой-то богатой японке, и с ней путешествовал на своем самолете, который делал двести километров в час. И мой самолет как раз делал двести. И в нем поместились: оператор, кинооператор, режиссер, и человек представляющий Советскую власть. И вот самолет, на котором я раньше летала, сопровождал самолет Линдберга.

 Вот тут у меня в полетах был маленький перерыв. Когда я отдала свою машину Рыбину, я осталась без машины. Потребовался второй пилот на «К-5», как раз к Лисикову, и я согласилась.

 

— У Вас летная книжка сохранилась?

 

Нет, ничего не осталось. Все ордена мои, все, что у меня было, я отдала в музей авиационной Академии, в Пулково. Там и фотография, там мои газетные вырезки, и статья «Мужество», которую написала Луговцова в 1967 году. Хорошая статья, после нее меня пригласили выступить в филармонии, по случаю женского праздника. Председатель поздравил женщин, и мне дали десять минут на выступление. И только мне десять минут, больше никому.

 Свою речь я заранее написала, и ее проверили. Как я построила свое выступление? Я вспомнила героев-женщин, не только в полку Бершанской, который в таких случаях обязательно вспоминают, но тех женщины, кто работал в тылу… Вспомнила тех, кого я забрасывала в глубокий тыл врага. И потом, в конце, я сделала поклон ленинградцам и сказала, что:

 — Слово «героизм», не подходит к ленинградцам, потому что они сделали больше, и это останется в веках.

 Я сейчас уже не помню своего выступления, но зал плакал. В тот момент, когда Президиум начал выходить, ко мне подошел Горбачев – актер, который должен был выступать. Он поцеловал мою руку и сказал:

 — Актеры мечтают хотя бы раз за всю жизнь на несколько минут так захватить зал, как Вы захватили за каких-то десять минут.

 

— Много ли женщин было в гражданской авиации перед войной, в 1939–1940 годах?

 

Нет, немного. Имейте в виду, во время войны, многие из ОСОАВИАХИМа пришли. А из летных школ, не так много.

 Я летала в Финскую, и еще летчица из Петрозаводска летала на «Р-5», мы возили раненых. Таких морозов как зимой 1939–1940 годов, такой тяжелой обстановки в Ленинграде, по-моему, никогда не было. Морозы доходили до тридцати пяти–сорока градусов. И мы вывозили не только раненных, но и обмороженных. И часто их уже с нашего аэродрома Ленинградского, отвозили на Валаам. Там был госпиталь и приют для инвалидов.

 

— А в Ленинграде на каком аэродроме Вы базировались?

 

На гражданском. Он же «Комендантский». Туда мы привозили раненых, прямо у стоянок самолетов дежурили скорые, которые забирали раненых в больницы и госпиталя Ленинграда. А нынешний гражданский назывался тогда «Шоссейный» — оттуда мы летали на Москву и по другим гражданским нуждам.

 

— Вы зимой летали на колесах или на лыжах?

 

На лыжах, но даже на них были проблемы. Раненных вывозили с неподготовленных площадок. Сесть можно на снег, ничего страшного. А вот чтобы взлететь порой его перед взлетом приходилось трамбовать…

 

— Сильно ли наличие лыж влияло на летную способность самолета?

 

Я бы не сказала, мы просто немного добавляли газ.

 

— Между Финской войной и Великой Отечественной был перерыв, когда Вы не летали?

 

Не было перерыва. В ноябре 1939 год началась Финская. Декабрь, январь, февраль, март. Я уже вышла замуж, забеременела. В сентябре 1940-го родился ребенок. И все получилось удачно для меня. И может быть не только для меня, но и для Ленинграда: появились «прогулки над городом». Стоил такой полет — два рубля пятьдесят копеек. Я летала на самолете «У-2», с двумя пассажирскими кабинами. Десять минут над самыми красивыми местами Ленинграда.

 И главное — у меня была возможность сбегать в перерыв накормить своего ребенка, потому что Дом пилотов построили как раз рядом с летным полем. Нам с Лисиковым там дали большую квартиру из трех комнат, только одна такая семья была: и он был летчик и я.

 Во время этой работы меня слепые люди удивили. Их реакция на полет меня просто потрясла. После полета они выходили из самолета, и буквально на землю падали от радости. А ведь они ничего не видели. Но, наверно, это качание и повороты на них оказывали такое действие. Вся красота полета и на них действовала. И это не с одним человеком происходило, а со многими… Организовывал эти полеты Городской Центр Слепых.

 Эти мои полеты закончились, как началась война.

 

— Скажите, как Вы узнали о том, что война началась?

 

Это интересно. Мы с Лисиковым копили деньги, чтобы купить такой аппарат, в котором и радиоприемник был, и пластинки можно проигрывать, типа «радиолы». И вот мы, наконец, скопили, и утром в воскресенье двадцать второго числа поехали покупать. Вернулись с покупкой, и пригласили соседей — поделиться нашей радостью. Тут же включили радио, и… Каково же было наше изумление, когда как раз передавали выступление Молотова.

 Покупка как раз и пригодилась узнать эту новость. Радиолу вскоре конфисковали.

 В этот же день аэрофлот перевели на режим военного времени…

 Кое-кто из летчиков улетел в летные центры, где переучивались на новую материальную часть.

 

— Вы войну начали на «Ли-2»?

 

Я начала летать на санитарном самолете. Моя сестра взяла мою дочку к себе, и я вошла в строй.

 30 августа впервые бомбили наш аэродром «Шоссейный». Это Пулково нынешнее. Нас всех начали распределять куда угодно, — что бы мы отсюда улетели. Лисиков улетел по заданию в Москву, а я перелетела в Боровичи.

 В Боровичах был огромный госпиталь, начальником его был профессор Данишевский. Он потом написал интересную книгу, я ее долго искала, но не могла найти. Была сложная проблема: вернуть ленинградцам, перенесшим блокадное недоедание, способность питаться. Они есть не могли — желудок не воспринимал. И как их лечили, наверно очень мало кто знает. Для этой цели в какой-то совхоз под Тихвин на самолетах привезли шесть кобылиц. И производили кумыс. Кумыс восстанавливал способности желудка, и многих ленинградцев вылечили после блокады. Данишевский свою диссертацию написал как раз об этом.

 В связи с госпиталем в Боровичах, запомнилась моя первая встреча с фашистом. Было это, наверное, в конце октября. Я взяла двух раненых с передовой и летела в Боровичи.

 Я летала на «СП», то есть на санитарном самолете «У-2». Он был такого серебряного цвета, и на нем были очень хорошо видимые красные кресты. И когда я увидела, что в хвост моего самолета заходит немецкий истребитель, я еще подумала, что он увидит кресты и отвалит. Я была уверена, что есть какой-то закон, что нельзя раненых трогать. Но истребитель приближался.

 У меня оставалось несколько секунд до моей смерти. И выхода, казалось бы, никакого не было, он сразит с одной очереди, и от меня и от моих раненых ничего не останется. Вы наверно слышали, и я до этого где-то читала, но я и сама это пережила: вот в такие моменты у человека по особому работает мозг — за какой-то короткий период проходит «перед глазами» вся жизнь. Удивляюсь, но и со мной такое произошло: вся моя жизнь вспомнилась, и как я с отцом в шесть лет играла в шахматы, и как он меня в три года в воду бросил, что бы я начала плавать, и как учил меня лазить по деревьям, и я забиралась наверх и сбрасывала кедровые шишки. Это было на Дальнем Востоке, где-то между Находкой и Американкой была школа, где папа был учителем и директором. И еще много чего вспомнилось… Вся жизнь…

 В таких чрезвычайных ситуациях мозг у человека работает необыкновенно: и я увидела обрыв, и под этот обрыв буквально сунула свой самолет, и очередь, пущенная истребителем, прошла над моим самолетом и врезалась в другой берег реки. Река эта — Мста. Она в этих местах течет между очень крутых берегов. Я прижала ручку и низко-низко, прямо над водой полетела, петляя вместе с рекой. Я подумала, что немецкий летчик там вверху, наверно, чертыхается — с такой букашкой не справился. И когда я делала правый поворот, очередь прошла по моему хвостовому оперению. Я рули взяла, туда-сюда, и рули, и троса оказались не задеты. И тут я почувствовала сужение, и увидела мост. Мне надо было подниматься. Я понимала, что в этот момент стану мишенью для него. Но в этот момент, у меня что-то плохо начало работать. Видно — что-то он повредил. А тут оказался аэродром — Веребье, и я прямо с ходу села. И когда самолет мой остановился, гляжу — ко мне со всех сторон бегут люди, кричат что-то, машут. Я не понимаю. Из кабины вышла, смотрю, самолет «Мессершмидт» догорает. Он спикировал на мой самолет, и стал выходить, но у самолета бывает просадка, ему высоты не хватило на вывод, он и врезался в другой берег. И мне показывают на этот самолет.

 Я к этому времени была представлена к ордену Красной Звезды. А там оказался бригадный комиссар Усатый. Короче, решили «увеличить» мою награду. И меня наградили Орденом Красного Знамени.

 

— Этот «Мессершмидт» был одномоторный или двухмоторный?

 

Одномоторный. «Ме-109», это точно.

 

— Вы его можно сказать, что сбили. Вам премию за него дали?

 

Нет, но я получила Орден Красного Знамени. Я считала, что это здорово.

 У меня еще один случай был, который достоен внимания. Я после этого некоторое время летала с бригадным комиссаром. В это время и армия Федюнина, и Мерецкова после боев была «распылена». И нужно было собирать людей «в кучку». Назначали командиров и отправляли обратно в часть. И вот однажды он позвонил моему командиру и говорит:

 — Летчику приготовиться,  в восемь часов утра вылет.

 Самолет уже стоял, подъехала машина. Одного из пассажиров, я узнала, — Усатый, он мне вручал награду. У второго смотрю, два ромба, ( а это оказался Павел Жигарев) он говорит мне:

 — Москва!

 Я вылетела на «С-2», это один из вариантов «У-2» с закрытой кабиной. Долетела до Малой Вишеры, а погода была ужасная. Снег мокрый со льдом. Самолет весь заледенел и я чуть не бухнулась. Командующий, а он со мной не разговаривал, но я-то слышу что он спутнику своему говорит:

 — Мне нужно, во что бы то ни стало в два часа ночи доложить Сталину.

 Он был послан узнать обстановку, сложившуюся на Ленинградском и Волховском фронтах.

 Сели, чуть не целый взвод солдат очистил самолет от льда, и мы полетели дальше. Уже до Дмитрова дошли. Самолет мой не тянет… Я увидела деревушку, приземлилась. Я ему говорю командующему Жигареву:

 — Лететь нельзя.

 Он все население поднял, начали чистить полосу.

 Чистили, чистили. Самолет «пашет», но не взлетает. Он, меня выгнал, сам сел в первую кабину. Я подумала, что ему есть прямой смысл меня оставить – все полегче взлететь будет. Но каким-то образом поднялись. Нам повезло, какой-то атмосферный слой небольшой нас пропустил — не было обледенения. Но тут у нас кончился бензин. Всего сорок километров до Москвы, мы не долетели. Сели… Короче, в итоге я привезла его в Москву. Меня устроили в «Метрополе», а это почти на Красной площади. А на следующий день, седьмого ноября, должен быть парад. И мне предоставилась возможность присутствовать на параде седьмого ноября 1941 года!

 

— А где Вы там стояли?

 

Ближе к Историческому музею, такое красное здание.

 Погода была плохая очень.

 Я, забыла фамилию, Кожевников или Крыжовников, по-моему, адъютант командующего, писал в своих воспоминаниях, что седьмого числа наши самолеты летали и бомбили. Ничего подобного! Это неправда. Я точно знаю, что командующий ВВС Жигарев издал приказ о запрете полетов. И седьмого числа никаких полетов не было. И если бы появился звук самолета, это означало бы самолет противника.

 Запрет полетов дал мне возможность съездить в Валуево, в штаб нашей авиагруппы. Там я встретила друзей, поговорила о работе, о полетах. И как только я вернулась на своем самолете в Боровичи, я попросила своего командира Савина направить меня в Новосибирск, в центр переподготовки на большие самолетов. Я там переучивалась.

 

— А какое это время?

 

1941 год — конец и начало 1942 года. Потом я была назначена в авиагруппу гражданской авиации.

 Первый полет у меня был с заместителем командира полка по летной части Калиной. Как это получилось, сейчас я объясню. Я выхожу от командира Бухалова Константина Александровича. Он узнал, что у него в авиагруппе появилась женщина, и заявил мне:

 — Категорически против! Отошлем на линию Фербенкс-Якутск.

 Туда, да и еще вторым пилотом. А я уже была назначена командиром корабля.

 А в этот момент входит как раз Александр Данилович Калина. Это один из самых знаменитых летчиков-испытателей. Все испытанные машины Туполевские, это его работа. Его называют «сухим». Вот когда о летчике-испытателе говорят «сухой» летчик-испытатель, значит, он ни одной машины не разбил. Это говорят об Александре Даниловиче Калине.

 Он и говорит:

 — Что у нас здесь делает дама? Эту спортсменку я хорошо знаю, но как летчика нет. Дай мне ее сегодня в ночной полет. Я и посмотрю, «да» или «делать ей здесь нечего».

 И я с ним слетала на задание: где-то под Киевом мы сбросили двух разведчиков. Я вела от начала до конца. Он ничего не трогал. Вот только назвал мне точку. Я все время общалась с радистом. Он мне давал пеленг. Когда я проходила линию фронта на 3-4 тысячи метров, а уже в тылу врага шла на малой высоте — триста–четыреста метров. Потому что у немцев уже локаторы были, и они следили.

 Тогда Александр Данилович сделал очень много для меня. Хотя он про это не знает. Он меня посадил на самолет, дал экипаж и сказал:

 — Вот обслужи, пожалуйста, вот эти четыре точки!

 Это были: Куйбышев, Горький, Свердловск и Челябинск. Вот эта четверка все время «закрученная» была. То есть у одного что-то надо брать и перебрасывать в другую. Одному нужны балки, тот делает для танков подшипники, их надо в Горький перебрасывать. Вот это первые мои полеты.

 Это 1942 год, наверное, в апреле. Только прилетела, а уже командира не было. Он улетел в Англию. Английский король подарил нам самолет «Альбемар», который нужно было перегонять (AW.41 Albemarle). Но это был не самолет, а кошмар. Когда перегоняли их в СССР один летчик взорвался в 500 километрах от английского побережья, а Куликов взорвался, не долетев 200 километров до Мурманска.

 

— Так их нам вроде двадцать четыре штуки поставили, нет?

 

Ну, дело в том, что мы потом отказались от него. Самолет – дрянь, а вот моторы там были великолепные. Вот эти моторы ставили на моторных лодках, понимаете. На корабли, на маленькие корабли, те, которые мины закладывали. А им нужны хорошие моторы.

 Что бы еще рассказать? Редко кому это все сегодня интересно, так что даже не знаю, как рассказывать… Я выполнила восемь полетов по забросу разведчиков разведуправления Генштаба в тыл врага. Кстати, для того, чтобы тебе разрешили летать по заданию разведуправления надо было выполнить не менее 100 полетов на боевые задания, и я летала на все фронта… До этого и в Ленинград продовольствие возили, и грузы бросали партизанам, и на Херсонесский маяк мы летали когда эвакуировали Севастополь. По первости то ничего было, а под конец так поле перепахали бомбами и снарядами, что только смотри, как бы без стоек не остаться…

 Когда я полетела во второй полет на выброску разведчиков, начальник разведки — майор зачеркнул в моей фамилии букву «А» и доложил:

 — Лисиков.

 Когда я полетела уже в восьмой полет, он опять дежурил, опять увидит в документах: «Лисикова». Опять буква «А». Он звонит в АДД (мы подчинялись непосредственно АДД):

 — Такой серьезный полет, а Вы ошибки допускаете?

 Ему отвечают:

 — Ошибок нет. Это — женщина, командир корабля, летает уже много времени. И считается на очень хорошем счету.

 Майор докладывает начальнику разведки, тот звонит по прямому телефону маршалу Голованову:

 — Как можно на такой серьезный полет допускать женщину? А если ее собьют?

 Тот отвечает:

 — Я хорошо знаю командира корабля Лисикову — это один из лучших командиров кораблей дивизии.

 Голованов звонит нашему генералу (начальнику ГВФ) Астахову. Астахов приезжает на аэродром «Внуково», где мы базировались в четыре часа утра. Я должна возвратиться с полета часов в пять, в полшестого.

 Корабль, на котором я летала, «Си-47» для того времени был один из лучших самолетов. В экипаже было всего два человека. Почему? Очень длинные маршруты, поэтому брали как можно больше бензина. А еще был на борту третий — полковник, или подполковник, который следил за выполнением задания — что попали именно туда куда нужно. Я летала с «подскока», чтобы сократить дальность полета. Но мне приказали вернуться на базу. Приземлилась и остановилась у вокзала. Смотрю, командир полка лезет ко мне в кабину и говорит:

 — Я отведу Ваш самолет, а Вы идите, доложите генералу о выполнении задания.

 Я вышла, доложила генералу о выполнении задания, и казалось все нормально. У нас за полеты в таких сложных условиях первым получил звание Героя Грустин. После третьего полета Героем стал Фроловский Семен.

 Когда мы пришли в штаб, он начал кричать на командира полка и на всех:

 — Как можно было доверять такие вот сложные полеты женщине?

 И мне не только не сказали спасибо, а выругали. А это был мой восьмой полет. И от этих полетов меня отстранили… Это было в начале 1944 года.

 И дали мне задание, наверное, на два–три месяца. Надо было с Монино перебросить новые моторы для штурмовиков в Краснодар. Там их переоборудовали.

 Я подумала, как лучше организовать эти перелеты. И сделала так: в Монино брала моторы и перевезла во «Внуково». И уж из Внуково успевала делать три рейса в сутки, (это почти по восемнадцать часов полетов в день, двенадцать дней подряд в любую погоду). Вот тогда-то и вышел плакат: «Летать так, как летает командир корабля Лисикова!» Между прочим, этого плаката у меня нету. Мне однокашник написал открытку:

 — Ольга! Я взял Ваш плакат, завернул и когда будет время, я Вам его пошлю.

 И не прислал. Что с ним случилось, не знаю. И в издательстве ВВС экземпляра для меня не нашли.

 

 

Расскажу вам про еще один уникальный полет. Если сказать какому-нибудь летчику, он не поверит.

 Этот полет был в конце 1943 года. Ночью вылетело четырнадцать кораблей. И каждый имел свое задание. В мою точку было направлено три корабля, в том числе и мой. Там партизанский отряд попал в очень плохое положение. Обоз они отправили уже давно. А пока сдерживали немцев, но у них кончалось вооружение. И вот туда нужно было срочно выбросить боеприпасы. А погода была «нулевая». Я тогда не знала, что все корабли вернулись из-за погоды. Но мое положение в дивизии особое, и потому что я женщина, и потому, что был плакат: «Летать, как летает командир корабля Лисикова!» Он был в аэропортах многих городов. Однажды в Свердловске летчик увидел этот плакат, и говорит:

 — Ну, до чего же мужики дошли? Что теперь бабы нас учат летать!

 Так что мое положение особое было. Поэтому все эти двести восемьдесят моих вылетов, все они были выполнены. Ни одного возврата, ни одного невыполнения. А сейчас надо было спасать партизанский отряд. У меня на борту было около трех тонн груза. Я несколько раз почти прикасалась к земле, но все было укрыто облачностью. Я думаю: «Нужно обязательно выскочить на большое озеро». Там недалеко, пять минут, находился этот партизанский отряд. Работа штурмана и радиста была великолепная. Радист давал мне пеленг буквально каждую минуту. Хорошо еще, что не было никакого ветра, а потому и сноса не было. Момент был очень тяжелый. Потому что, если выскочишь на лес, значит все, можешь поворачивать и идти на базу. Второй заход сделать будет невозможно. И когда я выскочила, увидела просвет, слева лес, а справа очертание озера. Я тогда спикировала на эту поверхность озера, прошла его. Там сделала поворот, и начала понемножку подниматься. Подниматься до такого места, что б я могла видеть, сколько расстояния есть от верхушек леса, до облаков. Если есть просвет, ну метров пятьдесят–семьдесят, тогда можно продолжать лететь. Если нет — надо возвращаться. Ну, я увидела, что необходимый просвет есть. И тогда штурман дал курс на партизанский отряд. Мы прошли минут пять, и увидели костер. Сколько я не выполняла таких полетов, как правило, кострами были выложены «Т» или «Р». А здесь только один костер горит, но еще видно было остальные, уже потушенные. Команду я дала заранее, и второй пилот и стрелок привязались к тумбе, где стоял пулемет УБТ. Ведь при открытой двери можно вылететь. И когда мы проходили над костром, они два–три мешка успели выбросить. Сложность была в том, что нужно было еще сделать заход, пройти опять этим курсом. Я развернулась, и опять удалось выскочить на эту площадку. Тогда к выброске присоединился и штурман. И втроем они выбросили побольше груза. И все-таки нам пришлось сделать еще и третий заход на сброс. Основной груз, предназначенный для партизанского отряда, мы сбросили.

 Когда мы прилетели во «Внуково», командир, генерал-майор Казмин сказал:

 — Мы получили подтверждение партизанского отряда: они получили все запасы, отразили атаки противника, и уже движутся уже к своим обозам. Я должен бы представить Вас за этот полет к Герою Советского Союза, однако, у вас экипаж не женский.

 Мне стало смешно. Потому что не только женский, но и мужской экипаж такой полет, вряд ли мог бы сделать. Потом я узнала, что представление на меня первый отдел не пропускал, потому что мой муж в это время возможно был в плену. Они считали, раз в плену, то возможны разные варианты… В 1941 году в начале войны наши танки контратаковали немцев в районе Брянска и встали – кончилось горючее. Им на помощь отправили 6 кораблей Ли-2. Самолет моего мужа был сбит и взорвался. Весь экипаж записали пропавшим без вести, но оказалось, что кабина отвалилась и командир корабля Лисиков, второй пилот и бортмеханик выжили, а стрелок, радист и штурман погибли. Выживших отправили в Чехословакию в концлагерь, где они и сидели до 45 года. Мне прислали повестку что муж пропал без вести и из-за этого мне много представлений «задробили».

 

— А на Вашем «Дугласе» бомбодержатели были?

 

Нет. Мы ни разу не бомбили.

 

— А мешки разве не подвешивались на бомбодержатели?

 

Нет. Эта машина предназначалась для сброса десантов. Там специальные сиденья были и балки для фалов парашютов. Вы, наверно, самолеты АДД имеете в виду, но это другое совсем. У нас задания были разные. Был случай, когда на поезде в плен везли большее число русских, и им надо было в помощь хороших крепких офицеров-диверсантов доставить. Это тоже было очень сложное задание, потому что их надо было сбросить очень компактно. Закладываешь вираж примерно на градусов семьдесят, для того, что бы выброс был именно и только в этой точке. Вот такие были задания.

 Меня, поскольку я ленинградка, больше всего интересовали задания для Ленинграда. Командир знал про это и давал такие задания часто. В журнале боевых действий написано, что Лисикова, как командир корабля летала до сотни раз в блокированный Ленинград. А это не просто… В Ленинград я летала уже с самого начала. Первые мои полеты…

 Когда вышел приказ о создании московской авиагруппы особого назначения (МАГОН), то речь шла именно «особого назначения». И основное назначение было не для перевозки продовольствия в Ленинград – считалось что его быстро разблокируют. Авиагруппа могла в день перевезти ста тонн груза, но я точно вам скажу, ее главное предназначение, ради чего и создали авиагруппу: постепенно перевезти тридцать тысяч наших высококвалифицированных работников танковой промышленности. Это потом уже нас использовали как придется – к каждой бочке затычка. Были собраны самолеты многих подразделений аэрофлота: Узбекского, Туркменского, Новосибирска, Минска, Украины… И все самолеты были сосредоточены во Внуково. Группа состояла из полка Бухарова, где я служила, полка Алексея Семенкова и полка Тарана. Но Ленинград оставил себе кое-какие самолеты. Литвинова Васю взял Жданов, а Костю Новикова на «Ли-2» взял себе командующий Говоров, вот два самолета. А Лисиков летал на «Ли-2», его отправили в Москву.

 В Ленинграде была сосредоточена танковая и тяжелая артиллерийская промышленность. Можно долго перечислять заводы: «Большевик», «Ворошилова», «Кировский», «Ижорские заводы»…

 Уже в августе месяце, почти все танковое оборудование, и поездами было отправлено в Сибирь. Там уже строили только крышу и полы, для того, что бы можно было поставить станки. Вот это было сделано очень умно…

 И еще хочу сказать важную вещь. Историки утверждают, что с Москвы началась наступление. Ничего подобного. Наступление началось с Ленинграда. До Волхова немцу осталось шесть километров. Тихвин пал 8 ноября…

 В это время только воздушный мост связывал с Большой землей. И по нему очень срочно было переброшена вторая пехотная дивизия под Тихвин к Мерецкову. И шестая бригада морской пехоты была переброшена в Новую Ладогу… Я видала этих моряков. Они били себя в грудь автоматами:

 — Ну и покажем мы перцу немцу!

 Запомнила, именно: «перцу–немцу». И наступление началось на Волхове. Здесь не только отодвинули намного от Волхова, но была освобождена Малая Вишера. Мерецков собрал все силы, и взял Тихвин и продвинулся очень далеко. Так что первое наступление во время Великой Отечественной Войны против немцев началось под Ленинградом, а не под Москвой.

 И если бы этих событий под Ленинградом не было, то очень сильная немецкая группировка сразу двинулась бы на Москву. А Москва в ноябре месяце была в очень тяжелом положении, и вряд ли бы устояла. Еще не подошли сибиряки, так что положение было тяжелым. Так что пускай, не задается Москва, что она была первая…

 В чем трудность полетов в Ленинград была? Кузнецов запретил летать ночью, и мы должны были летать днем. Самолетам ночью не разрешало ПВО, потому что если бы нам открыли ворота, в которые мы бы влетали, могли влететь и бомбардировщики немцев. И тогда что бы с нашим городом могло случиться? Поэтому у нас было безвыходное положение, приходилось летать среди бела дня, значит, мы должны были искать какую-то тактику, которая бы не давала возможность немцам уничтожить вот этот воздушный мост.

 

— Вы летали как, большими или маленькими группами?

 

В этом и есть смысл весь. На Ленинград летали только бреющим и не меньше семи самолетов. А вообще, девяткой лучше всего. Нам установили ШКАСы, и наверху турель была, и там был установлен УБТ.

 Движение самолетов шло над Ладогой, где барражировали фашистские истребители. Когда они на нас наваливались, наши стрелки открывали заградительный огонь. Для того, что бы попасть в цель, истребителю нужно дойти четыреста–пятьсот метров, иначе пули ничего не дадут. А такой заградительный огонь не давал возможность приближаться… Сбивать не сбивали, но хоть расстреливать не давали.

 

— А вообще потери были?

 

Девятнадцатого ноября 1941 года — это самый тяжелый день для нашей авиагруппы. «Ржевка»-«Смольный» еще был закрыт, а мы летали на «Комендантский» аэродром — это Новая деревня. Немцы были очень близко.

 Нас сопровождали истребители. Но истребители сели раньше, чем посадили все самолеты. Первого на круге два немецких истребителя расстреляли Мишу Жукова, и сразу погибли все. (Жуков М.Е., Джюкаев Н.В., Ковалев Я.С., Олейник С.И., Страхов А.А.) Второй садился на посадку самолет Киреева, Киреев Евгений Романович — это шеф-пилот Молотова, должен был на второй день лететь в Америку, на заключение договора по Ленд-Лизу. Он сидел справа, давая Журавлеву отрабатывать. Киреев сразу был убит, раненный бортмеханик успел выпустить шасси. Он умер через два часа. Тяжело раненный Журавлев машину посадил, но экипаж весь был в тяжелом состоянии, и их всех увезли в госпиталь. А Евгения в Москву отвезли и там похоронили.

 Потом, по-моему, в пятом полете, два самолета отстали, — один из них вел Буханов Костя. А отставать ни в коем случае нельзя было. Они были расстреляны, но поврежденные удачно сели, и спасли почти всех пассажиров, только два погибли.

 И еще Ибрагим Жантеев. 30 ноября 1941. Он отстал от группы, которая шла из Ленинграда. Его сразу немцы перехватили и расстреляли, но он успел развернуться и сесть на воду, но за двести метров до берега, а там глубина — восемь метров. У него на борту были пассажиры – дети работников «Ленэнергии». Их было человек 40-50, и их с нескольких заходов расстреливали «Мессеры». Ни одного выжившего не нашли. Вообще немцы прекрасно знали, кого мы везем, рядом с аэродромом все время разведчики болтались, и иначе как детоубийцами их назвать нельзя.

 Когда-то ребятам из «Дворца пионеров» я дала абсолютно точный маршрут, где ходили наши самолеты. Мы придерживались северной стороны, потому что финны мало летали, а немцы в основном с Шлиссельбурга… И ребята, девятиклассники, в том районе ныряли. И на третий год, они обнаружили самолет. Потом уже водолазы доложили о находке. И очень долго Объединенный Совет ВВС пытался добиться помощи моряков, чтобы самолет вытащить. Но, по мнению специалистов, это очень сложная операция – самолета уже почти не видно, он занесен песком. Так и не знаю, подняли его или нет.

 

— Про Жантеева пишет в своих мемуарах Борис Тихомолов, они в Казахстане вместе летали. Вы Бориса Тихомолова знали?

 

Ну, наверное, знала. Уж меня-то он, наверное, знал хорошо.

 

— Вас всегда истребители сопровождали?

 

С истребителями вообще было плохо. Ну, дадут истребитель, или два дадут. Но что такое два истребителя на девятку? Это же ерунда! Я не хочу обижать истребителей, но часто мы им даже говорили:

 — Вы, пожалуйста, придерживайтесь ближе к нам, потому что если оторветесь, то начнется бой и Вам не поздоровится, а так мы вас прикроем. Ну что такое «И-16» по сравнению с «Мессером-109»?

 

— Вы номер полка истребительного, который Вас прикрывал знали?

 

Двадцать седьмой и двадцать девятый. И я очень хорошо знала и Пузейкина, и Минеева — начальника штаба. Я хорошо знала и тех, кто прикрывал.

 

— Во время войны на самолете «Ли-2» сколько лет Вы летали? И с какого времени стали летать на «Си-47»?

 

Я на «Ли-2» пролетала, наверное, один год всего, остальные я пролетала на «Си-47».

 Я была единственная женщина и, конечно, мне в первую очередь дали «Си-47». Как только заключили договор о Ленд-Лизе, мы почти сразу получили «Си-47», потому что выполняли очень ответственные задания.

 

— Как правильно называли самолеты: «Ли-2» или «ПС-84»?

 

«ПС-84» это был пассажирский самолет. Мы получили его в 1939 году. Купили лицензию на выпуск, и начали производить их на заводе в Ташкенте. Ставили наши моторы шестьдесят вторые.

 В неофициальной обстановке не называли — «ПС-84», а называли: «Дуглас». А «Ли-2» этот самолет начали называть только в 1943 году. Но никто и «Ли-2» не называл, так он до конца войны и оставался «Дуглас». Летчики стали привыкать называть его «Ли-2» уже позднее.

 

— Чем, по Вашему мнению, «Дуглас» отличается от «Си-47»?

 

Ну, это как день и ночь. Вроде похожи, да? Но когда вы сядете в самолет «Си-47», вы сразу увидите. Во-первых, огромное количество новых приборов. Один компас, второй компас, третий компас…

 Во-вторых, у «Ли-2» моторы шестьдесят вторые, их мощность небольшая. А моторы «Пратт энд Уитни» — это очень сильные моторы. И когда я на Ленинград летала, я могла брать четыре тонны — четыре тонны! Четыре тонны — это сорок десантников с полным своим вооружением!

 А «Ли-2», брал… Ну, если полторы тонны, то уже хорошо. Но когда в Ленинград ходили, они брали даже до двух с половиной. Это когда с Новой Ладоги летели — расстояние маленькое, и можно было брать две с половиной. Но это, я вам должна сказать, это не просто. И если летели, например, с Хвойной, мало брали.

 На «Си-47» были уникальные антиоблединители. Эта система работала прекрасно и по крылу и на лопастях, а ведь на лопасти часто лед образовывался.

 

— Нагревалась или спиртом омывалась?

 

Нагревалась. Я однажды, даже трудно поверить, шла два с половиной часа в обледенении. И ничего я не чувствовала. Все у меня очищалось… И хвостовое оперение.

 А фары, которыми обладал «Си-47», такие были, что не нужно было никаких посадочных подсветок…

 Я летала одно время, выполняла задания на Севере. Это было в 1945 году. Я вам точно скажу: январь, февраль, март… С пятнадцатого января по пятнадцатое апреля. Два с половиной месяца выполняла правительственное задание. Накопилось огромное количество шкур-мехов и семги, а это было как бы наше второе золото. Мы должны были чем-то расплачиваться. Мне приходилось садиться у Печоры, в устье Печоры… И я была в Нарьян-Маре. Мне передали:

 — Спокойно можете садиться, ледяная площадка, замечательная.

 Но очень трудно было садиться. Во-первых, что там действительно ледяная площадка, и все отсвечивало. А высоту не с чем было сравнивать. Но домишки далеко были, по Северной Двине. И кое-как я села. И, о боже! Ничего подобного я в своей жизни больше не испытывала —  не могу тормозить.

 

— Реверс винтов? У Вас же винты изменяемого шага были?

 

Это ничего не давало. Как только я изменю направление, сразу меня крутанет так, что от меня там ничего не останется. Когда уже никакой надежды у меня не было, а уже впереди видны были торосы, появились снежные переметы. Вот здесь я уже нажала на тормоза. Вся деревня, что там только не было, кого не было, и с топорами, и с крюками, и с чем только они не вышли, все мне рубили вот этот кусочек полосы среди торосов, чтобы сделать ее пригодной для полетов. Потому что фабрика была недалеко, а семгу надо вывозить, а как? С полосой никакого сцепления. Недалеко был и совхоз, где вырабатывали меха, там тонны лежало уже готовой абсолютно продукции, хорошие шкурки. Я перебрасывала их в Нарьян-Мар, там добавляли что есть, потом в Архангельск и потом поездом в Москву.

 

— А Вы с одним экипажем летали? Или с разными?

 

С одним экипажем. Вот мой экипаж: Жорж Морозов — это мой радист. Виктор Смирнов — бортмеханик. Вторые пилоты и штурмана менялись, и стрелки менялись…

 

— С Вами только радист и бортмеханик постоянно?

 

Так у всех командиров кораблей было.

 

— А как Вы узнали о победе?

 

Я была в этот момент Москве. Я прилетела на центральный аэродром и ночевала у своей приятельницы Тани Донковой. Это секретарь нашего генерала Астахова. Это было примерно в четыре часа. Звонит телефон, и говорит генерал:

 — Татьяна Ивановна, я Вам высылаю машину. Сегодня день победы. Я Вам высылаю машину. Вылетел с Берлина Семенков Алексей, он везет договор вот о заключении мира. А вы воспользуйтесь, пока в Москве еще тихо, возможностью проехать по Москве спокойной.

 Так вот мы сели на машину и ездили мы, наверное, часа два–три на машине. Город еще спал, а дворники уже флаги вывешивали.

 

— А после войны Вы долго еще летали?

 

Нет, я не долго летала. Потому что когда я летала на Севере, я на Севере по сути дела себя почти погубила. Вы читали «Ночной полет» Экзюпери? Там есть такой момент: уже на высоте двух тысячах метров он надевал маску кислородную. А я от Нарьян-Мара и до своего аэродрома на пяти тысячах летала. А герметизация самолета была не полной. Не додали нам американцы… И второе, они не поставили маски кислородные и соответствующее оборудование. Не дали. Сняли и все. И не ставили высотомер, который определял истинную высоту. А мы все еще высоту определяли с момента вылета по барометрическому альтиметру. Последние полеты я выполняла в 1946 году – открывала на Си-47 авиалинии Ленинград – Рига, Ленинград – Вильнюс и Ленинград – Таллинн.

 На пятидесятилетие победы, мне позвонил председатель нашего «Общества Советов Ветеранов». Они только что вернулись с Поклонной горы, и он говорит:

 — Ольга! Мы тебя все поздравляем, наконец, пришла справедливость — твой портрет висит среди самых прославленных летчиков, которые воевали в эту войну.

 И вы знаете – я просто заплакала…

 

июль 2007

 

О «Харрикейне» и не только…

Интервью с Героем Советского Союза Игорем Александровичем Каберовым

            

Небольшое предисловие

 

  

Герой Советского Союза И.А. Каберов. 1944 год

 

Об этом человеке много написано и сказано, да и он сам написал великолепные воспоминания о своей жизни и своих фронтовых друзьях, которые вышли двумя изданиями в нашей стране, и в 90-е годы были изданы в Англии. В «Прицеле – свастика» — так называется эта книга о летчиках, о боях, о самолетах, о жизни. Игорь Александрович Каберов был одним из выдающихся советских асов в годы Великой Отечественной войны. Работая начальником Новгородского авиационно-спортивного клуба, воспитал не одно поколение людей, влюбленных в небо.

 Родился 25 Апреля 1917 года в деревне Никулинское, ныне Вологодского района Вологодской области, в семье крестьянина. Окончив 7 классов, работал слесарем на Вологодском вагоноремонтном заводе. Окончил Коктебельскую лётную школу Осоавиахима в 1938 году. Работал лётчиком — инструктором в Новгородском аэроклубе. С 1939 года служил в ВМФ, год спустя окончил Ейское Военно- Морское Авиационное училище лётчиков.

 С июня 1941 года на фронтах Великой Отечественной войны, защищал Ленинград в составе 5-го истребительного авиационного полка ( 61-я истребительная авиационная бригада, ВВС Балтийского флота ).

 К ноябрю 1942 года заместитель командира эскадрильи 3-го Гвардейского истребительного авиационного полка гвардии капитан И. А. Каберов произвёл 397 боевых вылетов. В 92 воздушных боях сбил лично 10 самолётов противника и 18 в группе, на И-16 совершил таран в начале войны. 24 июня 1943 года за мужество и воинскую доблесть, проявленные в боях с врагами, ему было присвоено звание Героя Советского Союза.

 Всего совершил 476 боевых вылетов и уничтожил 28 самолётов противника.

 После войны продолжал службу в авиации ВМФ. В 1952 году окончил Краснознамённую Военно-Воздушную академию. С 1960 года гвардии полковник И. А. Каберов — в запасе. Жил в Новгороде. Сначала работал слесарем на радиозаводе «Волна», затем — начальником Новгородского аэропорта, ещё позже — начальником областного авиаспортклуба. Награждён орденами Ленина (дважды), Красного Знамени (дважды), Отечественной войны 1-й степени (дважды), Красной Звезды, медалями. Автор книги «В прицеле — свастика». Игорь Александрович Каберов стал прообразом главного героя книги К.Чуковского «Балтийское небо» и, позднее, фильма под тем же названием. В книге и фильме Игорь Каберов фигурирует под фамилией Кабанков. Умер 2 октября 1995 года. Игорь Александрович Каберов – Почетный Гражданин Великого Новгорода. Его именем названа улица, на которой он жил, и Новгородский авиационно-спортивный клуб, начальником которого он был несколько десятилетий подряд.

 Он любил небо, и небо любило его.

 У него была большая и интересная жизнь. Предлагаемое Вашему вниманию интервью было записано в сентябре 1992 года. Это всего лишь несколько мгновений из жизни славного человека и летчика от Бога. Уже почти десять лет его нет с нами, но кажется мне, что в высоком и чистом небе никогда не растает след от его самолета. Летчики не умирают. Они просто однажды улетают и садятся где-то там, на другом аэродроме…

 

 

– Игорь Александрович, я знаю, что Вы летали на нескольких типах самолетов: И-16, ЛаГГ-3, Харрикейн. Вот скажите, каково Ваше мнение о Харрикейне?

 

– На Харрикейнах мы были вынуждены летать потому, что наша промышленность не успевала выпускать достаточно своих самолетов. Когда американцы и англичане давали нам что-то по ленд-лизу, так это было не самое лучшее. Но нам ничего не оставалось делать, как смириться с этим и летать на том, что дали. Почему я не так лестно отзываюсь об этих самолетах? У нас уже в то время были Яки, были Ла-5 – это же машины! А Харрикейн –это…

 Первое, что нас поразило, когда мы получили эти машины – бронеспинка, три миллиметра толщиной. Мы летали на своих самолетах – у нас было девять миллиметров брони за спиной. И мы первое, что сделали — переставили наши бронеспинки на эти самолеты. Мой друг Сергей Сухов говорит: «Что это за спинка? Я ее сейчас палкой прошибу!»

 Самолет большой, ни в один наш капонир не входил. Хвостовая часть входит, а крылья не влезают. Это было очень не удобно. Вторым недостатком Харрикейна была маленькая скорость. Наши самолеты имели большую скорость. Невысокая скороподъемность. Что еще у него было недостатком? Плохая маневренность. У него была одна особенность в горизонтальном полете. Даже поговорка такая была у наших пилотов: «Харитоша летит – кланяется, кланяется». Он идет, и все время носом водит. Что у него было хорошо? Радио было бесподобное! У него, что было интересно: устройство для выпуска шасси и щитков – одна ручка. Включил, раз – шасси убрались! Два – шасси выпустились. Ручку на себя – щитки выпустились. Еще одно движение – щитки убрались. Это было интересно, продумано, лишних манипуляций не надо было делать.

 Когда я был в Лондоне, то нам показали там музей авиационный. Первое, что я там увидел – это была куча металла. Я подумал: что это за безобразие – в музее куча грязи, с землей, травой, какие-то железки. Смотрю – вроде обломки самолета. Что-то знакомое. Вижу кабину самолета: «Харрикейн»! Точно, «Харрикейн»! Увидел как раз эту ручку для выпуска шасси и щитков. А там поговаривали… Англичане в то время боялись нас. «Никакой он не летчик. Героя ему дали не известно за что. Он какой-нибудь агент КГБ». Когда мы вошли в музей, то я смотрю, что моих друзей задержали вдруг, а меня пропустили. Я к куче-то этой и подошел. Когда они услышали мой возглас: «Это же «Харрикейн»! Удивились, как он узнал? Потом они меня подвели к «Харрикейну» настоящему, целому. Они очень внимательно за мной наблюдали. Они мне разрешили сесть в кабину. Я еще очень удивился. У нас, если ты в музее, то и руками трогать нельзя ничего, а тут – в кабину! В «Харрикейне» есть одна хитрость. Если ты ее не знаешь, то в самолет не сядешь, особенно при моем росте. (И.А. Каберов был очень небольшого роста). Крыло у него было высокое, не запрыгнуть, но на фюзеляже есть потайные ступеньки. Англичане устроили небольшой экзамен, чтобы проверить: летал ли я действительно на «Харрикейне». Дескать, как он залезать будет? Там, если не знаешь устройство ступенек, то и в кабину не залезешь. Тем более, что ростом я не большой, на крыло мне никак не заскочить. Я им говорю, что если можно в кабину сесть, то это здорово! Там вокруг толпа репортеров собралась, журналистов. Все ждут, что будет? Я подошел, на кнопку нажал – на меня вот такими «фарами» все глянули – секунда, и я в кабине. Они как загалдели, зааплодировали: «Мистер Каберов, мистер Каберов»! Аппаратами защелкали, камерам зажужжали. У меня дома есть снимки, где я в «Харрикейне» том сижу. Это было в 1985 году. Как раз на День Победы. В Хемпдене тогда мы были…

 

 

На «Харрикейне» я летал всего два месяца, но за это время сбил шесть немецких самолетов. Два Ме-109, два Ю-87, Капрони, Фоккер – Д21.

 

– Говорят, что «Харрикейн» был удобной машиной с многими пулеметами. С него было удобно стрелять. Это правда?

 

– Я Вам скажу. Эту «удобную» машину со многими пулеметами мы как получили, так сразу же полетели в Москву на них. Получали мы «Харрикейны» здесь, в Новгородской области, в Пестово. Аэродром там наш располагался, Балтийского флота. Так вот сразу после получения самолетов мы полетели в Москву, чтобы снять все эти двенадцать пулеметов, стоявших в крыле «Харрикейна», и заменить их на наши, советские 20 мм пушки ШВАК и два крупнокалиберных пулемета УБ. Вот это был огонь!

 

– Почему было необходимо заменять оружие, установленное англичанами, на наше, советское?

 

– Да потому что эти пулеметы английские по всему крылу стояли, и калибр был у них 7,62 мм – винтовочный калибр. Что ими сделаешь-то? Как горох: трр, трр, трр, а толку никакого. А тут – две пушки, два пулемета крупнокалиберные. Это совсем другое дело. Перед прицелом у «Харрикейна» стояло бронированное стекло. Когда мы участвовали в бою, я с командиром полка в паре ходил. На нас напала четверка FW-190, заходят, вижу, нам в лоб. Я отошел в сторону и смотрю: на кого? На меня или на него? Вижу: заходят точно в лоб командиру моему, а не мне. Я кричу ему по радио: «Крутись! В лоб заходят!» А он мне говорит: «Пущай!» Не успел он сказать, фока ему как врежет, прямо в лоб! Один снаряд попал в это самое бронестекло. Капоты полетели с мотора у командира, и командир кричит: «Прикрывай!» Смотрю: дым пошел из мотора. Я его прикрыл, вывел из боя. Пошли мы домой. Сели, и что мы увидели? Стекло – в лоб! Не пробило пушечным снарядом! У стодевяностого пушки были 20 мм. Стекло толщиной 37 мм. Осталось не пробитыми 12 мм! Остальное – дырка, выкрошилось все. Вот это защита! Вот тут мы оценили, что это отличная броня стеклянная. Тут я хочу англичанам спасибо сказать. Двадцать пять миллиметров просадило, а двенадцать – не могло. Причем, на лобовых ведь это! Это нам понравилось.. На наших-то ЛаГГах обыкновенный целлулоид тонкий стоял, а тут – настоящая броня.

 Я как-то пришел из боя. Сбил Ю-88 над Колпино. Сзади близко очень стрелял, но стрелок успел вдарить по мне. На аэродроме меня встретил писарь нашей эскадрильи: «Товарищ командир, а это, что за дырка?» Смотрю, и правда, на фонаре , на козырьке, дырка, размером с карандаш. Это мне стрелок закатил, у него же пулемет винтовочного калибра был. Писарь провел туда ниточку, натянул ее по траектории полета пули и увидел след от пули на бронеспинке. «Товарищ командир! Сантиметр от вашего уха прошла пулька-то».

 

– У «Харрикейна» была плохая маневренность. Что Вы имеете в виду под этим?

 

– «Харрикейн» — машина большая. Вертикального маневра у него никакого не было. Громадный самолет, чуть поменьше нашего штурмовика был. Наш ЛаГГ-3 рядом с ним маленьким казался.

 

– А вот, что Вы можете сказать об И-16? К началу войны это была уже достаточно устаревшая машина.

 

– Я бы не сказал, что это была устаревшая машина. Потому что она испытана была на заводе в 1935 году. Всего шесть лет прошло, но за это время немцы создали Ме-109, у нас появились ЛаГГи и Яки. По сравнению с ними он, конечно, казался устаревшим, но в руках опытного летчика этот самолет не казался таким уж устаревшим. У нас полк Голубева почти до 43-го воевал на И-16. Я только два месяца воевал на И-16. Это был вполне хороший самолет. Только летать надо было на нем уметь. И-16 по маневру равного не было. Не было равной по маневру машины. Скорость у него маловата из-за широкого лба была. Я воевать начал на последней модели И-16. Это была самая лучшая модель из «курносых». У него скорость была по горизонту у земли – 420 километров. А ЛаГГ-3 давал пятьсот пятьдесят. Тяжелая машина, тяжелее И-16, но скорость у него была выше.

 

– Какой из совестких самолетов в 1941-42 годах можно было назвать лучшей машиной?

 

– Як! Як-1. Осенью 1942-го года появился Ла-5. Это тоже был очень хороший самолет, с мощным мотором. По сути дела, это был тот же ЛаГГ-3. Но с новым мотором это стала совсем другая машина.

 У меня был такой случай на «Харрикейне». Мы вели бой. Немцы нас разделили на две группы во время боя. Мы с командиром остались в паре, а все остальная группа – шесть самолетов во главе с заместителем командира бой закончила и ушла домой. Мы с командиром остались вдвоем. Горючее кончается. Остались последние галлоны, а на нас навалилась четверка немцев, и не отпускают. Горючее кончается, а домой никак не уйти. Я кричу по радио командиру дивизии, который руководит боем с КП: «Помогите, если есть в воздухе истребители, пусть помогут. Горючее кончается, двигатель вот-вот остановится, а немцы, как собаки привязались, не отпускают». Он отвечает: «Смотри в сторону «Большого», идет группа «горбатых», а с ними «маленькие». «Большой» — это Ленинград.

 «Истребители вам помогут». А у нас связи с истребителями нет, частота разная. Яки подходят, четверка подошла, да нас двое. Немцы винты во флюгер и камнем вниз, драпать. Ушли. Я тут же передаю по радио на КП: «Спасибо! Помогли, мы идем домой». А наши Яки разворачиваются… И на нас. Я кричу Мясникову: «Мясников! Никак они атакуют?» Он говорит: «Это же наши – Яки». А этот Як как врезал! От командира только концы крыльев, а остальное все в огне, горит! Я кричу Мясникову: «Прыгай! Прыгай с парашютом!» Не прыгает…

 Машина пошла, пошла вниз и упала на том берегу Невы у немцев. (Останки капитана Мясникова – уроженца с. Мошенское Новгородской области, были найдены питерскими поисковиками несколько лет назад вместе с обломками самолета. Игорь Александрович до этого дня не дожил. –А.О.).

 Четверка Яков – за мной. Пикируют. Я вывернулся. Удачно. Отцепилась эта пара. Я кричу по радио: «Если они только не перестанут атаковать – командира уже убили – я наверну любого! Врежу из пушек».

 Командир дивизии, Герой Советского Союза полковник Кондратьев, кричит: «Каберов, подержись немножко! Подержись!»

 А я смотрю, они с двух сторон на меня заходят. Пара в лоб, пара сзади. Убьют! Убьют сейчас. На приборной доске у «Харрикейна» табличка, на ней надпись: «Если до высоты 2000 метров самолет не вышел из штопора, покидай самолет и пользуйся парашютом». Это единственная табличка, написанная по-русски. Что делать? Я на «Харрикейне». Вот моя обстановка. Причем, нам говорили, что если «Харрикейн» попадет в штопор, то потом он перейдет в плоский штопор, а из него выхода нет. Что делать? Я принимаю такое решение: пока меня задняя группа не догнала – а это секунды – на скорости, уже почти разогнался снижением, где-то 450 км разогнался «Харрикейн». Толкаю левую педаль и ручку от себя! «Харрикейн» вскинулся вверх, перевернулся и как завертелся! Я думал у меня голова оторвется. А что делать? Летчик Яка, который заходил сзади подумал, что кто-то стрельнул по мне, сбил. Мне делать нечего, но я подумал, что должен мой самолет выйти из этого штопора. Перед землей на высоте 700 метров дал рули на вывод, и – чудо! Машина, совсем как И-16 – стоп! Остановилась и вышла из штопора, отвертев где-то около восьми или десяти витков. Я пронесся над землей. Высота метров триста, тут у меня мотор и остановился. Я над Приютиным, теперь — Всеволжск. Всеволжская площадка подо мной, а мне никак не дотянуть. С остановленным винтом чуть-чуть вперед пролетел, успел развернуться, шасси выкинул, щитки уже не успел выпустить, ручка-то одна. Хоп! Сел на эту площадку. У нас в полку был летчик Казин, так он трижды выпрыгнул из плоского штопора, три машины бросил. «Не выйти, не выйти из плоского штопора» — говорил.

 А Сергей Сухов погиб. Его подбили, он падал через облако и потерял пространственную ориентировку. Самолет перешел в плоский штопор. Серега боялся прыгать с парашютом. Говорил: «Умру, но не прыгну». Так и падал до самой земли в плоском штопоре…

 Так что я «Харрикейн» вспоминаю еще и добрым словом. Я его загнал в штопор, и он у меня вышел из штопора! Если бы я его загнал на малой скорости, то точно бы он в плоский штопор перешел. А на большой… То ли спираль, то ли штопор, но вертелся дьявольски. Я думал: точно голова оторвется .

 А ребят судили. Того старшего лейтенанта, который командира убил. Штрафного батальона дали ему три с половиной месяца. Говорят, что он и погиб там.

 

– Как могло получиться, что они не опознали вас?

 

– Потому, что «Харрикейны» были только у нас в полку, а это были летчики из армейской авиации. Мы, морская авиация, облетели по своим точкам и показали всем: имейте в виду, что есть теперь такой самолет. А армейские летчики его не видали, и почему–то им показалось, что это немецкий самолет. Звезды на крыльях различить не всегда возможно было…

 

После окончания войны с Германией Игорь Каберов был переведен на Дальний Восток, где летал на Як-9.

 

– Хорошая машина была, сильная. У меня тогда интересный эпизод на этом самолете с американцами получился. Они прилетели за генералом Деревянко, который должен был участвовать в подписании соглашения о капитуляции Японии. Прилететь-то прилетели, а сесть не могут. Владивосток закрыт облачностью, через которую торчат вершины сопок. Посадочных систем, которые сейчас есть, тогда у нас не было. Послали американцам навстречу «Каталину» — летающую лодку. Она их обнаружила своим локатором и привела на аэродром как бычка на веревочке. В это время облачность над аэродромом стало разрывать. А я сидел на аэродроме в готовности. Летчики мои отлетали, а меня командир в готовность посадил. Смотрю, летит красивый белый четырехмоторный самолет Б-29. Он прямо над нашим аэродромом прошел. Аэродром, на который он должен был сесть рядом с нашим был – Романовка. Я уже думал, что мне можно из самолета вылезать и вдруг приказ: «Немедленно взлетать!» Я мотор запустил, взлетел, радио настроил. Мне командир кричит: «Немедленно догнать по Сучанской долине и сбить!» Я говорю: «Кого?» «Американца!» Вот те раз…

 Оказывается «Каталина» села в Романовке, где американцев ждал генерал Дервянко, а

Б-29 по Сучанской долине дальше отправился, у нас там шесть аэродромов было. Он все их и сфотографировал. Я догоняю. Полный газ! Машина Як-9 хорошая была. Подошел вплотную, показываю: разворачивайся. Он глаза вытаращил на меня, но идет своим курсом. Тогда я справа зашел. Теперь правый летчик на меня уставился. Я тогда обратно перестраиваюсь. Командир-то слева сидит. Показываю ему: «Врежу сейчас». По радио командиру своему докладываю: «Команды мои не выполняет».

 А командир был у меня матюжник. Он мне и говорит: «Врежь ему между глаз» (сказано было, конечно, несколько сильнее). Я еще раз погрозил американцу. Нажал на спуск. Очередь. Он как увидел огонь пушечной очереди, развернулся так шустренько, что только удивляться можно. Между сопками узковато было, а самолет-то громадный. Но ничего, жить захочешь еще и не так крутнешься. Я ему между винтов врезал, между глаз, точно как командир приказал. Привел его на аэродром в Романовку. Вижу сверху – сели, подкатывает наша машина черная. Из самолета двенадцать человек вышло, одна женщина. Докладываю командиру, спрашиваю: «Что мне теперь делать?»

 «Давай, покажи им еще чего-нибудь». Я разогнался от Новонежина, там аэродром у нас неподалеку был. Как хватанул двойной штопор восходящий, показал удаль молодецкую, и все – домой. Такие вот у нас были отношения с союзниками…

 

Записал Александр ОРЛОВ

Интервью с Андреевым Константином Григорьевичем

Андреев К.Г. Курсант Чугуевского ВАУ, 1938 г.

  

А.Д.: Андреев Константин Григорьевич, родились 11 августа 1917 года, так? Расскажите, пожалуйста, какую вы авиашколу заканчивали?

 

К.Г.: ЧВАУ, Чугуевское Военное Авиационное Училище. Я учился вместе с Кожедубом. Вот только окончил он немного раньше на несколько месяцев. Потому что он был в совершенно другой эскадрилье. И их выпуск был 1 мая 1940 года, а я окончил в том же самом 40-м году, но только 16 июня. Через полтора месяца после Кожедуба.

 

А.Д.: А вы в каком городе родились?

 

К.Г.: В Казани.

 

А.Д.: И аэроклуб какой заканчивали?

 

К.Г.: Аэроклуб заканчивал 4-й объединенный аэроклуб в Ленинграде. Тут, на проспекте Карла Маркса был аэроклуб, у Самсониевской церкви.

 

А.Д.: В аэроклуб поступили по своему желанию или «по комсомольской путевке»?

 

К.Г.: Я хотел быть летчиком с десяти лет и все время хотел поступить в авиатехникум на Литейном. Там курса не было летчиков. «Мы курс летчиков перевели в какой-то другой город. Хотите, мы направим вас?» Я говорю: «Нет, воздержусь», откуда я знаю, примут ли?

 

А.Д.: А как вы попали в Ленинград? Работали или учились?

 

К.Г.: Нет, я окончил 8 классов в Казани. Родители, отец на пенсии, в 1931 году пошел на пенсию, получил 30 с чем-то рублей пенсии, мама и я. А в семье я был девятый. У родителей, девятый, поскрёбыш, вот. А сейчас остался я один [смеется]. Я в Ленинград уехал в декабре 33-го года. Приехал сюда к брату. У меня здесь было три брат. Один брат окончил Институт Ульянова Ленина в 1930 году и работал инженером, или главным инженером. В 1940 стал депутатом районного Совета. Теперь второй брат. Этот на заводе «Марти» работал, в 33-м году был правительством награжден Орденом Ленина.

 

А.Д.: А в каком году вы в аэроклуб поступили?

 

К.Г.: В аэроклуб я поступил в 1938 году и окончил его. Тут как раз прибыли из ЧВАУ, из Чугуевского Военного Авиационного Училища набирать курсантов. Ну, я подал заявление. . В общем, все такое, говорят: «Ждите». Ну, вот, жду, жду, жду, жду. Потом думаю себе, или не приняли? В голову всякая чушь лезет, состояние плохое, хорошего ничего нет. Ну, ладно. Потом, значит, вызывают. По повестке, вызывают — «вы должны явиться…». «Вас зачислили курсантом Чугуевского Военного Авиационного Училища». Ну и хорошо. А когда в аэроклубе учился, там было так, прибыли мы в Любань, в 4-й объединенный аэроклуб в Любани, там еще площадка такая еще была… на ней стоял самолет Р-зет, метеорология, погода…

 

А.Д.: Разведчик погоды?

 

К.Г.: Да, Р-зет. Утром улетел, вечером прилетал. Где уж он там был, не знаю. Ну, это не важно.

 

А.Д.: А в аэроклубе учились на У-2?

 

К.Г.: Так У-2 — это самая безошибочная машина, самая такая легкая машина.

 

А.Д.: А УТ-1 не было там?

 

К.Г.: Нет еще. Этих машин не было еще тогда. Это в 1937-1938 годах было.

 

А.Д.: И сколько вы в аэроклубе полетов сделали?

 

К.Г.: В аэроклубе так: приняли меня в аэроклуб в марте месяце примерно а летать стали мы летом. И 15 мая мы поехали в лагерь в Любань, и уже в конце июля закончили аэроклуб. И прибыли как раз представители из ЧВАУ по набору курсантов.

 

А.Д.: И сколько вы успели полетов совершить в аэроклубе, приблизительно?

 

К.Г.: В аэроклубе? У меня данных нет. Тогда данных нам не давали. Все это у них, в Осоавиахиме. В училище опять У-2.

 

А.Д.: А на каких самолетах в училище обучались?

 

К.Г.: Там истребительное училище, И-15, И-16. Нас посадили на И-15, 4-я эскадрилья — истребитель И-15, а остальные на И-16. Вот такой, это «Чайка» [показывает модель И-153], на которой я в части летал, и воевал на ней и погорел на «Чайке» [смеется].

 

А.Д.: А как вы из Чугуевского училища попали на Балтийский флот, ведь это армейское училище?

 

К.Г.: Это училище армейское. И вдруг, значит, когда мы закончили, вдруг прибыла комиссия, команда, из Москвы, из Министерства. «Ваш выпуск, четвертой эскадрильи, передали в ВВС ВМФ. И вот всю нашу эскадрилью распределяем по флотам: Балтийский флот, Северный флот, Дальневосточный флот и Черноморский».

 

А.Д.: А на Балтийский флот, те, которые с вами учились — кто-нибудь попал?

 

К.Г.: Да. Нас на Балтику направили 6 человек. Так как я в аэроклубе старостой был летной группы, прибыл в училище, и там меня опять поставили старостой летной группы или командиром отделения. Мне два треугольничка повесили. И мне все документы, на все 6 человек.

 

А.Д.: Вы не помните фамилии этих 6 человек?

 

К.Г.: Дмитриев Володя, Шабанов Николай, Никанор.

 

А.Д.: В документах по-разному: Никандр и Никанор. Какое правильно? Никанор или Никандр?

 

К.Г.: Шабанов и всё. А Никанор — мы его и не называли. Чернов Миша первый из нас погиб… Был шестой Никандров. Но его отчислили. Отчислили его, их двоих, потому что они боялись с парашютом прыгать, прыжки боялись делать, отчислили их в другую часть, не в авиационную. И на Дальний Восток их послали.

 

А.Д.: А вот Никандров и кто еще? Кого отчислили?

Константин и Зоя Андреевы, 1936 г.

 

 

К.Г.: Коткин. Коткин в Финскую участвовал. В Финскую летал. Награжден орденом Красного Знамени. А почему он испугался? Летать не стал. Раз парашютные прыжки не любишь, значит и самолета не получишь и летать не стал.

 

А.Д.: И когда вы попали в часть в 4-ю эскадрилью 13-го полка из училища?

 

К.Г.: Ну, значит, так, училище окончили. Это в июне 1940 года. Нас построили и прямо в форме, тогда не было курсантской, прямо в солдатской форме, гимнастерки и сапоги, и послали в часть. Наш выпуск последний младшими лейтенантами выпустили. А после нас уже стали сержантский состав стали выпускать. В часть прибыли…

 

А.Д.: Перед войной весь полк базировался на Ханко? 13-й истребительный, все эскадрильи?

 

К.Г.: Нет. В мае 40-го года полк 13-й авиационный истребительный отправился переучиваться на новую матчасть. А «чаечную» эскадрилью оставили на Ханко. Одна наша эскадрилья осталась на Ханко, Белоусова как раз.. Но на Ханко у финнов был огород. Площадка. А в середине примерно с двухэтажный дом — скала. Вот мы вокруг скалы как балерины на своих «чайках». Потому если что — раз на скалу. Мешала нам приземлиться. Ее стали разрушать — не поддается разрушению. О, какой камень был! Ух, какой, ну ни с какой стороны не подойти! Понятия не имели, что с такой скалой делать. А ее уже приступили к взрыву. Взрывают, она ни с места. Вот какая скала была!

 

К.Г.: И вдруг началась война. Как раз мы были в дежурном звене. Звено старшего лейтенанта Семенова Григория. Как раз мы заступили Да, как раз это дело, капитана Антоненко и Бринько не было у нас, они после прилетели. Между прочим, Бринько сбил нашего командира звена Ивана Козлова.

 

А.Д.: Да. Я знаю — 15 июля. А вот как, кстати, как летчики вашей эскадрильи к этому отнеслись? Не обиделись?

Младший лейтенант Андреев, 4 аэ 13 ап КБФ, Ханко, зима 1940-1941 гг.

 

 

 

К.Г.: Злость была очень сильная. Ну как так? Своего? Он с парашютом выбросился, он ему еще по парашюту шлепнул. Еще очередь, заход сделал и по парашюту ему! Человек и так уже видно, что он все. Не знаю, что в голове было у Бринько. И очередь сделал по парашюту. Ну, и убил человека в воздухе прямо.

 

А.Д.: Нашли его потом, Козлова?

 

К.Г.: Ну, а как же? Как раз он его сбил над Ханко, над аэродромом. Да, его похоронили… еще с финской войны там… Васильев что ли, Герой Советского Союза похоронен… вот, вместе с ним.

 

А.Д.: А наказание какое-нибудь дали Бринько? Арестовали его? Наказали его как-нибудь? Бринько?

 

К.Г.: Нет, ничего, не арестовали. Мы не видели, не знаем ничего… Бринько… он в Низино на тросы заграждения налетел. Шьи-ить и готов [смеется]. Это в 41-м году было. Мы в Низино были на могилке Бринько.

 

А.Д.: 13 сентября 1941 года.

 

К.Г.: Антоненко — он при мне погиб…26 июля У нас на аэродроме, там. Потому что финны такой артобстрел вели! Что плюнуть негде было, из дальнобойных орудий, ну, ни взлететь, ни посадку совершить. Все бьют и бьют, все бьют и бьют… Куда приземлиться — не знаю. А где угодно не будешь машину приземлять… Как, что, раз-раз, скорее прятаться в кусты или под сетку. Антоненко похоронили… площадь Борисова была в Ханко, вот там его похоронили вместе с ГСС летчиком Борисовым.

 

А.Д.: Просто он 14-го июля получил звание Героя Советского Союза. И тут такое происшествие. Может, его пожалели? Или не стали обращать внимания?

 

К.Г.: Надо было защищать Родину. Некогда там прислушиваться где там, что там. А у нас на Ханко воевать некому было. В эскадрилье всего 22 летчика, так что мы не успевали отдыхать даже, вот прилетишь, раз сразу, заправляешь машину, все такое, вот значит пока там доклад, все. Нас было всего немного и потом — сбивали! Вот первого летчика сбили — Чернова Мишу мы полетели девяткой. В Турку полетели бомбить аэродром. Девяткой летим, а Антоненко с Бринько нас охраняли. Потому что у них машины-то скорость больше, вот они летели, вокруг на. Вот, подлетаем к Турку. Такой артогонь!… Они научились во время Финской финны-то. По «чайкам», по И-16 метко вообще стреляли. Такой зенитный огонь, что плюнуть негде было. Летишь, раз тебя подбросит от взрыва снаряда! Не знаю, летишь за направляющим, Белоусов вел девятку. И смотреть надо, аж голова устала. Мишаллетел слева в звене. Пламя и все… Прямое попадание, пламя

 

А.Д.: А это до захода в атаку или после?

 

К.Г.: Мы до аэродрома не долетели, несколько километров. Как лес зенитные взрывы были! Боже ж ты мой! Смотрим, Мишка погиб. ОХ! Парень-то был хороший, ну что же сделаешь…

 

А.Д.: А что вы на аэродроме видели?

 

К.Г.: Смотришь, что бы в тебя не попали. Ну, по команде Белоусова сбросили бомбы.

 

А.Д.: Попали?

 

К.Г.: А откуда я знаю? Мы сбросили, и кто смотрит? Смотришь там, чтобы тебя ни сверху, ни сзади не сбили, видишь в кабине, и вот так вертишься, такой массированный огонь был.

 

А.Д.: А потом вы куда полетели?

 

К.Г.: А потом мы, значит, оттуда, и над заливом бреющим улетели, чтобы не было звуку.

 

А.Д.: Вот там был еще гидроаэродром, вы его атаковали в тот раз?

 

К.Г.: Нет, нет, мы сбросили бомбы и драпа! Потому что могут пальнуть зенитки. Сейчас смешно, а тогда были слезы, можно сказать. Как так? Потеряли товарища, это была большая утрата, что сделаешь.

 

А.Д.: Вы 22 сентября 1941 года перелетели с Ханко на Эзель. Так?

 

К.Г.: Нет, я этого вылета не помню. Чтобы с Ханко мы прилетели на Эзель — я не помню. И там меня шлепнули.

 

А.Д.: А как вас сбили? В документах просто написано что 22 сентября вы атаковали наземные цели и вас сбили «мессершмитты».

 

К.Г.: Не знаю, не помню.

 

А.Д.: Написано, что вы сделали вынужденную посадку на острове Абрука.

 

К.Г.: Не, не знаю, а где такой?

 

А.Д.: А вот, там около Эзеля есть такой остров, вы сделали вынужденную посадку. Вас сначала посчитали пропавшим без вести в полку, а потом вас в госпиталь направили, в советский госпиталь на острове Эзель.

 

К.Г.: Нет, не помню. Мне рассказывали так, что воздушный бой был очень, очень такой, наших один самолет был, значит я, а против меня 4-5 самолетов. И вот как ты, куда девался вдруг? А ты как-то раз и над самой водой. Немцы думают, что я сейчас в воду шлепнусь и все и внимание. А я и усвистел.

 

А.Д.: Потом запись в архиве о том, что вы попали в госпиталь, была позже, и вас оставили на острове Эзель. Так как тогда была эвакуация войск наших с острова Эзель, и вас оставили вместе с госпиталем, потому что не могли эвакуировать раненых, вывезли только здоровых.

 

К.Г.: Не было плавстреств не было никаких лодок, никаких, нечем было меня отправить.

 

А.Д.: А вы какие ранения получили после этого боя?

 

К.Г.: Контузия. Когда садился на вынужденную сломал локтевой сустав.

 

А.Д.: И когда вы очнулись?

 

К.Г.: А уже очнулся я в госпитале? На полу. Немцы все кровати убрали.

 

А.Д.: Уже немцы были?

Узник лагеря под номером 2363

 

 

К.Г.: Заняли, я уже в плену был, в своем госпитале. И весь медперсонал в госпитале оказался в плену. Меня когда сбили. Я не говорил, не ходил, без сознания был. Вот. «А это что такое? А это что такое? А это что?» Ничего не понимал, что такое. Я говорю:

 — Где мы находимся?

 — В госпитале.

 — А что такое госпиталь?

 — Здесь раненые.

 — А как это — раненые?

 — Сейчас война.

 — А что такое война?

 — С немцами.

 — А что такое немец? — Все для меня было новое.

 — Ты кем был? Летчик?

 — А что такое летчик?

 — На самолете, который летел.

 — А что такое самолет?

 — А вон-вон — летит самолет!

 Ну, для меня… бестолковый я был, когда в сознание пришел.

 

А.Д.: И что немцы делали?

 

К.Г.: На полу, постельное белье — все наше. Немцы не брали. Только кровати забрали. А это всё они — большевистская зараза, коммунистическая зараза. «Ты коммунист? Ты фашист? Ты коммунист?» «Да, коммунист, да, коммунист». Что же сделаешь…

 

А.Д.: Вот немцы вас захватили в плен в госпитале, как они относились к вам?

 

К.Г.: Они не были в госпитале, они боялись дотронуться даже до двери госпиталя. Русская зараза, нет, не русская, большевистская зараза, коммунистическая зараза. Вот они боялись. Вот охранник. Вокруг здания немец ходит, снаружи здания. Вот, мороз. Вот он ни-ни, а в дверь боится, открыть двери боится. Боялись до ручки двери дотронуться. Вот до чего это дело — коммунистическая зараза.

 

А.Д.: И вас лечили в госпитале там прямо. Наши врачи?

 

К.Г.: Как лечили? Лечить-то нечем. Дадут там аспирин, еще что-то. Но немцы присылали своих солдат. На излечение, потому что начальник госпиталя был еврей, хирург, знаменитый хирург, он операцию делал немцам. А потом, что с ним сделали — наверно убили, так что — тут еще его ценили, а куда-нибудь в другое место — уничтожили, наверное, и все. У них как там: сейчас хороший, через пять минут что-нибудь психанет и убьет тебя, вот ни за что ни про что.

 

А.Д.: И вот вылечили вас куда направили?

 

К.Г.: Да не вылечили, ничего не вылечили. У меня рука неправильно срослась. Да, так она и осталась. Нас с острова Эзель, с 41 на 42 год, на Большую землю немцы повезли.

 

А.Д.: В каком месяце?

 

К.Г.: В конце декабря. Перед новым годом, перед новым 42-м годом. На пароходе, по Рижскому заливу, а куда, в какой порт нас повезли — не знаю, ну и потом на железнодорожный поезд и привезли дальше, куда не знаю.

 

А.Д.: А когда Красного Знамени получили?

 

К.Г.: Это я сбил самолет, и меня наградили Указом Президиума Верховного Совета, а я уже был в плену. А меня наградили. И я узнал в плену, что награжден Орденом Красного Знамени, в 1942 году.

 

А.Д.: А вы не помните когда эту фотографию делали, когда снимали в плену?

 

З.Н.: А сразу, как в плен попал.

 

А.Д.: А в каком лагере?

 

К.Г.: Там лагерей много, сейчас и не помню… .: Нас нигде подолгу не держали, все отправляли на Запад, в Германию. Нас привезут в один лагерь, потом, значит, вдруг наши там в 43-м году как их турнули. Вот они нас готовы были всех уничтожить.

 

А.Д.: А как относились к пленным?

 

К.Г.: А там, страсть такая. И штыком прокалывали нашего брата. Помню, в лагере, летчик в звании капитана, служил как раз вместе с братом с моим, который был инженер авиационного полка. Его проткнул этот немец и тю-тю. Звали его Иванов Владимир. Вот. Он попал в плен в 41 году. Или в 42-м. В 42 году по-моему попал.

 

А.Д.: А номера полка не помните?

 

К.Г.: Понятия не имею даже

 

А.Д.: А с Балтийского флота вы пленных летчиков не встречали в плену?

 

К.Г.: Встречал. Вот, мы как раз когда кончилась война, мы собрались 26 человек, и все с Военно-Морского флота, с Северного флота, с Черного и с Балтики. Мы все так группой прибыли в Москву в Министерство. Нас там личные дела достали из архива. Взяли. И нас потом по своим флотам.

 

З.Н.: И мне сказали, что он погиб. Мне сперва извещение прислали, что пропал без вести. Я ведь выехала тоже оттуда, с Ханко. Мне вручили, я ведь получала аттестат, вот, и я в очередной раз пошла за аттестатом, и меня вызвали в какой-то дом, на площади Труда — я там получала. Там мне и вручили это… о его, нет, в общем, «Мы не знаем — пропал без вести, если», говорит, «вам будет что известно, вы нам сообщите». Я говорю, «Это вы мне должны сообщать, как это — я вам должна сообщать?»

 Это я туда пешком ходила. И когда мне это вручили — пропал без вести, я на какое-то время потеряла сознание. Ну вот. И оттуда я ушла, как бы заблудилась, мне опять надо было возвращаться на Пороховые, и вот получила извещение, и после этого я три с чем-то года никаких известий не получала до 45-го года.

 

А.Д.: И вот вас американцы освободили?

 

К.Г.: Американцы. Между Мюнхеном и Альпами у нас лагерь был, у нас там национальный лагерь, у немцев был. Все эти, кто с кем воевали немцы, все пленные были там. И американцы и черные и только не было кого — японцев, китайцев.

 

З.Н.: Когда его сбили его, у товарищей на глазах. И вот за ним прислали с Ханко самолет,, чтобы его вывезти на Большую землю. А в машину сел командующий острова Эзель, Кудрявцев, Он был без сознания. Его на носилках принесли. Как рассказывали. А он — «Андреева не брать!» Сам сел в самолет и усвистел, в Кронштадт. Вот он его и разыскивал, разыскивал, нашел его квартиру, телефон, у них дома в квартире был, на Скороходова, вот, но его нигде не мог найти, потому что его уже упрятали, его уже разыскивали, как врага народа, 25 лет дали ему.

 

А.Д.: Это когда?

 

З.Н.: После войны

 

З.Н.: Вот он улетел на Большую землю, а его вернули на носилках обратно в госпиталь. А он был весь в гипсе, весь в гипсе и без памяти. Память когда ему пришла… Месяца через два может. Родителей вспомнил только лишь перед концом войны. Меня не мог вспомнить, братьев тоже самое — вспоминал — ну никак вспомнить не мог..

 

К.Г.: Госпроверку прошел на Волге… Алкино, на эвакуирование,

 

А.Д.: А вас не преследовали? После войны многих пленных сажали тоже в лагеря. Обвиняли как врагов народа.

 

К.Г.: Нет. Пока вот это дело, что я ВВС КБФ, был в Балтике, в Таллине, вот я там на учет вставал… значит, смотрю… военный идет… знакомая физиономия…Смотрю — мой техник, я давай скорей-скорей искать в голове, кто он такой, потом: Васька? Брусницын? Вспомнил сразу! А он на велосипеде едет. Я ему: Что, машину заимел, и знаться не хочешь, да? Тудыть-твою-тудыть-твою-туды… А в плену один сплошной мат был… Вот… Смотрю, проехал, так метров 75-100, заворачивает, он оказывается, это время ехал когда, вспоминал — «Как так, кто зовет, вдруг его фамилию-имя знает… что меня чертит в бок… Кто ж такой? Я у него техник был». Когда мы прибыли в часть из училища, он у меня был первый техник самолета. Подъезжает… «Костя, это ты?» Я ему: «Как видишь. Откуда ты?» «С Луны прилетел…». Я говорю: «Вон оттуда прилетел [Показывает на небо]». Как? Что? Чего? Я говорю: «Вот расскажи, как ты-то здесь?» А он: «Наш полк здесь». Я говорю: «Давай веди меня туда». И повел меня туда, в штаб. И попал в свою часть. А уже там меня в список, в личный состав полка, в эскадрилью. Я уже не военнопленный, не покойник, а уже как военнообязанный, ну и все, медкомиссия видит, что я ни ходить, ни говорить не могу.

 На каждом слове заикался. Не на слове, а на каждой букве заикался, пока там, «товарищ» скажешь — пройдет минут пять, вот если всю речь, то полчаса целых.

 Адъютант эскадрильи, да эскадрильи, в которую меня записали… дежурным по части, я ему — какой из меня дежурный? Он мне — ничего, простоишь, и вдруг, дневальный, я ему говорю: «Дневальный, не уходи отсюда никуда». Вдруг, дневальный — нет, фу ты, телефон звенит, трещит, Я: «С-с-с-с-с-с-с-с-с-с-с-лушаю, де-де-де-де-де-де-де-журный по части». Он говорит: «Сначала научись говорить!» Я говорю: «Как?», и матом — без заиканий, без ошибок! — и повесил трубку. А потом смотрю — идут с винтовками, меня… и какой-то майор… а он меня уже знал, этот майор. Вот такое дело. А так бы послал бы кого, кто не знал бы меня. И все — и не видать бы мне радостной жизни больше.

 

А.Д.: И когда вас списали? Когда вас уволили со службы в запас?

 

З.Н.: В сорок шестом.

 

А.Д.: В сорок шестом?

 

К.Г.: В сорок шестом, да… В сорок шестом. И никуда на работу не брали… ничего. Как быть? Я до Кировский завод пешком ходил, до «Большевика» ходил, на Пороховые, за Ржевку… нигде… Озерки… все пешком, потому что… Все туда и по Международному… до войны был Международный, а сейчас он Московский проспект, туда за Электросилу, туда пешком ходил, все, весь день, по Лиговке, ну нигде меня не берут и все такое… И устроился, рядом, автобаза тяжеловозов, такая, потом стал 20-й автопарк. Вот. Взяли так, и смотрят на меня косо. Работаю, работаю месяц, без оформления, начальник отдела кадров приходит:

 — Вы Андреев?

 — Да, я.

 — Почему вы не приходите в отдел кадров оформляться?

 Я говорю:

 — А мне никто ничего не говорит.

 — Завтра получка, а мы ищи — и не знаем, как вы кто, и мы вас не знаем, как говорит так? Пойдемте — и пошли, там клетушка была — такая вот полтора на полтора, отдел кадров. Ну…

 — Был в плену.

 Перекосило его — был в плену и работает! И полетело. В партком, в местком, директор, всю верхотуру базы, потом около часа она там бегала: «Продолжайте, пишите». Ну, написал, и на этой базе проработал двадцать четыре года. И жену устроил, когда последняя подписка была на займ, мне говорят:

 — Подпишись.

 Я говорю:

 — Не буду подписываться.

 — Почему?

 Я говорю:

 — Да что же за каторга-то такая, я еле живой, у меня жена не работает, сын в школе учится, на питание не хватает, у меня не хватает заработка!

 — А кем жена работала?»

 — Да в кладовой, кладовщица была

 — Так пусть приходит — оформляется.

 В общем жизнь была такая веселая, что…!

 

А.Д.: Во вы еще расскажите, у вас 82 боевых вылета выполнено.

 

К.Г.: 82 или 83 вообще.

 

А.Д.: И вот у вас одна индивидуальная победа и одна групповая. Вот 23 июня 41 года вы одержали групповую победу вместе с Семеновым и Дмитриевым. Расскажите об этом бое.

 

К.Г.: Не помню.

 

А.Д.: И вот 26 июля 1941 года вы индивидуальную победу одержали — вы сбили истребитель Фоккер-21 — тоже не помните подробностей?

 

К.Г.: Нет, ничего не помню.

 

А.Д.: Но вот налет на Турку вы помните?

 

К.Г.: А это помню… Взлетает командир эскадрильи Белоусов, потом смотрю — Бискуп, комиссар эскадрильи, тоже в звании капитана в то время, и я третий — Андреев. Меня ставят ведомым слева, а он не имеет права ставить, поскольку слева ведомый должен быть летчик опытный, с большим налетом. А меня молоденького, только испеченного, вдруг меня поставили. И командир эскадрильи тут ошибся. И получилось как — Белоусов отбомбился, Бискуп отбомбился, я захожу… Раз, со снижением идет прямо на меня — «Мессершмитт-109» — и по мне трассирующий огонь, сноп огня. Я раз — в лобовую и тоже из всех четырех пулеметов. Он огонь прекратил, а, думаю, испугался, хорошо, он прошел надомной, меня тряхнуло от его струи, где он? Это было над территорией Финляндии, мне далеко углубляться нельзя, потому что горючего мало. Летаю, смотрю, что бы он меня в зад не шлепнул, или сверху не шлепнул меня. В облачность, раз, выйдешь в окно — нету, и опять в облачность, потом смотрю — со стороны Германии летит, «Мессершмитт-109». Я его над Балтикой встретил. Я ему с поперечным курсом лечу. Смотрю по прицелу, как оно там и — раз, мелкими очередями, смотрю — задымил, ага, думаю, теперь мой будешь, и так раз справа, раз справа, он так со снижением и так туда, в залив. Как название залива, забыл уже. Ну, я оттуда, думаю, они увидят, услышат еще, повертываю свои вожжи, и над Балтикой домой.

 Словом, подлетаю к аэродрому, смотрю, они уже сели,. Я подлетаю, приземлился, ну, меня поздравили. Я говорю, как же так, я остался один? Да, нет, мы наблюдали, наблюдали. А сами сбежали.

 

А.Д.: В июле? Это было в июле?

 

К.Г.: Сейчас я не помню, когда было.

 

А.Д.: А в какое время? День, вечер?

 

К.Г.: Нет, днем было, но не помню, столько времени прошло, жизнь прошла.

 

А.Д.: А как вы определяли тип самолетов в воздухе?

 

К.Г.: А мы изучали это все. Какой самолет. Командир эскадрильи на разборе летного дня всех. Какой самолет? Фотографию показывает.

 

А.Д.: Фотографии были?

 

К.Г.: Да, фотографии были, у командиров-то были фотографии. Какой самолет, мы уже знали, все на зубок обязаны. «Какой летит?» «А такой-то». «Какая скорость?» — сразу. «Какое вооружение?» Так что надо было все это знать.

 

А.Д.: А вот после вылета, какие документы оформляли? Вот вылет сделан, какие отчеты писали?

 

К.Г.: Полетный лист. Заполнение полетного листа. Это обязательно, летную документацию надо было обязательно вести, во сколько вылетел, в каком направлении полетели, на какое задание, все это нужно было изложить.

 

А.Д.: И вот документы на воздушные победы они куда направлялись?

 

К.Г.: А это уже к начальству. Мы к этому делу никакого отношения не имели. Это начальство. Вот эти штабисты — они уже направляли, куда, что, чего.

 

А.Д.: А это в штаб эскадрильи уходило? Ведь на Ханко не было штаба полка 13-го?

 

К.Г.: Не было, да.

 

А.Д.: А куда уходили эти документы?

 

К.Г.: А кто их знает, куда они там? В главный штаб Военно-Морского Флота, военно-морской базы Ханко. А те уже направляли по своему каналу.

 

А.Д.: А еще какие-нибудь боевые эпизоды помните?

 

К.Г.: Еще боевые эпизоды… Мы каждый день летали по нескольку раз, то бомбежка, то штурмовка, то еще отбитие, то нарушение, прилетай — а там какой-то плывет. Кто на бревне плывет, кто на доске плывет, финны, финны, между островами-то у них расстояния-то были не большие. Вот с острова на островок, переползали они…

 

А.Д.: А еще встречи в воздухе были с самолетами? Не помните?

 

К.Г.: Сейчас не помню. В плену… Очереди за баландой были такие что… Часа три стоять надо было, чтобы получить литр баланды… Вот так, больше месяца там был. Встретился с Горшквым. Лешей. У нас их два было. Один маленький, другой большой. Так вот я с маленьким встретился. Он на меня смотрит, я на него смотрю… Кто ж такой думаю… Знакомый, как-то получил баланду. Говорю: «Слушай, товарищ», он говорит — «Что ты, Костя Андреев! Вместе служили на Ханко!» Я так, что меня передернуло. «А как ты здесь оказался?» . Он сказал, что был на «Сталине», и их с тонущего корабля спасли немцы.

 

А мне нагадал один, в плену как раз-то! Молодой парень, молодой парень:

 — Дайте-ка…

 — Ага, ну, давай.

 — Ты будешь жить до ста лет! Да ста лет!

 Я говорю:

 — Не знаю, сейчас немец придет, кто его знает, с какой он целью придет, шлеп тебе и все и готов. Я говорю, — Кто его знает!

 — Нет, — говорит, — Будешь жить, до ста лет жить!

 Вот такой мне диагноз признал.

 

А.Д.: А вы о людях можете рассказать, с которыми служили вместе с вами? Вот Белоусов, например? Какой он человек был, черты характера, какие-то особенности?

 

К.Г.: Белоусов, Леонид Георгиевич? Это душа человек был, сердце был. Он никогда ни на кого голос не повышал.С нами дружил. он вообще-то был горячий, в смысле службы-то… Он за службу, кажется, все отдаст. Вот у меня был случай такой… Прилетел в зону… вдру погода испортилась, аэродрома не вижу — стена снега. Кое-как приземлился, но шасси подломил. Выключил мотор и самолет завалился на одну плоскость. Подбегают. Оказалось, полетел узел, где крепится нога к корпусу. А тогда приказ министра был — за каждую поломку возмещает виновник. Это мне по самые некуда. Тыщу лет буду работать. И не расплатиться будет. Вот думаю, вот это да! Ну, Белоусов так, ничего. На следующий день — полеты. Он мне машину дал. Позвонили в Москву, из Москвы прилетела комиссия. Комиссия, которая прилетала, человек 15, наверное, посмотрели, что я не виноват, и мне опять дали машину. Дали машину, и я опять стал летать.

 

З.Н.: Как немцы его посылали на работу. Расскажи, как тебя немцы посылали на работу.

 

К.Г.: А, немцы? Утром, проверка, количество человек, а вот эта рука меня спасла. Он хватает меня, а я кричу, что есть сил: «Ваше сиятельство!» Вот, на работу. Я выхожу, там унтер-офицер был, такой псих, вообще ненормальный, с чем дескать вышел, там переводчик, я говорю: «Видишь, у меня вообще рука не действует». Хватает меня, вообще, к немецкому врачу, в госпиталь, и вот, везут меня с работы, везут меня прямо в лагерь и прямо в госпиталь, прямо к этому военному немецкому врачу. Я кричу. Он говорит — в лазарет! На месяц в лазарет, в немецкий госпиталь положил, немецкий врач положил. Потом уже, когда уже продержал месяц, так же как у нас сейчас, дал назначение работать в шлаке. После уже, после уже госпиталя, опять на этой проверке… вот уж он на меня, с такой ненавистью, ох, ты, дескать, меня обманывал, вот скотина, вот так, смотрим друг на друга. Так что вот, эта рука меня и спасла! А там было, расстреляли бы где-нибудь или закололи бы штыком и все. Потому что докажи, что я вообще какой инвалид — и не докажешь, потому что все на месте, все нормально, а вот голова дурная…

 

А.Д.: Вы помните Антоненко и Бринько?

 

К.Г.: А как же! Они хотя и не нашей эскадрильи были, но веселые, дружные.

 

А.Д.: Характер какой был? Как себя вели?

 

К.Г.: Да мы тогда все были одинаковые, все мы были веселые, все были дружные, все были более-менее нормальные.

 

А.Д.: А о Семенове можете что-нибудь рассказать?

 

К.Г.: Семенов? Ну, он семейный был. И у него сколько, двое детей, по-моему, было. Вот. Ну, все хорошо было, мы обращалися хорошо, вежливо, так что, плохого ничего не могу сказать. Правда, как в семье, не знаю, ничего не могу сказать, не был.

 

А.Д.: А Дмитриев?

 

К.Г.: Володя? Вот мы с Володей Дмитриевым, он, когда мы вместе, мы не считали деньгами — его деньги, мои деньги, не считали никогда. В ресторан? Все, я плачу, в следующий раз — он. Мы как родные были. Как родные были. Так что мы ни с чем не считались, как будто у нас одно целое, одна семья. Прекрасный был человек!

 

А.Д.: А Козлов?

 

К.Г.: Козлов Иван? Он командир звена был. Он с нами, он жил отдельно, семьи у него не было, по-моему, он один жил. Он из 33-й отдельной эскадрильи был, а там мы мало знаем, что с ним было, мало знали. Вот Лазукин веселый был! О, Лазукин веселый был! Его во время Финской обидели — всех наградили, Правительство наградило Орденом Красного Знамени, а ему — Звездочку. За что про что там — до сих пор не знаю, за что его наградили Звездочкой. А всех остальных летчиков — Орденом Красного Знамени наградили, а его только одного обидели. А почему, какая причина, не знаю.

 

А.Д.: А Белорусцев, помните?

 

К.Г.: Белорусцев, ну, они вместе летали, это я знаю, а как погиб, что я не знаю.

 

А.Д.: Он в плен попал.

 

К.Г.: Хороший парень, веселый такой, дружный. Мы все летчики эскадрильи, все были дружные. Все — один за одного.

 

А.Д.: А где вы жили? На аэродроме?

 

К.Г.: На Ханко? Около аэродрома. Там, сначала было здание для младших авиаспециалистов. А потом, когда в 40-м году указ Президиума Верховного Совета был, как бы, за поломку любую отвечает виновник. И вот, значит, на всех летчиков, техников, которые не отслужили 4 года, а в училище учились, стажа не было, вот всех нас на службу, на казарменное положение, даже Финскую которые воевали, командиры звеньев там были — все равно на срочную службу, потому что 4 лет не отслужили. И нас всех…

 

А.Д.: А Овчинникова помните?

 

К.Г.: Овчинникова? Овчинников у нас был шебутной такой, он старше, по-моему, всех нас был. Мы его всегда как бы ненормальным… он у нас был штурман эскадрильи. Такой вообще бесшабашный человек был!

 

А.Д.: А Добряк?

 

К.Г.: Добряк — это наш. Добряк и… их двое прибыло. Добряк и… на Ханко к нам прибыл, в сентябре или октябре… Мы все жили дружно, никто ни с кем не ругался никогда. Все… А с Володей Дмитриевым мы просто были больше чем родные. Лучше чем родные. Мы не считали — твое-мое, мое-твое, как одно целое, лучше, чем братья.

 

А.Д.: А такого Соколова не помните? Я о нем не знаю ничего.

 

К.Г.: Соколов-то? Не знаю, у нас не было такого.

 

А.Д.: А Чижов?

 

К.Г.: Чижова не было.

 

А.Д.: А вот Быстров такой Александр Иванович. Он на И-16 был, тоже на Ханко.

 

К.Г.: Не помню, значит из 1-й, 2-й эскадрильи — на И-16, одна «чаечная» эскадрилья была — 4-я.

 

А.Д.: А Екушева не помните?

 

К.Г.: Екушев? Это летчик… с какой? С 1-й эскадрильи?

 

А.Д.: Да.

 

К.Г.: Екушев это… Цоколаев, Екушев, Васильев…

 

А.Д.: Байсултанов.

 

К.Г.: Байсултанов, точно. Вот они все из 1-й эскадрильи… Я забыл их, они все из 1-й эскадрильи 13-го истребительного полка.

 

А.Д.: А кстати, был такой эпизод, что говорят, одни — было, другие — не было, говорят, что сбили около Ханко бомбардировщик и его подняли из воды и поставили на площади?

 

К.Г.: При мне — нет. При моей жизни не было. Я не знаю, что чего после меня было, но при мне не было. Не знаю, не знаком.

 

А.Д.: А что вообще о финнах говорили?

 

К.Г.: Финны? Финны, что они… У нас, были санки у нас тут, как сказать, живьем уничтожили и все такое, как сказать, питаться-то нечем, как, когда уже немец под Ленинградом стоял…

 

А.Д.: А наши летчики, что о финнах говорили? Разговаривали о них? За что воюем?

 

К.Г.: Не помню, ни аварии, ничего не помню. Никаких следов. Потому что у меня голова пустая.

 

А.Д.: Да нет, вы посмотрите — сколько вы помните!

 

К.Г.: Ааа, ну это, и так вообще можно написать вот такую книгу, можно написать, все по ниточке вытягивать, это можно. Так что я могу… Пришлось мне и увидеть и услышать и испытать на себе ой как много! Кое-что… Только все надо наводящие вопросы, что бы я — о это да, это было. А так — трудно мне.

 

А.Д.: А вот еще — вы не помните ли, были ли на Ханко современные истребители МиГ-3? Не И-16 и И-153.

 

К.Г.: При мне не было. Вот уж и забыл… Герои-то как, они…

 

А.Д.: Антоненко, Бринько.

 

К.Г.: Антоненко, Бринько, а у меня уже из головы выскочило. Они только на новых машинах летали, а какие машины были — не помню.

 

А.Д.: Но они вроде на И-16 летали?

 

К.Г.: Нет, нет, у них наравне с «мессерами» были. Они и догоняли «мессеров». Но названия машин не знаю.

 

А.Д.: Но не И-16?

 

К.Г.: Нет. Нет, нет. Они с И-16 пересели на эти машины, им прислали, или как-то. Они откуда-то прилетели, они ездили за ними и откуда-то прилетели на этих машинах. А так — не было никаких машин других.

 

А.Д.: А вот в середине июля прилетали на Ханко СБ и Як-2? Не помните? Какие вообще прилетали на Ханко, садились на аэродром?

 

К.Г.: Сейчас не помню, не знаю, потому что время прошло сколько, в голове такая кутерьма прошла. Голова видала адскую жизнь!

 

А.Д.: А вы финские «чайки» видели?

 

К.Г.: Нет.

 

А.Д.: А что говорили, как их опознавать, советские ли они, или финские? Как опознавать?

 

К.Г.: По эмблемам, у нас звезда, а у них крест этот фашистский, ну и по строению силуэта самолета.

 

А.Д.: Так, а если «чайки»?

 

К.Г.: А это они во время Финской, они сбили наш, отремонтировали, и участвовали как наши самолеты. Вот Бринько-то на это и метил, а я думаю, что он, он, когда Козлова сбил-то, он думал, что это финны летают, вот все, его и, ничего ему не сделали, ему никакого наказания и не было. Вот, я вспомнил это дело. Подбил, а Бринько: «Я думал, что это финн под нас подделывается». И все шито-крыто. Как будто бы никакого сбития и не было! Да… Много, много, много чего… Первую жертву, нас с Эзеля везли на пароходе немцы, в 43-м, и что чего, там, немец схватил и раз — за борт, в декабре месяце, перед Новым Годом. Вот это меня первый раз — как это так, как можно, вытолкнул!? Хоть я и был глупый и бестолковый, но с этого времени у меня ненависть появилась ко всем немцам, ну и звери! А потом, идешь, был такой придурок, не поприветствуешь его — он тебя или прикладом даст, или пинка даст. Надо было приветствовать его, такой придурок был! А разные были случаи.

 

А.Д.: А никто по-доброму не относился? Все злые были?

 

К.Г.: Никого не было. Все как собаки злые были. Вот у меня один случай был — один раз. Просит: ком, ком, ком, ком. Подходишь, осматривается, из кармана достает какой-то узелочек, хлеб завернутый. Не успел я отойти метров десять, как он подлетает — бух меня прикладом! А он говорит, вон офицер немецкий, и не дал мне, и меня прикладом. Вот такое удовольствие. [Смеется]. Много таких было. Ни за что не про что. Не виноват, ничего, но вот, пожалуйста, получай. А вдруг, ни с того ни с сего, сзади прикладом — тут нормальный человек-то сумасшедшим будет, не то, что контуженный. Да…

 

А.Д.: Много вы мне рассказали, спасибо вам большое…

 

К.Г.: Жизнь прошлась зверская, не то что зверская, а я не знаю, как ее назвать. Был там в госпитале капитан, в ту войну, до революции, он и был, по-русски говорит, в звании капитана, я говорит, был в Москве, в Казани, в Перми, в Свердловске, разные города. Я говорю — я сам из Казани. Он говорит: «Где вы там?» Я говорю — Макарьевская церковь. О! Это говорит, Макарьевская церковь — это говорит, целый собор, такая красивая церковь была! Как Исакий наш, в середине большой.

 

А.Д.: Кто он там был в госпитале?

 

К.Г.: Он был никто. Но с нами нельзя было ему ни останавливаться, ни говорить.

 

А.Д.: Он военнопленный был?

 

К.Г.: Нет, зачем? Немецкий офицер! Он в звании капитана: «Мне нельзя с вами разговаривать, нельзя останавливаться, потому что я в России в плену был. Мне это запрещено. Потому я и хожу, оглядываюсь».

 

А.Д.: Так он русский был?

 

К.Г.: Нет, немец. Он немец, но по-русски хорошо говорил.

 

А.Д.: Да, Ханко. Как жили там?

 

К.Г.: Дом культуры там, дворец культуры там был, приезжали артисты, студенты.

 

А.Д.: Кстати, а вы не помните Смирнова? Он возможно из штаба эскадрильи был. Он штабист.

 

К.Г.: Смирнов? У нас полку был, парашютист был, по укладке парашютов был, он парашютист был, парашюты для нас укладывал. И в каждой эскадрилье укладчик парашютов был. На фотографии тут есть. Саши или как, укладчик парашютов.

 

А.Д.: Не летчик?

 

К.Г.: Нет.

 

А.Д.: Смирнов — начальник ПДС?

 

К.Г.: Не знаю как там, какая должность, со штаба полка был.

 

А.Д.: Но на Ханко?

 

К.Г.: Да, в звании капитана.

 

А.Д.: А имени не помните?

 

К.Г.: Имя, отчества не помню. Простой был, вовсе даже простой, чудесный, на любую тему поговорить, очень хороший, веселый. Никогда не ругался. Никогда я не слышал, чтобы он матом ругался. Всегда каждому — «товарищ». Молодец, молодец. Ну, а у нас вообще не было таких, чтобы матом ругаться — не за что, не за что. Задания любые мы выполняли, так что летали, и незачем было матом.

 

А.Д.: А вы видели своими глазами, как Антоненко разбился?

 

К.Г.: Антоненко? Антоненко не разбился. Был очень сильный артобстрел финнов, и мы стояли у скалы, несколько человек. Такой артобстрел! И вот снаряд бух об скалу, или осколок, и его осколком — фьють и тут же… Погиб… Во, как… Не в бою, и вдруг — человека не стало.

 

А.Д.: Тогда в тот день, 26 июля, была высадка наших войск на остров Бенгтшер, был такой маленький островок у Ханко, Бенгтшер. Наши десантники высадились и отбивались, наши летчики оказывали поддержку. Вы не помните, Антоненко возвращался с какого вылета?

 

К.Г.: Какие самолеты других эскадрилий мы не знали — куда они вылетали, по какому задания, потому что мы не знали ихние задания, куда они летали, на какую операцию, не знали. Мы только лишь, что нам командир, мы не знали даже, что, какую операцию, задание будут выполнять следующие летчики. Мы знали лишь свою операцию, вот какую нам командир доложит, а других операций мы не знали.

 

А.Д.: А вот Белоусов садился 10 июля 41-года на запасную площадку. Вы не помните, зачем он туда садился?

 

К.Г.: Это на Ханко?

 

А.Д.: Да.

 

К.Г.: У нас аэродром был, посередине скала — так что не хватало места. Он стал облётывать и там нашел площадку.

 

А.Д.: Далеко от аэродрома?

 

К.Г.: Нет, не очень далеко.

 

А.Д.: На западе, на севере?

 

К.Г.: От нашего аэродрома на северной части, да тут вот, рядом, в северной части, в северной части. Там была площадка. Так Белоусов хотел ее приспособить для нашего отдельного звена, отдельное звено туда отправить, ну, результат я не знаю, какой был. Да, он летал, где-то там разыскивал где-то что-то, в точности не знаю, ну где-то нашел вроде как, а послали кого, я не знаю, не помню… Да, второго Ханко не увидать… То и дело вспоминаю, то и дело вспоминаю… Хоть она [Про жену] там ничего и не видала там, нигде не была… Дворец Культуры, да там по магазинам прошлись…

 

А.Д.: А там финны оставались?

 

К.Г.: Нет, ни одной души, ни одной души, ни одной души там не было. Там станция…. Когда ехали поездом через всю Финляндию, вот там транзитом, а… Правда рассказывали, поезд идет, бац, время, смотрел в окно какой-то наш, финны так [показывает кулак], а им вот так [показывает сразу два кулака] — «Мы вам покажем

http://library.by/

 

Запись и литературная обработка Артема Драбкина