Родился в семье военного. За время учёбы поменял 10 школ от крайнего Запада (острова в Балтийском море) до Дальнего Востока, Сахалина, Забайкалья. В роду никогда не было лётчиков, но я, как только стал себя осознавать, начал мечтать о небе… Всегда занимался спортом. После армии летал лётчиком в аэроклубе и преподавал «Выживание в экстремальных условиях дикой природы и города.» Сейчас провожу время, в основном, в путешествиях, в перерывах — пишу прозу… 

 Что-то посмотрел я сегодня 11.12.2011 на эту короткую справку о себе и подумал, число читателей на данный момент приближается к 900. Причём, если учесть, что я свои координаты, где найти мои рассказы, давал лишь нескольким друзьям, все остальные набрались за счёт передачи из «рук в руки». Т.е. кому-то, может быть, будет интересно узнать ещё что-то об авторе?

 Поскольку я себя люблю «за красоту и за скромность» — добавим следующее. За 32 года службы в Морской авиации получил квалификацию «Военный лётчик-снайпер» и почётное звание «Заслуженный специалист Вооружённых Сил СССР», которое по недальновидности тогдашнего военного руководства страны сменило звание «Заслуженный Военный лётчик СССР» в 1989 году.. Чтобы додуматься до такого — сменить гордое «Лётчик» на безликое «специалист» — это надо очень долго «думать» или выпить литра два без закуски, а потом смаху поднести Генсеку бумаги на подпись… Правда присваевается: «За выдающиеся заслуги перед Советским государством в области укрепления обороноспособности страны и высокое мастерство в профессиональной деятельности». А чтобы читатели поняли, что заслуги всё таки были, приведу лишь такой факт — имел честь командовать 12 отдельным морским ракетоносным орденов Кутузова и Александра Невского авиационным полком, который более 30 лет не имел аварий и катастроф по вине личного состава. Таких полков в Вооружённых Силах СССР можно, к сожалению, пересчитать по пальцам. Дядю адмирала не имею. Кстати, с образованием России руководство страны сразу вернуло превоначальное название «Заслуженный военный лётчик Российской Федерации».

 Выполнил 823 прыжка с парашютом, из них 2 отцепки, 7 лет отдал занятиям боксом, 15 лет — восточным единоборствам. Сейчас перешёл на систему славянского рукопашного боя — она, на мой взгляд, эффективнее, а главное — это наше, родное. В 1997 году закончил на Кавказе Российскую национальную школу интрукторов по горным лыжам. Вроде всё…блин, чуть не «забыл»- На юбилей «18» лет (спустя 10 лет после ухода из армии) сделал себе, любимому, подарок — впервые в жизни пробежал марафон 42км 200 метров. Сейчас живу на Украине. Пожалуй, этой информации о себе достаточно …

 Р.С. На фотографии январский загар после месячного пребывания на военной турбазе «Терскол» (Кабардино-Балкария, Приэльбрусье) на горных лыжах. А в момент снимка я нахожусь над Эльбрусом, самой большой вершиной Кавказских гор, куда «специально» прилетел посниматься, такие уж мы непредсказуемые «птички» — морские лётчики…

Чечельницкий Василий Васильевич

Безумно смелый лётчик или авантюрист?

      «Советский лётчик может быть тупым, но обязательно смелым. Должен  иметь синий диплом, но «красную» морду, типа «кровь с молоком». И уметь принимать решения быстро и не обязательно грамотно, главное быстро… А ещё у кандидата в лётчики должен быть нестерпимо волевой подбородок. (Из Руководства врачам, проводящим психанализ абитуриентов при приёме оных в лётные училища).

         Периодически в истории авиации появляются лётчики, при оценке полётов которых сразу на память приходят слова из стихотворения А.М. Горького:  «Буревестник»…Безумству храбрых поём мы песню… Когда я пришёл служить в гарнизон Быхов в 57 мрад, именно так выразился Командующий об одном командире отряда. Очень сожалею, не помню точно его фамилию, кажется майор Решетников,но то, что он сделал, запомнил до мельчайших подробностей. Дивизия взлетела двумя полками по учениям на очень ответственный вылет. Пусковые экипажи должны были осуществлять дозаправку топливом в воздухе. Этот командир отряда взлетел на танкере ТУ-16з, на высоте 11000 метров у него один за другим встали оба двигателя. Для ТУ-16, да и любого другого самолёта, это вообще «нонсенс», т.к. двигатели работают автономно. Лётчику до высоты 6000 метров удалось поочерёдно запустить оба двигателя. Он перевёл самолёт в набор высоты, не разбираясь с причинами, полетел догонять свой полк. Догнал, на положенном рубеже отдал 10 тонн топлива и, как ни в чём не бывало, прилетел на свой аэродром. Именно тогда Командующий, «ругая по отечески» этого лётчика, что он вместо того, чтобы сразу вернутся на аэродром посадки и разобраться в причинах, полетел выполнять задание, сказал эту фразу: «Безумству храбрых поём мы песню»…

       Никогда не думал, что нечто подобное придётся услышать о себе… Но немного пред истории. Я всегда мечтал научиться играть на гитаре, но 6 тренировок в неделю, времени нет, думаю: «Вот как-нибудь сломаю ногу, руки свободны, тогда и научусь». Мечта «идиота» исполнилась сразу. На предварительной подготовке, играя в футбол на снегу, получаю перелом правой ноги. В горячке сразу показалось, ничего страшного, но завтра полёты, и я в чине командира эскадрильи веду девятку ТУ-16 на проверку ПВО стран Варшавского Договора. Поэтому сразу дал команду везти меня не в нашу военную санчасть, а в гражданский госпиталь. Там врач знакомый хирург, думаю, всё сделает так, что никто ничего не узнает.

      Но пока я ехал минут 15, остыл, при попытке вылезти самому из машины дикая боль пронзила ногу. Стало ясно, ни о каких полётах не может быть и речи. Приказал меня везти обратно к военному врачу, т.к. всё равно туда направят. Сделали рентген, перелом большой берцовой кости ниже колена. Пока мне гипсовали три сустава: тазобедренный, коленный и голеностопный, командир полка Виктор Петрович Ломаев, стоя возле операционного стола, высказывал всё, что он обо мне думает. Самое «мягкое»: «Комэска, как пацан,  с лейтенантами в футбол играет. Специально вывел себя из строя, чтобы на проверку ПВО не лететь. Да я тебя ни в какую академию не пущу…» Всё остальное, что я от командира полка услышал, нормальному переводу на русский литературный язык не поддаётся. В общем, если бы не мои «оптимистические» мысли  про учёбу на гитаре, я бы, наверно, расплакался от жалости к себе и от обиды на Ломаева…

     Спустили меня с операционного стола, хирург для моего утешения показал толстую красную книгу, где чёрным по белому написано, что с моим переломом надо три месяца в гипсе лежать. Я уже размечтался, как за это время стану «виртуозом» по классу гитары, а может и рояля заодно, как появился «змей-искуситель» в лице моего лётчика Вити Попова. (Виктор тогда служил в Чкаловске и летал на самолётах ТУ-22р. А впоследствии дослужился до должности Командующего ВВС Северного флота). Он мне позвонил прямо в больницу: «Командир, я Вам достал горнолыжную путёвку в Терскол». А просто так достать тогда их было практически невозможно. Я ему: «Витя, я только слез с операционного стола с поломанной ногой, продавай». Он мне: «Как продавать, я за неё 10 литров коньяка выставил, Она через месяц, может «аклимаетесь?»

     Вот тут у меня впервые мелькнула эта, не поддающаяся нормальной логике мысль: «А что если поехать? Гитара подождёт». Дал ему команду, путёвку высылать, а сам попросил снова показать мои рентгеновские снимки. Убедился, что кость аккуратно перебита, но всё без смещения. Стал думать, как мне её быстрее заживить. Придумал – максимальным движением всего организма, но так, чтобы  правую ногу напрягать по минимуму. Сердце работает, качает кровь на все органы – значит и в месте перелома хорошая циркуляция будет… Идея родилась, дальше дело техники…

       Сначала я сам себе определил по 8 часов в день ходить по больнице на костылях, в том числе и по лестнице. Больные стали на меня всем скопом жаловаться, что какой-то хромой им спать не даёт. Тогда я упросил хирурга отпустить меня домой. Стал ходить по улице. Но когда пару раз навернулся из-за гололёда, понял – это опасно. Стал ходить по гарнизону на одной лыже, вместо палок костыли, а вторая нога в унте, наполовину вдетом, просто волочится за мной по снегу. Меня тут же «заложили», приехала «Скорая», увезла в больницу. Хирург потребовал, чтобы я лежал как все нормальные люди и не смущал своими «дурацкими выходками» здравомыслящее население гарнизона и города Быхов. Я пообещал, что больше так не буду, и под расписку хирург опять отпустил меня домой. Он и предположить не мог, что пациент ему попался хитрый, как «100 китайцев», не в обиду этой нации будет сказано.

      Дальнейший план у меня был такой. Я на костылях делал якобы утренний «моцион» до КПП гарнизона, проходил через него за гаражи. До того мой сын подъезжал туда уже на лыжах. Там он мне отдавал одну лыжу и я на одной лыже и костылях уезжал в лес часа на 4-5. Уверяю вас, это не так сложно как кажется. Вы ж на зимней рыбалке и побольше сидите?          

        С сыном договаривались, во сколько ему подходить меня забирать. Потом обед и сон. Далее процедура повторялась ещё на 3-4 часа. Возвращался я уже в темноте.  Сами понимаете, как бы я осторожно не катался, всё равно периодически падал. Всего гипс ломал 5 раз. Честно скажу, было страшно, а вдруг пошло смещение. Но я решил идти этим путём до конца. Как говорят: «Авиация заднего хода не имеет»…  Однажды произошёл случай, который чуть не прекратил мои фанатичные тренировки. Я был в лесу километрах в десяти от гарнизона, упал, лыжня уходила под горку, и сместился гипс. Нижний край врезался в стопу так, что от боли я не мог сделать ни шагу.  И смешно, и больно. Я даже себе комплимент сделал: «Молодец Вася, можешь же ты находить себе  приключения на свою задницу». Мучился и так, и сяк, потом ногтями, «зубами» кое-как разодрал гипс и смог доехать до гарнизона. После этого случая стал предельно осторожным.                                             

            Каждую неделю приезжала «Скорая», увозила меня на контроль к хирургу, мне наматывали очередной слой гипса и отвозили обратно. Почему такой «ажиотаж» был? Одновременно со мной сломал руку Иван Федин, впоследствии ставший Командующим всей Авиации ВМФ России. Тогда мы оба были командирами эскадрилий. Когда Командующему ВВС БФ Анатолию Ивановичу Павловскому доложили, что в Быхове два комэски поломали себе руки и ноги , он задал риторический вопрос: «Что в Быхове на комэсэк мор нашёл?» А на докторов стал «топать ногами», что если, не дай Бог они нас «залечат» и не сразу поставят в строй – боевая готовность Балтики, а значит и всего флота «упадёт», а за это  он никого по головке не погладит… Вот и были они, доктора, такие «напуганные».

        Короче, через месяц таких своих тренировок на лыжах по 8 часов в день, я потребовал просветить кость. У хирурга от удивления «глаза полезли на лоб». На месте перелома мощнейшая костная мозоль. Мне сразу сняли гипс, сломав при этом ножницы, там же было 5 нормальных слоёв намотано. Я на радостях, что нога свободна и не надо весь этот груз на себе таскать, проковылял 10 км вдоль железнодорожного полотна, т.к. теперь задача была разработать ногу. Тут же оформил себе отпуск и через неделю уже гонял на горных лыжах в Терсколе по Эльбрусу и Чегету на высотах от 2000 до 4200 метров в Кабардино-Балкарии. «Терскол», кстати, самая «крутая» и замечательная военная турбаза Советского Союза, и я лет 20 подряд ездил туда каждый год, не напрягая «фантазию», и лишь потом стал разнообразить свой горнолыжный отдых Домбаем, Кировском, Карпатами, Крымом… Правда вот гитару пока так и не освоил, но переломов себе больше не заказываю, их на данный момент было 13 — хватит, лимит исчерпан!!!

        Но вернёмся к полётам. В тот год, когда меня не пустили в испытатели, я с «расстройства» написал рапорт на академию. Тут мне отказать у командира дивизии рука не поднялась. Обычно все кандидаты в академию сначала максимально летают с начала года, стараясь подтвердить класс и год за два. Потом в мае уходят в отпуск и оттуда в академию. У меня всё получилось наоборот. Я месяц лежал в гипсе, потом 45 суток отпуска, и за апрель и май мне надо было постараться подтвердить 1 класс. Руководство полка и дивизии сменило «свой гнев на милость», и мне разрешали планировать себе по максимуму каждую лётную смену.

      В конце мая 1979 года на Балтике проводились крупные учения под руководством Министра Обороны, так называемые, итоговые за первый период обучения. Я себе спланировал одиночный вылет на ФВР (фактическую воздушную разведку) ночью. И через 30 минут после посадки я должен был уже  взлетать инструктором, возглавлять девятку ТУ-16 на бомбометание боевыми бомбами на о. Хари-Лайд на севере Балтийского моря. Первый полёт, взлёт в 24.00 ночи, посадка в 4.50 утра. И в 5.20 взлёт на рассвете на следующий вылет, планируемая продолжительность 4 часа 30 минут. Т.е должен «хапнуть» 9 с лишним часов налёта и два боевых применения. Не «хило» я вам скажу. Но «ньюанс» заключался в том, что это в плановой таблице на бумаге разрыв между вылетами был полчаса. На самом деле после посадки ещё и зарулить на стоянку надо. И запуск двигателей на второй вылет надо начинать на 5-7 минут раньше, т.к. вылетаем группой. Т.е. на пересадку, точнее перебежку с самолёта на самолёт времени у меня было буквально несколько минут. В общем, ровно в 00 часов 00 минут, а по простому в 12 ночи я оторвал колёса от бетонки…

        Выполнили полёт на разведку ночью, передали на КП по дальней связи всю надводную обстановку Балтики, где наши, где «супостаты», несёмся «на всех парусах» обратно, мыслями я уже во втором вылете, он со строями и с боевым бомбометанием, т.е.  более интересный. Хотя и первый вылет был классный – красивое ночное небо, потом начало рассвета встречать в воздухе – это всегда не оставляет равнодушным… Вдруг у меня возникло ощущение, что с самолётом что-то не так. Дал команду: «Всем членам экипажа проверить матчасть, доложить с записью на магнитофон». Все 5 «гавриков» мне: «Командир. Норма, норма, норма…» Сам тоже всё проверил и по приборам, и на слух – всё нормально. Но меня не отпускает ощущение, что что-то идёт не так. Спрашиваю правого лётчика: «Ты что-нибудь ощущаешь?» По моему,  в том вылете со мной был старший лейтенант Крупицкий. Он мне: «У меня всё нормально, командир».

       Дальше разбираться было некогда. Пришли на рубеж снижения. В этом плане в Быхове была относительно сложная схема захода на посадку. У него вокруг аэродрома проходят воздушные трассы. И на снижение можно было переходить только после их прохода, т.е. на дальности до аэродрома не более 40 км. Когда снижаешься с больших высот – это очень мало. К тому же разгоняется скорость, и даже если успел  занять высоту круга, шасси на траверзе ДПРМ как это положено, выпустить не удаётся по ограничению. Дай Бог,  если сможешь погасить скорость, успеть их выпустить на посадочном курсе. В противном случае надо идти с проходом и делать «лишний» заход. В обычном полёте ничего страшного, но меня – то ждёт следующий вылет. Мне некогда тут разлётывать «туда-сюда», садиться надо с первого захода.

        «Падаем колом» вниз, а я уже точно знаю, что у нас сейчас что-то произойдёт, хотя все приборы и экипаж меня уверяют, что всё нормально. Докладываю: «На Четвёртом, с посадкой, доклад о шасси дополнительно». Выскакиваем на посадочный курс, наконец, скорость погасла до 400 км/час, даю команду: «Шасси на выпуск». Как только они стали выпускаться, сразу увидел, как давление в основной гидросистеме упало до нуля. Даю команду: «Выпускай от аварийной». Красные лампочки погасли, зелёные не горят, проходим Дальний привод.

       Докладываю: «Дальний с проходом, зелёные не горят, давление в основной системе ноль». Но продолжаю снижаться по глиссаде. Прошёл Ближний привод, вывел обороты, начинаю уходить на второй круг. Вдруг вижу, как загорелись все три зелёные лампочки. Сразу стягиваю обороты обоих двигателей на малый газ и начинаю «моститься» на середину полосы. Я нахожусь значительно выше глиссады, но если уйду на повторный, могу не вписаться во второй вылет. Касание, обжимаю тормоза, как можно дольше держу нос от опускания, выпускаю тормозные парашюты. Короче, сели, вписались в последнюю РД, рулю по стоянке, времени осталось  впритык.

       Смотрю, мне все на стоянке на мой фюзеляж показывают. Заруливаю, выскакиваю из кабины. Да, весь фюзеляж в красной гидросмеси, хлещет из бомболюка. Старший техник успел уже посмотреть, докладывает: «предварительно, свищь в основной гидросистеме перед понижающим редуктором системы выпуска шасси». Мне всё сразу стало ясно. Гидросмесь под большим давлением била в закрытые створки бомболюка, и я каким-то образом «своей задницей» смог эту вибрацию уловить, чего нельзя сказать о моём экипаже. Но комплимент сделать своей заднице, как это было в эпизоде с лыжами, я не успевал. Надо было уже бежать на второй самолёт, экипаж которого уже давно занял свои места в кабинах и ждал меня, своего ведущего…

       А в это время сзади подъехал «уазик» Главного инженера дивизии полковника Машенцева. Он вышел из машины и «терпеливо» дожидался, когда я обращу на него внимание и доложу по всей форме, что произошло в полёте. Но я то его не видел. Вместо этого я с расстройства пнул ногой колесо, самолёт по учениям должен был летать дальше, бросил техникам: «Разбирайтесь» и стремглав побежал к соседнему самолёту, где меня уже давно ждал экипаж командира отряда майора Сергея Синельникова. Именно с ним я должен был вести девятку ТУ-16 на следующий вылет.

          Если говорить о том полёте, то он получился «горячим». Шли тремя отрядами на трёхминутном интервале на двух эшелонах 4500 – 4800 метров. В случае попадания в облака вся тройка размыкалась по высоте: ведущий на 4500, ведомые на 4650 и 4800 метров, соответственно. По замыслу Синельников должен был оттренироваться строем ведомым, для чего мы левого ведомого после набора заданного эшелона выпускали вперёд. Но на деле получилась «чехарда». Эти два эшелона периодически попадали в облака, мы то размыкались, то потом смыкались, соответственно мне много раз приходилось брать управление самолётом в свои руки, а я «наивный» где-то надеялся даже «покемарить» минут 10, пока до цели дойдём. Хотелось посвежее быть… Всё таки ночь провёл в воздухе, а бомбить предстояло перед Министром Обороны, да ещё с малой высоты. Но штурмана я взял своего, в котором был уверен, майора Виноградова. Так что всё, несмотря на мой «недосып», обошлось как надо. Бомбы поразили цель с «первой попытки».

       Потом был разбор учений, сначала с руководящим составом дивизии, на котором полковник Машенцев и произнёс эту фразу: «Я не знаю, майор Чечельницкий у нас или безумно смелый лётчик или авантюрист? У него на самолёте серьёзный отказ. Он, вместо того, чтобы с ним разобраться, доложить мне, как это положено по уставу, поворачивается ко мне задом, прыгает в соседний самолёт, как в телегу и улетает, положив «болт» на всех, кто остался на земле…»  Я ничего не стал говорить в своё оправдание, хотя мог бы. Первое, что вся девятка вышла на цель в строго назначенное время и отбомбилась на оценку «отлично». Второе, я даже «пописать» не успел между вылетами, настолько был лимитирован по времени – какая уж тут субординация и доклады? Ещё Суворов говорил: «Не держись устава, аки стены. Инициатива бойца всегда должна быть…»

       Закончить описание этого эпизода хочу не оправданиями в свой адрес, что я просто смелый лётчик и даже не «авантюрист, (пусть это определяют сами читатели), а историей, приключившейся с майором Синельниковым, (с которым я тогда летал)  когда тот был ещё курсантом авиационного училища. Рассказал её Сергей на  «банкете», когда вся моя эскадрилья провожала меня поступать в Военно-Морскую академию города Ленинграда. Собрались все офицеры, прапорщики, сидели на природе, роскошный стол, спасибо коллективу, был расставлен прямо на плоскостных чехлах самолёта ТУ-16, которые мне, кстати, эскадрилья потом подарила для того, чтобы вещи свои упаковывать при переезде. А это не много ни мало 43 метра  брезента в длину и метров 5 в ширину. Я до сих пор помню и ощущаю тепло большого коллектива людей, которыми удостоился чести тогда командовать…

     Но вернёмся к истории Сергея. Училище располагалось в городе Оренбурге, и сам Серёга был местным. По какой-то причине отменили увольнения, типа карантина «по дизентирие». Все курсантики «дисциплинированно» сидели  в казарме в субботу, смотрели телевизор, но это не для курсанта Серёги. Перемахнул он после вечерней  проверки через забор училища и быстрее к своей девушке Маше. Переоделся у неё в «гражданку», и идут они под ручку по улице «Советской» в сторону ресторана «Оренбург». И вдруг… Маша увидела первой, навстречу им шёл Серёгин командир роты майор Козубенко, который провёл вечернюю проверку, пересчитав всех курсантов по головам, и с чувством выполненного долга шёл в сторону дома на заслуженный «отдых».

         Курсант Серёга самообладания не потерял, хотя сердце ушло в «пятки», за «самоход» из училища вылетали запросто, особенно на первом курсе. «Маша, иди спокойно», — успел шепнуть он своей спутнице. И с независимым, посторонним видом они продефилировали мимо майора Козубенко. Он, погружённый в свои мысли, сначала равнодушно скользнул взглядом по милой парочке, и вдруг до него дошло, что это его курсант. Он догнал Сергея, схватил за плечи: «Курсант Синельников, Вы почему здесь, после отбоя»?

        Серёга не моргнув глазом: «Товарищ майор, Вы меня с кем-то перепутали. Я Петя Иванов, могу показать документы».

        Козубенко: «Да, ты же мой курсант Синельников».

      Серёга: «Маша, скажи товарищу майору, он меня с кем-то перепутал. Если он сейчас руки не уберёт, я его сам ударю или милицию вызову». Маша тут же: «Люди смотрите майор пьяный, к человеку пристаёт». Народ вокруг стал с интересом оглядываться.

         Козубенко понял, что так он ничего не докажет: «Ну, подожди у меня». И с этими словами он прыгнул в подошедший троллейбус, который шёл в сторону училища. Серёга понял – это «конец — доигрался»… Но просто так сдаться было не в его характере. Он бегом побежал на улицу Комсомольскую, которая шла параллельно Советской. По Комсомольской шли «Жигули», но в противоположную сторону. Серёга прямо перед машиной упал на колени. Оттуда с матом выскочило три мужика. Сергей в двух словах описал ситуацию, в которую попал.

        Мужиков это так развеселило: «Ну, садись, курсуля», — они тут же развернулись на 180 градусов и на полной скорости помчались к училищу. Серёга влетает на второй этаж казармы, пробегает мимо дневального, ничего не объясняя, к своей кровати. Успевает раздеться и лечь под одеяло. В ту же секунду распахивается дверь, вбегает майор Козубенко. Дневальный ему чётко вполголоса докладывает: «Товарищ майор, на курсе проверка произведена, все люди на лицо, происшествий не случилось».

       Козубенко опешил: «Что и Синельников здесь»? Дневальный: «Не знаю, но на проверке все стояли». Козубенко: «Не может быть». Дневальный: «Да вон же он спит». Майор подскочил к кровати, а Синельников в это время артистично изображал крепкий сон «с присвистом». Козубенко около минуты смотрел на него, потом рывком стянул одеяло, схватил курсанта за воротник исподнего белья и стал трясти: «Да ты же только что был на «Советской»…

         Серёга ему: «Да, Вы что пьяны, товарищ майор, как бы я успел? Я со всеми стоял на вечерней проверке. Ребята, смотрите, майор пьяный, меня с кем-то перепутал». Проснувшиеся курсанты в один голос стали уверять, что Синельников был со всеми на проверке, и что командир роты его с кем-то попутал. В общем, Козубенко тогда так ничего и не доказал.

      Так прошёл месяц. Но каждый раз, когда курсант Синельников попадал в поле зрения командира роты, тот пристально смотрел на курсанта долгим и задумчивым взглядом. И вот однажды Серёга задержался один в рушпарке после чистки оружия, и туда как раз зашёл майор Козубенко. Он сначала с одного боку долго смотрел на Синельникова, потом с другого, и вдруг произнёс жалобным-жалобным тоном: «Синельников, ну скажи, ты был тогда или не ты, ничего не сделаю». Серёга, который заранее решил, никогда ни в чём не признаваться, неожиданно для себя самого сказал: «Я, товарищ майор».

        Лицо Козубенко просияло: «Слава Богу! Я уже рапорт написал на увольнение, думал я уже старый, лысый, своего курсанта узнать не могу, пора уходить из Вооружённых Сил. А оказывается, всё нормально. Вот тебе увольнительная на трое суток за находчивость».

       Так закончилась эта весёлая история, превратившаяся у нас тогда в очередной тост! Но в ней есть большой смысл – надо всегда бороться до конца и никогда не сдаваться. Если бы не находчивость курсанта Синельникова, в стране было бы на одного лётчика меньше. А оно нам надо???

    На снимке: Южный город Херсон, центр города, зима 2012 г. — автор на собственном примере показывает, что настоящий «профи» всегда найдёт где «размять» ноги перед поездкой в нормальные горы — главное, не бояться насмешек дилетантов и «добропорядочных» граждан…

Полковник Чечель