Бондарчук рассказал о российском кинопрокате и работе в Голливуде

Федор Бондарчук рассказал «Газете.Ru» о влиянии кризиса на русское кино, международном успехе «Сталинграда», съемках «Одиссея» и влиянии кризиса на киноотрасль.
Едва ли есть в российском кино человек, делающий больше, чем Федор Бондарчук? Глава питерского «Ленфильма», московского «Главкино» и собственной компании Art Pictures продолжает сниматься, продюсировать и снимать — как в России, так и за рубежом. На завершившемся в Петербурге Международном культурном форуме он руководил секцией «Кино». Бондарчук рассказал «Газете.Ru» о своих впечатлениях от работы в Голливуде над экранизацией «Одиссея» по Гомеру, международном прокате «Сталинграда», а также о том, почему Петербургу необходима Синематека, стоит ли квотировать отечественное кино и утверждать единый график релизов российских фильмов.
— На форуме вы вели открытые слушания, посвященные петербургской Синематеке. Зачем она лично вам?
— На общественных слушаниях прозвучало хорошее выражение — «места силы». Для кинематографистов такими местами были творческие объединения — такие были у Андрея Тарковского, Романа Балаяна, Никиты Михалкова, других знаковых мастеров. В Москве нет синематеки, но места силы есть — на «Стрелке», в мастерской Сергея Соловьева во ВГИКе, в Московской школе нового кино. Петербургу они тоже необходимы. Для того чтобы молодые люди приходили в кино, нужен не только журнал «Сеанс» (который появился на «Ленфильме» в 1989 году и сейчас является мозговым центром проекта «Синематеки»), но и место, куда можно прийти, получить знания и обменяться опытом.
Зачем это мне?
Во-первых, возникает очевидная синергия и коммуникация с «Ленфильмом», что для меня очень важно. Во-вторых, я всегда пытался окружить себя молодыми деятельными и неординарными людьми.
Я, если хотите, энергетический спрут, и этого не скрываю, мне нужно, чтобы вокруг меня было творческое бурление.
Сейчас, я надеюсь, последние противоречия снимаются: у города, у питерского Союза кинематографистов уже есть понимание, что Синематеку надо организовать.
— В Москве — я имею в виду у федерального Минкульта, мне кажется, такого понимания нет. Музей кино лишился президента Наума Клеймана, значительной части команды, его коллекцию собираются то ли перевозить черт-те куда — то ли в 36-й павильон ВДНХ, то ли передать в Госфильмофонд. Почему в Петербурге дела идут лучше, тут легче договориться с властями?
— Важно не путать федеральный Музей кино и региональную Синематеку. Надеюсь, что Минкультуры осознает необходимость существования большого музея. Но для такого музея с его редчайшими фондами, киноколлекцией нужно большое по площади помещение. Сам Наум Ихильевич Клейман еще полтора года назад говорил, что музею нужно где-то 15 тыс. квадратных метров. Не думаю, что павильон на ВДНХ сможет решить проблему глобально. На ВДНХ, скорее, стоит разместить московскую синематеку. И отдельно заняться решением проблемы федерального музея.
— Но я вижу, что питерские власти идут вам навстречу.
— Мне кажется, что в Питере такие инициативы реализовать легче еще в силу, как ни странно, ситуации с недвижимостью. Здесь просто больше зданий, которые находятся в распоряжении города. В Москве нашлись более важные задачи, дела, претенденты на здание в центре города. (Усмехается.) И еще: Москва, я думаю, здесь абсолютно ни при чем. Решением проблемы Музея кино должны заниматься не московские, а федеральные власти. Я предлагал Музею кино для размещения коллекции студию «Главкино» — к сожалению, мы слишком поздно подключились к этой ситуации.
Но, знаете, мне совсем не кажется, что вот лично Владимиру Мединскому кровь из носу надо было сделать плохо Музею кино.
— Тогда давайте поговорим о другой инициативе Минкульта в области кино — едином графике релизов «национальных фильмов», то есть снятых при поддержке государства. Кинопрокатчики от этого предложения в ужасе. У вас как у производителя кино какое к этому отношение?
— Насколько я понял из встреч с Владимиром Мединским на Культурном форуме, он сам разъяснил и смягчил это предложение. И огромное количество продюсеров и дистрибьюторов выдохнуло с облегчением. С другой же стороны, для русского кино, увы, необходимо «раздвигать» места и даты.
В 2014 году 82–83% репертуара — американские релизы и где-то 1% — европейское кино, конкурировать с ними в одни даты сложно. Нужно понимать: на русское кино никто и никогда не обращал внимания, подчеркиваю, никто и никогда. После разговоров, встреч, утомительных дискуссий наконец была осознана важность самой проблемы. Приведу первый пример: на последнем кинорынке в Москве мы представляли семь новых картин нашей студии. Две из них, «Батальон», сделанный совместно с Игорем Угольниковым проект, и «Духлесс 2», представляли русские дивизионы американских дистрибуционных компаний.
Так вот, я абсолютно четко вижу приоритеты этих компаний по отношению к русским фильмам в своем пакете! Это важно понимать!
Второй: на фоне фантастического давления американской продукции имеет же еще место контрпрограммирование со стороны российских кинопроизводителей, которые и между собой-то не могут договориться, и насмерть бьются за место под солнцем. Это тоже можно и нужно упорядочить.
— Ну тогда, может быть, и квоты ввести? Депутаты давно предлагают.
— Стоп. У нас квот нет. У нас нет китайской модели (в Китае в прокат выпускается около 40 иностранных фильмов в год. — «Газета.Ru»), нет «черных периодов», когда в прокатном расписании вообще нет иностранных фильмов. Нет единой государственной кинодистрибуционной компании. Нет государственных киносетей.
У нас полностью открытый рынок; вы знаете, что мы со «Сталинградом» выходили в китайский прокат по американским квотам?
Квоты мы не можем вводить еще и потому, что у нас производится очень мало кино, картин-событий — одна-две в год.
У нас просто нет контента на тот процент квотирования, который предполагается. А именно фильмы-события и собирают в кино большую часть зрителей. По этой же причине можно спокойно сесть и расписать, чтобы эти картины не пересекались с большими американскими релизами. И поверьте, в случае с серьезной национальной премьерой можно и возможно договариваться и разойтись с большими американскими фильмами, не включая убийственный для кинотеатров режим квот.
Вообще, я считаю, что надо начинать вести диалог,
разговаривать между собой, между производителями, прокатчиками и государственными структурами, отвечающими за кино. И если впереди не самые легкие времена, то самое время наконец выработать единую стратегию движения.
— Давайте про нелегкие времена. Государство в лице Минкульта и Фонда кино стало практически единственным реальным инвестором в кино. Ваша компания Art Pictures — один из лидеров рынка. Как вам кажется, наступающий кризис отразится на вашей работе — и вообще на количестве денег в киноотрасли?
— Кризис, конечно, отразится на отрасли. Хотя бы потому, что стопроцентного финансирования ни Минкульт, ни Фонд кино не предоставляют, а значит, вкладывать оставшиеся деньги станет труднее. С другой стороны, надо, чтобы «несчастье помогло». Рубль дешевеет — и в кино мы можем видеть очень любопытные последствия этого.
Например, традиционно дешевая для съемок Белоруссия подорожала — потому что цены там привязаны к доллару. Зато вперед могут выдвинуться регионы.
Например, Калининград, где снимать финансово очень комфортно, — я только что закончил там картину, потратив всего миллион долларов. С другой стороны, мы очень дорогая страна, у нас очень дорогие ставки на технику и персонал, и всему миру известно, что снимать в России очень дорого. Иными словами, мы тут немного разбалованы деньгами.
— Сейчас все говорят о якутском «кинобуме». В Якутии снимают картины с малым бюджетом или вообще без оного.
— И слава богу! В Синематеке, я надеюсь, будут собираться молодые люди, которые будут любить кино больше, чем деньги. У меня была очень интересная встреча с Дарреном Аронофски (лауреат «Оскара», режиссер таких фильмов, как «Реквием по мечте», «Рестлер» и «Черный лебедь». — «Газета.Ru»). Я стал расспрашивать его про одну из самых ранних и странных картин — «Пи». И, в частности, спросил, как и за сколько он снял ее. Он назвал сумму в $40 тыс. Я не поверил своим ушам! Я недавно помогал молодому режиссеру с одной короткометражкой — она стоила €70 тыс.
— Хорошо, вернемся к национальному кино. У российского кинематографа есть «Левиафан» Андрея Звягинцева, который ездит по всем фестивалям и даже претендует на «Оскар». И есть «Сталинград» — в общем, главное национальное кино, с его рекордными сборами. Два отдельных эпизода, две истории успеха, которые не складываются в «систему успеха», которая явно существует в Голливуде. У вас на студии есть какие-то технологии «изготовления успехов»?
— Не будем питать иллюзий, такие успехи — штучный товар, что у нас, что за рубежом. Другое дело, что, когда такие победы, как «Левиафан» или «Сталинград», случаются, многие амбициозные молодые люди начинают подробно исследовать и пытаться воспользоваться этим опытом. Я вот прошел этот путь, все шишки собрал — теперь за мной легче идти. (Смеется.)
На самом деле секрет — образование, причем обоих родов. Самостоятельное — для этого нужны синематеки, хотя бы в городах-миллионниках для начала, и функционирующий Музей кино. И институциональное — для этого нужны киношколы. Должно происходить, во-первых, заражение кино — этому делу служил Музей кино, и теперь, будем надеяться, послужит Синематека. И должна быть школа — то есть место, где из людей заинтересованных и зараженных готовят профессионалов. У всех на «Ленфильме» были большие планы на кадры, которые готовит петербургский Университет кино и телевидения, но, честно скажу, эти надежды не оправдались и качество образования там плохое. Моя альма-матер ВГИК давно на пути хорошей трансформации, оттуда приходят толковые люди — и этому мы во многом обязаны непререкаемому авторитету ректора Владимира Малышева.
— Как воспринимали в международном прокате ваш «Сталинград»?
— Как русскую диковинку. Думаю, точно так их в свое время удивлял «Крадущийся тигр, затаившийся дракон». Они не могли себе представить, что у русского фильма будет такая… «картинка». Для них российское кино — это по-прежнему определенный набор устоявшихся представлений из истории кино: Эйзенштейн с Потемкинской лестницей, «Летят журавли», Тарковский с «Ностальгией».
— Вы сейчас начали работу над проектом «Одиссей» по Гомеру для Warner Bros. Насколько для вас разнятся ощущения от запуска в Голливуде по сравнению с теми картинами, которые вы делаете в России?
— Ну… это две разные планеты. Две по-разному работающие машины. Я попал в большой Голливуд, где все стоит каких-то немыслимых денег и все «несут себя» — от большого топ-менеджера до техника камеры. Все невероятно важно и невероятно дорого.
Общение с главой компании напоминает обряд инициации, своего рода восхождение к святая святых.
Тебя ведут по ступеням: сначала ты общаешься с креативным продюсером, потом с исполнительным, на каждой ступени подготовка, пока наконец тебя не приглашают к главе производства (все кабинеты первых лиц устроены как дома, то есть не как офис в привычном его понимании). И вот после этой «домашней» встречи ты, окрыленный, провожаемый взглядами настоящих статуэток «Оскар», идешь завоевывать вершины. И от постоянной концентрации, честно говоря, взрывается голова. И есть одно важнейшее условие, без которого они даже не начинают разговор с тобой, — это зрительский успех твоего фильма у себя на родине.

Алексей Крижевский