Догорал угольком короткий зимний день. Но небольшая, почти случайная компания не торопилась покинуть пределы гаражного кооператива и разойтись по домам. Намаявшись за день расчищая вокруг родимых боксов первый снег, мужики тут же отдыхали от трудов праведных. Суббота же, почему и не отдохнуть? Тем более, если есть где, есть под что, а главное, собралась такая уважаемая компания.
Вот и потрескивала негромко берёзовыми поленьями буржуйка, ласковое тепло наполняло гараж, почти домашним уютом, и играли отблески ламп в разлитой по стаканам водке.
Разговор как всегда завязался ни о чем, но постепенно скатился к начавшейся зиме и грядущими с ней проблемам.
— Эх, опять зима, а у меня всё не доходят руки колечки своей «ласточке» подкинуть. Чую, хлебну я горя с запусками по утрам, — тоскливо промолвил тот, кого именовали Петрович, — Бензинчику авиационного бы канистру, да где её взять…
— Не скули, Петрович, принесу я тебе канистру а если хочешь то и две, — оборвал его Витальевич, не давая развивать уже набившую оскомину тему, о бедственном состоянии двигателя его «Жигулей».
— А где же ты его возьмёшь? — опешил от такого поворота событий Петрович.
— Как где возьму? Я же командир эскадрильи на «Аэн два», — кивнул в сторону местного аэропорта Витальевич.
Собравшееся в гараже общество встрепенулось. Нет, аэродром рядом действительно был, но вот в то, что этот человек, непревзойдённый каменщик и обладатель лица которое впору как раз каменщику, а не обладателю романтической профессии, действительно лётчик, как-то не верилось.
— Врёшь… — донеслось из угла.
— Да на, смотри, — Витальевич театральным жестом извлёк из кармана пилотское свидетельство.
Документ пошёл по рукам, послышались удивлённые, восхищённые восклицания, которым кто-то подвёл черту.
— Хорошая у тебя профессия, Витальевич, везде почёт и уважение.
— Да ладно, почёт и уважение, — отмахнулся Витальевич, которому вдруг стало неловко и он даже покраснел, как невеста на смотринах, — Иногда за эту профессию и морду били.
— Это как же?
— Было-было, — владелец пилотского уже совладал со смущением, поудобней устроился на табурете, а на лице засияла полуулыбка человека который погружается в свои, такие далёкие и такие приятные воспоминания.
Забегая вперёд, рассказ, который поведал Витальевич, автор слыхивал несколько ранее и как сейчас говорят, с альтернативной стороны.
Как-то довелось путешествовать в спальном вагоне скорого поезда в компании с одним уважаемым человеком, председателем совхоза.
В процессе длинной череды дорожных разговоров попутчик то и дело сетовал, что вот пора жаркая, а его от дела отрывают дней на десять, путь то до Москвы не близкий.
На вопрос, а почему не самолётом, попутчик только отмахнулся.
— Не могу я самолётом! — выкрикнул попутчик и отвернулся к окну.
Затем, чуть успокоившись поведал причину своей аэрофобии.
Вот так автор и поведёт своё повествование, перемежёвывая воспоминания Витальевича рассказом председателя совхоза, в ту пору передового механизатора.
А Витальевич меж тем начал рассказ.
— Я в то время только Сасовское училище закончил. Как гордился собой! Ходил, на свою тёмно-синюю форму в отражениях витрин любовался. А распределение мне выпало туда, к Алтаю поближе.
Эх и времечко было! — глаза Витальевича мечтательно прикрылись, — Какое там деревенское молоко, сливки, сметана, а главное девки.
— Ты не отвлекайся од темы, — вмешался Петрович, — Хотя, хотя, из-за них попадало?
— Ну да, — согласился Витальевич, — Из-за них самых.
Попал я тогда как водится вторым пилотом на «Ан-два», но не к «химарям», а на пассажирские перевозки. Мотался по области как неприкаянный, где только не был.
И вот один раз занесло нас в один знатный совхоз. Спецрейс там заказали, группу передовиков на областной слёт доставить. Прибыли под вечер, с ночёвкой. Поужинали, собрались уже на отдых в комнатку, тут же, при диспетчерском домике, как вдруг подходит к нам девушка кассир, залилась румянцем и говорит, — Товарищи лётчики, у нас сегодня по случаю завершения обмолота озимых танцы в доме культуры. Мы, девушки, очень были бы рады вас видеть.
— Спасибо, но я своё оттанцевал, да и жена не поймёт, — отказался мой командир, глубокий старик по моему тогдашнему разумению, аж целых тридцать два года прожил.
— А я пойду, — говорю командиру, — Наше дело холостое.
— Ладно, — он нехотя согласился, — Только смотри там, без приключений.
И ведь гад как воду смотрел!
— Обижаешь, командир, — говорю, — Что я маленький, знаю, что завтра утром в рейс.
На том и порешили. Девушка-кассир, хорошенькая между прочим, радостно визгнула, чмокнула меня в щёку и пулей унеслась из диспетчерской. А я привёл в надлежащий вид свою форму и под неодобрительные сетования командира отправился навстречу развлечениям.
Дом культуры нашёл довольно быстро. Всего-то полтора километра через рощу до посёлка, а там центре и заведение культуры.
Не прошло и двадцати минут, как я переступил его порог.
— Мать честная! — мелькнула мысль, — Вот это «заповедник»! Сколько девушек и одна другой краше. Одеты по-городскому, видно, что следят голубки за модой.
***
— Мы тогда на две недели раньше срока с обмолотом управились, да ещё и урожай рекордный собрали. Председателя и бригадиров к орденам представили и про нас, рядовых механизаторов не забыли. Собрание, премии, потом застолье. И областное начальство расщедрилось, решило в торжественной обстановке передовикам талоны на покупку «Жигулей» вручить, в том числе и мне. По тем временам, событие!
А вечером как водится танцы. Посёлок у нас не из бедных и председатель понимающий, не забывал про молодёжь. Дом культуры в два этажа отгрохал, опять же, инструменты для нашей «ВИА» (вокально-инструментальная группа, устаревшее) закупил. «Бони М», «АББА», всё честь по чести наши пацаны лабали.
Ну мы значится звеном, слегка разогрелись на посиделках и в клуб. А там уже наши крали «цветут и пахнут». Всё шло аки по нотам, как вдруг на тебе, «явление Христа народу». Распахивается дверь и на пороге является этот, лётчик. Синий мундир, фуражка набекрень, белая рубашка при галстуке. Наши девки так и замерли с открытыми ртами. А мы с пацанами в сторонке как обгаженные стоим.
Не успели наши музыканты инструменты в руки взять, как первая красавица Нинка, жена моя будущая, к микрофону подскочила, белый танец объявляет.
***
— Стою я на пороге, слегка ошалелый от богатства выбора, «цветником» любуюсь, а тут бац, белый танец! И прямо через зал ко мне идёт девушка. И какая девушка! Софи Лорен и рядом с ней не стояла. Высокая, стройная, длинные черные волосы волнами на плечи ниспадают. И одета по модному, туфли на шпильках, мини юбка. Идёт так, бёдрами покачивает, а блузка на груди того и лопнет, тесно им там.
— Разрешите пригласить Вас, товарищ лётчик, — подчёркнуто официально говорит, а в глазах чертенята так и играют.
Вышли мы центр зала, прильнула она ко мне так, что я даже через китель жар её тела ощутил. Ну и сам, конечно не терялся, тоже её в объятиях стиснул, танцуем значит, шутки двусмысленные ей шепчу, а руками так вдоль спины, да на талию, и оттуда уже и до попки добрался. Надо сказать, упругой такой, аппетитной попки.
Она хохочет над моими шуточками, а у самой глаза поволокой уже пошли. Ну думаю, ещё немножко и можно место для уединения искать. Я уже так ненавязчиво нашу пару в ритме вальса поближе к выходу направляю и тут как по закону подлости, оборвалась музыка.
***
— Смотрю я, повисла моя Нинка на этом щёголе залётном аки плющ на заборе. Тот её за задницу лапает при всех, а эта дурёха только хохочет, совсем стыд потеряла. Мне бы за такие проделки бы мигом по щекам бы надавала, даром что нас давно уже женихом и невестой кличут.
И, люди добрые, вижу, что этим же дело не ограничится, ещё чуть-чуть и утянет Нинку соколик до ближайшей скирды. Потом этот конечно упорхнёт, а нам-то с Нинкой как после всего этого быть?
Огляделся я по сторонам ища помощи и замечаю, неподалеку Катюха стоит, губы кусает. Она у нас при нашем аэродроме состояла, они с Нинкой по красоте соперницы.
— Так вот кто этого «голубя сизокрылого» сюда приволок, — догадался я, — Хотела покрасоваться да не вышло моя Нинка его у тебя из под носа увела. В это мгновение, я даже возгордился своей Нинкой, и тут Катюху обошла.
Но надо же что-то делать. Протиснулся я к Катюхе, — Выручай говорю, ты же эту кашу заварила.
— А что я смогу сделать? — кошкой зашипела та в ответ, — Смотри как прилипли они друг к другу, сколько я не стреляла в него глазами, всё бесполезно.
— Думай, — говорю, — Ты же у нас авиация.
Вот за что уважал Катюху так это за сообразительность. Не будь Нинки, точно бы на ней женился. И минуты не прошло, как она бросилась на сцену, выдрала микрофон у певички и объявляет.
— Товарищ лётчик, вам нужно срочно явится на аэродром! Санрейс.
Это надо было видеть! Каким он сразу важным стал, от Нинки отстранился, раскланялся. А у той глаза увлажняются, прямо: «на позицию девушка, провожала бойца».
— Ну-ну, — думаю, — Торопись, «герой». А санрейс я тебе сейчас устрою, только повезут на нём тебя.
Метнулся наш лётчик на выход, а я пяток верных товарищей окликнул, да за ним, да наперерез, знаю же какой дорогой пойдёт.
Короче, подловили мы нашего «голубя» на лесной дорожке и «поговорили по душам». Нет, сильно не были, с понятием всё же, но рёбра слегка помяли да фингал под глазом оформили.
***
— Представляете какой облом, только у меня с этой красоткой всё сладилось, как на тебе, срочный вылет. С одной стороны, мой авторитет в глазах красавицы вырос до небес, а с другой, вовсе не упругость штурвала жаждали ощутить мои руки. В те мгновения им хотелось совсем иной упругости.
Но делать нечего, раскланиваюсь с красавицей, несу какую-то ересь о долге, призвании, а она только ресницами захлопала и говорит просто так, без изысков, — Возвращайся, лётчик, я буду ждать…
И было в её голосе что-то такое что у меня даже сердце даже заёкало. Сейчас я бы сказал, что так говорят когда чего-то очень сильно желают, но знают, что это никогда не произойдёт. А тогда, тряхнул головой, словно прогонял наваждение, повернулся и на выход. Бегу к аэродрому, а у самого перед глазами её лицо да слова на уме вертятся. Потому и заметил не сразу, как мне дорогу эта кодла перегородила. Человек двенадцать, не меньше.
Я сначала миром пытался дело решить. Типа, — Спешу я ребята, давайте перенесём выяснение отношений на другое время.
Куда там, один здоровяк, заводила их, в бой так и рвётся, всё про Нинку какую-то лопочет и о его исключительном праве мацать её задницу.
Ох и драка была! Но я отмахался…
Всего-то отделался синяком под глазом, да несколько раз по рёбрам схлопотал.
Прибегаю я в наш номер, а командир возлежит на кровати. Книжицу почитывает.
— Быстро же ты управился, — только и проговорил удивленно не отрываясь от чтения. И вправду, за окном только-только сумерки перешли в темноту.
Потом он таки отложил книгу, взглянул на меня и повторил куда более удивлённо.
— Быстро же ты управился…
Я вскипел, санрейс, а этот лежебока валяется. Меня что ли дожидается самолёт расчехлять, к вылету готовить. Понятно, что я молодой, но какие-то пределы должны быть.
— Что лежишь? — почти ору, — Санрейс же!
— Какой санрейс? — только и спросил командир.
И тут до меня дошло. Связались события в цельную картинку. Понял я, откуда взялся этот санрейс, кто такая Нинка и как случилась эта «неожиданная» встреча на лесной тропинке. Хотел было вернуться туда, где ждала меня та, чьё имя я узнал несколько заочно, но глянул на себя в зеркало и пропало желание враз. Форма перепачкана, погон оторван и что самое неприятное, под глазом багровый синячище наливается. Куда в таком виде… Вздохнул и принялся приводить себя в порядок. Ну, ходя бы форму.
Потом, без особой надежды приложил к глазу пятак и уснул.
***
— Мы потом ещё проследили, в правильном ли направлении «улетел» наш лётчик, в друг опять на танцы захочет? А после как убедились, что всё на мази, сами вернулись. Девки наши уже и забыли про него, только Нинке моей, как вожжа под хвост попала. Но махнул я рукой на её блажь, вспрыснули с пацанами самогонкой «победу» и разошлись по домам спать. В область же завтра.
Утром пришли на аэродром, стоим, посадки в самолёт дожидаемся. Когда глядь, идёт наш лётчик. Важный такой, а у самого фингал на половину физиономии. Кто-то из ребят даже забеспокоился, как же он самолёт поведёт? Но тут из домика вышел ещё один пилот, постарше, посолидней. У нас от сердца и отлегло.
***
— И по утру к самолёту, а там уже пассажиры ждут. На меня зыркают, в кулаке смешки прячут. Я их сразу узнал, хоть и темно было, больше по голосам конечно. Но вида не подаю, стараюсь невозмутимость сохранить, хоте это мне сейчас и не просто.
— Ладно, — думаю, — Сочтёмся.
Командир у меня всё же умница был, едва мы места в кабине заняли, только и спросил, — Они?
Я только кивнул. А там, в салоне, гогочут, думают мне через перегородку не слышно.
Едва взлетели, командир мне штурвал передаёт, — Держи! Только не усердствуй сильно. А то сам после них самолёт отмывать будешь.
Я и не усердствовал. Только всё вспомнил, что мне в училище преподаватели про турбулентность воздуха вещали.
«Ан — два» он и сам по себе как бабочка болтается, а ту я ещё постарался. То над пахотой пройдусь, то над лесочком, а оттуда опять над пахотой, а затем над речкой.
Швыряло нас вверх-вниз всю дорогу. Самого даже укачивать начало. Пару раз порывался в салон выглянуть, да сдерживал себя, опасался, что уступлю жалости. Когда после посадки вышли в салон, как бочку с огурцами угодили. Такой дух стоял да на рассоле замешанный, хоть топор вешай. Понятно чем правили здоровье мои пассажиры поутру. Да и сами такие зелёненькие-зелененькие сидят, не могут поверить в то, что мы уже на земле. Что полёт-то уже кончился.
***
— Погрузились мы в самолёт, сидим, тихонько шуточки про нашего пилота отпускаем, хихикаем. А самого мутит немного, да и моих корешей похоже тоже, после вчерашней самогоночки, лишняя зараза уже была. Оно бы по уму похмелится, да нельзя, к самому же областному начальству едем. Отпились рассольчиком и ладно.
А лётчики меж тем в своей кабине колдуют. Вот мотор чихнул, как дед Прохор от своего самосада, завертелся винт. Рокот, дрожь, ни дать ни взять, моему трактору крылья приделали.
— Ну, ничего, — думаю, — Это даже лучше, привычней.
Я же тогда в первый раз летел… и в последний. Захлопну ли лётчики дверцу в свою веранду, стронулся с места самолёт. Попрыгали немного на кочках и раз, взлетели. Мы к окошкам так и прилипли. А там внизу красотища…
Сначала над деревней прошлись, потом через совхоз. И всё такое маленькое, прямо игрушки. Домики кубики, трактора в аккурат как у моего племянника Митьки. Мелькнуло внизу озеро, где мы за девками подглядывали. Я даже позавидовал лётчикам, мы-то по камышам щемились, а этим вот сверху всё видать. И что обидно, стоило только нашим красавицам нас в камышах учуять, такой визг поднимали, лягушки за километр в тину зарывались. А самолёт над ними пролетит, хоть бы хны, даже срам не прикроют.
Только не долго я красотами любовался. Чую, весь мой вчерашний ужин наружу просится. Оглянулся на парней, дабы понять, вдруг это только со мной одним такая оказия?
Куда там… Все уже давно от окон отвернулись. Кто головой руками обхватил, кто рот зажимает.
Первым Михаил сдался. Крепился-крепился, да потом схватил сидор и прямо на мамкины пирожки да колбаску домашнюю опорожнился. Тут уж мы его примеру последовали, дружно так…
И в таком темпе до самого конца полёта, даже не заметили, как прилетели. Когда стих движок, только тогда поняли всё, кончились наши мучения. Вышли из самолёта, как на свет народились.
Хотелось упасть прямо здесь, на промасленный бетон и целовать его.
Сидора, конечно, выбросить пришлось. В них же только одна самогонка и уцелела, потому что в бутылках. Но тогда нам казалось, что до конца жизни трезвенниками будем, так что выкинули и её. Потом, месяц спустя всё наладилось, с самогонкой. А вот с самолётами так и нет. Не поверишь, даже подходить к ним не могу, блевать тянет.
Нинка моя месяца три как блаженная ходила. Едва рокот самолёта услышит, тайком на аэродром, всё надеялась, что этот прилетит. Она и сейчас на каждый «кукурузник» голову задирает. Шепчет что-то беззвучно, ревную даже!
А потом поняла, что у лётчика таких как она, поди с добрую дюжину будет. Почитай в каждом посёлке по невесте. Успокоилась, одумалась, но тут уж мой черёд был характер показать. Я же к тому времени бригадиром стал, в институт заочно поступил. А мои новенькие «Жигули», цвета морской волны…
Но я не долго нос воротил, для порядка больше. Вскоре и свадьбу сыграли, девочки-близняшки родились, а через годика четыре и сынишка, моя радость и надежда. Небом вот только бредит. Ничего, подрастёт, дурь про авиацию из головы выветрится.
***
— Так-то оно бывает, — подвёл итог своему рассказу Витальевич, — Когда почёт и уважение, а когда и по мордам.
— Да-да, ещё и зазря по мордам, — не удержался от замечания Петрович, — Девку же ты так и не оприходовал. Или таки ещё в тот посёлок летал?
— Нет, не летал… я вообще через месяц на курсы уехал и в те края по окончанию уже не возвращался. Но… — и Витальевич замолчал, уйдя куда-то в свои воспоминания.
У женщин бы после такой вот остановки на самом интересном месте несомненно последует шквал вопросов, но в мужской компании паузы заполняются иначе. Чья-то сообразительная рука подхватила бутылку водки, разлила по стаканам остатки содержимого и оправила опустевшую тару в мусорное ведро. Равнодушно и безжалостно, как отработанную ступень ракеты. Все, словно очнулись, потянулись к стопкам. В конце-концов, не разговоры разговаривать здесь собрались. Что в душу-то мужику лезть? Захочет, расскажет, а на нет и суда нет.
— Ну, за всё хорошее!
***
— Я тогда по Северу уже работал. До командира воздушного судна дорос, хоть всё того же «Ан-два». Хорошие деньги поднимал, но особо за них не держался. Как любой уважающий себя холостяк того времени, старался от жизни всё взять. И вот один раз занесло меня в отпуске в Ялту. А что же это за отдых без курортного романа? Вот я с первого же дня и приступил к поискам подходящей красотки. И не зря же говорят, на ловца и зверь. Иду уже под вечер по набережной, а она на удивление почти безлюдная, ах да, группа какая-то приехало, вот все туда и подались.
Так вот, иду я по набережной, как вдруг навстречу она, как в песне. Не женщина — сказка! И как по заказу одна.
Впору рот от удивления открыть, но я-то уже прожжённый, решительно навстречу. Но чем ближе подхожу, тем сильнее меня какое-то волнение одолевать начинает. Готов поклясться, что знакомы мы с ней, а где и когда не вспомню, как не стараюсь, даже в висках заломило. Как вдруг даже для себя неожиданно, скорее интуитивно выдаю,- Здравствуйте, Нина.
Она остановилась, улыбнулась, — Здравствуйте, лётчик, — вот так, лётчик и говорит, мы же тогда даже и познакомиться не успели.
— Сколько же мы не виделись, Нина? — говорю.
— Шесть лет два месяца и четыре дня!
Я прямо опешил от такой точности. А она смеётся, говорит, математику в начальных классах преподаёт, вот и считает хорошо. В тот день ей как раз девятнадцать исполнилось, а я ей как подарок с небес свалился.
Хорош, однако, подарок…
Что я там дальше плёл, чем оправдывался, уже не помню. Да в этом ли дело? Факт тот, что закрутило, завертело нас, хоть кино снимай…
Да только не могут же отпуска вечно длиться.
Вот однажды я проснулся рано, едва рассвело, рядом она. Нагая, прекрасная, длинные волосы по подушкам разметались, прямо русалка. Смотрю я на неё, любуюсь, себя мысленно кляну, что тогда не вернулся к ней, а ведь хотел, несколько раз порывался, да так и не сложилось. Всё что-то мешало. Короче, принял я решение, что никуда без неё не уеду.
А она как мои мысли почуяла. Проснулась, смотрит ласково, улыбается. Ну, я сразу с места в карьер, типа: жить не могу без вас, Нина, будьте моей женой.
Только погрустнела она как-то сразу, покачала головой и отвечает, — Эх лётчик, лётчик… Сколько дней ты со мной в облаках порхал, а земными делами так и не поинтересовался. Где и как я жила эти годы, что со мной? А я уже мама двух дочек и они очень любят своего папу, мужа моего. И я его люблю, хоть и плохой женой оказалась.
А ты так и остался моими девичьими грёзами, принцем на белом коне. Только нельзя же всё время жить мечтой.
С этими словами она оделась и ушла, только в дверях уже сказала, — Прощай лётчик, спасибо тебе за чудесные дни, — потом на минутку задумалась и добавила, — А знаешь, я с тех пор как «кукурузник» в небе вижу, так мысленно с тобой и здороваюсь.
Больше я её не видел…
— Что же ты её не остановил? Она же надеялась!
— Не знаю! Опешил я от всего.
— Слушай, Витальевич, а не потому ты на «Ан-два» так и остался, что тебе мысленно «здравствуй» говорят?
— Да нет, что ты. Просто нравиться мне этот самолёт. И должность у меня хорошая. Хотя… может и так…
— А всё же ты лихо тех парней укатал, представляю, как им там было, тем более с бодуна. Наверное, на всю жизнь иммунитет против авиации.
— Ну да, жестокая месть была. Но они молодцом с одной стороны держались. Самолёт не запачкали, всё в свой багаж «выгрузили». А запах, так проветрил самолёт и всё.
— У, засиделись мы, — кто-то посмотрел на часы, — Пора по домам.
*** Расходились молча, коротко попрощавшись. Чего зря трепаться на улице? Будет ещё время, соберёмся в гаражах, там и поговорим. Хмыкалка, привет. ))
Лисовой Владимир Иванович
ArtOfWar
