Визит в Москву японского премьер-министра Синдзо Абэ в конце апреля не вызвал ажиотажа ни в российских, ни в японских медиа — в отличие от прошлогоднего визита в Японию президента Владимира Путина, от которого ожидали некоторых «прорывных» решений.
Апрельская поездка японского премьера в Москву рассматривалась как очередной раунд длительного диалога на высшем уровне, посвященный обсуждению рабочих вопросов.
Соответственно, в этот раз не было ни предварительных консультаций, которые были бы окутаны завесой тайны, ни драматически закрученной интриги с неизвестным финалом.
Тем, кто следит за этими переговорами, очевидна присущая им определенная асимметричность позиций и интересов их участников. С одной стороны, для японского политического истеблишмента в центре дипломатической игры был и остается вопрос о территориальном разграничении на Курильских островах, который с японской стороны выглядит как проблема утраченных в результате войны с Советским Союзом в 1945 году «северных территорий».
Даже если это и не произносится вслух, в сознании японских политиков присутствует негласная увязка любых предпринимаемых шагов с решением «территориального вопроса» в таком формате, который устроил бы представителей основных политических сил в Японии.
Проблема территориального размежевания с Японией в глазах Москвы, в свою очередь, выглядит решенной ходом истории, так что речь может идти только об условиях использования (в том числе совместного) тех или иных территорий без изменения статус-кво в отношении суверенного контроля над ними.
Дальнейшее развитие отношений с Японией Москва видит в расширении контактов и обменов — экономических, гуманитарных и даже военных, но без увязки с какими-либо политическими условиями или обязательствами со стороны России.
В том числе это относится к экономическим проектам и сделкам, которые Москва рассматривает как чисто коммерческие предприятия, не являющиеся ни помощью России, ни политическими шагами навстречу ей со стороны Японии. Не говоря уже о том, чтобы рассматривать предлагаемые планы «содействия» как своего года авансовый платеж за будущие политические уступки.
Скорее, наоборот, участие японских компаний в хозяйственной деятельности на российской территории видится Москве как результат собственной доброй воли в виде предоставления соседям доступа к использованию российских природных и человеческих ресурсов.
Основной интерес Москвы лежит скорее в политической области.
От Токио ей нужно в первую очередь более или менее открытое признание новых мировых реалий — крушения той модели миропорядка, при которой роль разработчика и толкователя правил игры в мировой политике принадлежала США и проатлантически настроенной части европейских элит.
Соответственно, российское руководство хотело бы, чтобы своими действиями Япония продемонстрировала, что признает за ним право действовать в международной политике в соответствии с его собственными представлениями о справедливости и легитимности, в том числе без оглядки на позицию японского партнера по военно-политическому альянсу.
Именно эта асимметрия взглядов и интересов двух сторон применительно к диалогу на высоком уровне существенно ограничивает и его возможности, и его текущий эффект. Да, сам факт такого диалога важен, причем для обеих сторон. Он придает им (в том числе, в их собственных глазах) большую значимость в качестве субъектов, а не объектов мировой политики; способствует демонстрации лидерских качеств и позволяет лишний раз заявить свои позиции по проблемам национального и глобального масштаба.
Однако по мере накопления опыта и продолжительности такого диалога связанные с ним ожидания неизбежно уменьшаются, закономерно снижая при этом и интерес к нему со стороны медиа и экспертного сообщества.
Судя по всему, нынешний японский премьер уже начинает ощущать на себе негативные последствия такого рода усталости общественности от перманентных обещаний результатов, которые все больше кажутся малозначимыми или даже вовсе эфемерными. Критические высказывания в адрес его дипломатии на российском направлении стали звучать чаще, хотя и в аккуратной форме.
Руководители компаний намекают, что по политическим соображениям от них требуют продемонстрировать гораздо больший интерес к российским проектам, нежели тот, что может быть оправдан их долгосрочными бизнес-стратегиями. Политические обозреватели делают акцент на том, что позиция российского руководства по наиболее важным для японского общественного мнения вопросам, если и изменилась, то не в благоприятную для Японии сторону.
«Личная» дипломатия, в эффективность которой Абэ публично никогда не сомневался, очевидно, проявляет свою ограниченность. В отношении президента Путина претензии Абэ на личные и доверительные отношения (нехарактерные для японской дипломатии «простые» обращения, публичные заверения в неформальной дружбе и др.), как и предсказывали эксперты, не привели к каким-либо существенным изменениям в позиции российского президента по принципиальным вопросам.
Однако дело не только в чрезмерном упоре на личные отношения, роль которых в международной политике не стоит переоценивать. Нельзя не видеть, что и объективная заинтересованность Москвы в дальнейшем «торге» с Японией продолжает снижаться.
Политическо-экономическая мотивация – преодоление воздействия западных санкций – постепенно уменьшается. Санкции коллективного Запада против России в ключевых для России областях понемногу размываются и так, без особых маневров с Японией. Поставки российского природного газа в Европу прошедшей зимой достигли исторических максимумов.
Подготовительные работы по проекту «Северный поток-2» продолжаются, несмотря на протесты Польши и стран Балтии: совсем недавно, в конце апреля, «Газпром» объявил о подписании соглашения с пятью западными компаниями о финансировании 50% предполагаемых затрат на строительство (€9,5 млрд) и рассчитывает завершить его уже к 2019 году.
Периодически «пробрасывается» информация о возможности реанимации проекта «Южный поток», а перспективы «Турецкого потока» выглядят все более реальными.
Все это уже привело к тому, что необходимость скорейшего наращивания поставок российского газа в восточном (азиатском) направлении воспринимается как менее настоятельная.
Соответственно, политическое давление в направлении настойчивого «окучивания» японского и китайского бизнеса с прицелом на форсированный «разворот на Восток» в последнее время явно ослабло.
Экономическая заинтересованность российского руководства во встречных шагах японского бизнеса также достаточно ограничена. Возможности сотрудничества, в частности на российском Дальнем Востоке, не таковы, чтобы сотворить новое «экономическое чудо», а действенность ограниченных финансовых инъекций японского капитала не сравнима с масштабом проблем, которые могут быть решены только путем фундаментального оздоровления российского экономического механизма.
В этих условиях дальнейшее сближение позиций России и Японии по основным проблемам, которые реально разделяют политиков и общественность двух стран, возможно только в длительной перспективе и на основе широкого диалога, с учетом всех осложняющих его обстоятельств и объективных сложностей.

ttps://news.rambler.ru/