Во времена перестроечные и после них оказалось так, что куча старых (и не очень) самолетов стала нашей стране не нужна. Поэтому на всех просторах нашей необъятной родины начали создаваться «разделки» — пункты, на которых ненужные самолеты стали превращать в металлолом. Появилась такая разделка и на нашем аэродроме.

 

Так совпало, что в те дикие времена началось массовое обогащение местного населения за счет сдачи за деньги цветных металлов. Пункты приема оных росли повсеместно, как грибы после дождя. Может, тому способствовала близость границы с когда-то советскими, а теперь ставшими капиталистическими республиками, куда весь металл, собственно, потом и вывозился, но хищения «цветнины» приобрели угрожающий характер. На пустырях горели костры, на которых, как поросята, жарились промышленные асинхронные двигатели и шкворчали телефонные кабели. Народные умельцы, не боясь смерти, снимали провода с воздушных линий элекропередач и рубили топорами десятикиловольтные кабели под напряжением.

 

Естественно, что аэродромная разделка с разбросанными по всей территории кусками проводов и дюраля, была лакомым кусочком для любителей поживиться нахаляву. Даже несмотря на выставленную вооруженную охрану в виде караула, находилось много желающих посетить местный Эльдорадо. Иногда их ловили и сдавали в комендатуру.

 

Так было и в этот раз. Часовой изловил нарушителя границы поста, доложился по телефону начальнику караула и повел задержанного под дулом автомата в сторону караульного помещения. Пока они вдвоем проделывали этот неблизкий путь, мимо проехал командир части на УАЗике. Увидав процессию, остановился, вылез из машины и спросил:

 — Что, нарушителя поймал? Молодец!

 — Так точно, товарищ полковник! А что с ним делать?

 — Да, расстрелять, к чертовой матери! — махнул рукой полковник и, вскочив в машину, умчался  по своим делам.

Постояв немного на одном месте и слегка задумавшись, часовой, наконец, подтолкнул задержанного:

 — Ну, пошли, чего стоишь?!!

Расхититель направился по прежнему маршруту — вдоль по рулежке.

 — Да не туда! Налево иди! — одернул его часовой.

 — А куда это мы идем? — нервно поинтересовался задержанный.

 — Куда, куда?! Ишь, раскудахтался тут! Не твое дело. Вот придем на место — увидишь.

 

А шли они по направлению к расположенной неподалеку трансформаторной будке. По прибытию на место, часовой скомандовал:

 — Ну, становись вот сюда, к стенке! Стой и не вертись!

 

Ошалевший нарушитель выполнил команду, а часовой начал отмерять дистанцию шагами. В это время на сцене появляется начальник караула с еще одним караульным, прибывшие по телефонному звонку на подмогу:

 — А чего это вы здесь делаете? Мы вас на рулежке ищем, а вы здесь развлекаетесь.

 — Дык вот, товарищ капитан, командир приказал вот его (показывает рукой) расстрелять.

 Приводим приговор в исполнение.

 

Начальник караула, введенный в курс дела энергичным подмигиванием, начинает подигрывать:

 — Так, что ж ты, дурак, его у стены поставил? Видишь, ее только что покрасили?

 А то, когда в прошлый раз здесь еще одного расстреливали, всю стенку кровью и мозгами забрызгали, пришлось по-новой перекрашивать. Надо было его вон у той канавы поставить. Ее специально для таких целей выкопали. Там же его потом и зароем.

 И, обращаясь к задержанному:

 — Слышь, ты! Ну-ка, становись на край канавы!

 Задержанный, до того уже бывший бледным, зеленеет и пробует просить:

 — Мужики, а может, не надо?

 — Как это не надо?! Командир приказал: «расстрелять», значит, расстреляем! Быстро становись давай!!!

 Мужик на ватных ногах переползает к канаве, а начкар продолжает командовать караульным:

 — В одну шеренгу, вот на этом месте, становись! Значит так, стрелять по моей команде!

 Заряжай!

 Караульные, незаметно сняв магазины с замка и слегка отстыковав их, передергивают затворы.

 Начкар, обращаясь к задержанному:

 — Ну, теперь молись, если в Бога веришь!

 Бедный мужик, до этого сохранявший хоть какую-то надежду, что все, что с ним происходит, не всерьез, услышав клацанье автоматных затворов, теряет всякое самообладание, падает на колени, и размазывая слезы и сопли, начинает стенать:

 — Мужики!! За что?!! Простите!! Я больше не буду!! Честно!! Отпустите меня!! Не наааадо!!!

 Начкар, состроив кислую мину:

 — Эх, да какой ты мужик. Даже пули на тебя тратить жалко. А ну, валяй давай отседа!

 Да побыстрей, пока я не передумал!

 

И мужик рванул с места в карьер. Все присутствовавшие впоследствии говорили, что такой скорости бега на длинные дистанции они не видели даже на олимпийских играх. Бежал проклятый расхититель сицилистической собственности по длинной, в несколько километров, рулежке так, как будто сдавал стометровку. А потом, в самом конце ее, с треском сиганул в кусты. Думаю, больше ходить промышлять цветниной он не отваживался.