AVIACITY

Для всех, кто любит авиацию, открыт в любое время запасной аэродром!

Daily Archives: 05.02.2015

Туполев Алексей Андреевич — авиаконструктор

Алексей Андреевич Туполев родился 20 мая 1925 г. в Москве. Его родители — Андрей Николаевич и Юлия Николаевна Туполевы. Еще не окончив средней школы, он с родителями эвакуируется в Омск. Окончив среднюю школу в 1942 г. он поступает в КБ А.Н. Туполева конструктором. Первая его конструкторская работа — хвостовая деревянная законцовка фюзеляжа самолета Ту-2, принятая в серийном производстве для экономии дефицитного металла в военные годы.Туполев А.А.

В 1943 г., возвратившись в Москву, он поступает в Московский авиационный институт им. С. Орджоникидзе. По окончании института приходит в КБ в бригаду проектов, которой руководил Б.М. Кондорский. Он участвует в проработке компоновки варианта самолета «88» (Ту-16) с двумя ТРД и предлагает свой вариант с размещением двигателей у борта фюзеляжа за вторым лонжероном крыла и с одностоечным главным шасси. После обсуждения у генерального конструктора эта компоновка была принята бригадой технических проектов С.М. Егера для дальнейшей разработки.

В 1956 г. КБ поручается создание боевой беспилотной техники для полетов в широком диапазоне сверхзвуковых скоростей. Андрей Николаевич Туполев, отчетливо понимая, что новое направление следует начинать молодым, поручает это дело Алексею Андреевичу. Эта задача требовала привлечения широкого круга новых отраслей промышленности и научно-исследовательских институтов страны. Технические требования к компоновке конструкции этих крылатых аппаратов существенно отличались от задач ранее решавшихся КБ (длительный нагрев, автоматическое управление, широкий диапазон скоростей, новый тип старта с ускорителем и т.п.). Это привело А.А. Туполева к убеждению, что их разработкой должны заниматься молодые, но опытные и способные сотрудники. Так образовался отдел «К» по беспилотной технике в КБ Туполева, нашедший под руководством А.А. Туполева уже как главного конструктора новые свежие решения по ряду типов беспилотной техники.

Умение работать с людьми позволило Алексею Андреевичу привлечь к работе широкий круг научно-исследовательских институтов и КБ других отраслей промышленности. По мере развития этих работ роль А.А. Туполева, как руководителя непрерывно росла. Свойственная КБ Туполева и весьма удачно примененная А.А. Туполевым последовательность решения всей проблемы обусловила успешное завершение работ с выходом на серийное производство и эксплуатацию, а также создание полностью спасаемого разведчика Ту-139 как развитие Ту-123.

Найденная под руководством А.А. Туполева уникальная компоновка малых беспилотных разведчиков Ту-143 («Рейс») с малым миделем, широким диапазоном центровок и простатой в эксплуатации позволила реализовать целую серию аппаратов этого типа («Стриж», «Рейс-Д», Ту-300) с широким кругом задач и с широким диапазоном летных данных.
В последние годы жизни А.Н. Туполева увеличилась доля творческих решений, принимаемых его соратниками: С.М. Егером, Д.С. Марковым и А.А. Туполевым. Алексею Андреевичу было поручено в начале 1960-х гг. важное задание — проектирование первого в мире сверхзвукового пассажирского самолета Ту-144. Постепенно, с включением в работу по самолету подразделений всего КБ, Алексей Андреевич как главный конструктор стал признанным руководителем проекта СПС Ту-144. Был решен, вместе с ЦАГИ и другими НИИ, огромный объем новых технических задач, связанных с особенностями длительного сверхзвукового полета.
Постепенно происходила естественная смена поколений. И, наконец, этот естественный процесс обусловил назначение в 1973 г. А.А. Туполева генеральным конструктором вскоре после смерти А.Н. Туполева.

Одновременно с разработкой серийного варианта Ту-144 А.А. Туполев активно занимался улучшениями летных данных самолетов Ту-22М2 и Ту-22МЗ, самолетом Ту-95МС и внедрением в эксплуатацию Ту-154Б в самый сложный период завершения освоения этого самолета Аэрофлотом.
С удивительной настойчивостью и последовательностью Алексею Андреевичу, уже как генеральному конструктору, приходилось отстаивать новые решения и доказывать необходимость эксплуатации Ту-144.
Внедрение в эксплуатацию СПС Ту-144 потребовало бы от гражданской авиации второй технической революции: усовершенствование существующих ВПП, системы УВД, диспетчерского оборудования, системы технического обслуживания и всех систем доставки и обслуживания пассажиров. Однако Б.П. Бугаев, активный сторонник первой технической революции, связанной с внедрением реактивной авиации, став министром, при активном содействии своего заместителя Ю.Г. Мамсурова, воспользовавшись катастрофой под Москвой и некоторой осторожностью А.А. Туполева, сделал все, чтобы не вводить в эксплуатацию отечественный СПС. В результате была прекращена нормальная эксплуатация Ту-144 и вся программа создания СПС у нас была подвергнута сомнению.

Еще при жизни Андрея Николаевича А.А. Туполев принял участие в конкурсе разных КБ на разработку перспективного ударного стратегического самолета. Работы над новым стратегическим ракетоносителем, с учетом имевшегося мощного экспериментального и творческого потенциала, а также явных успехов коллектива КБ под руководством А.А. Туполева в реализации программ по Ту-22М и Ту-144, были поручены КБ Туполева.

Огромное число предприятий и организаций авиапрома, смежных с ним отраслей под техническим руководством А.А. Туполева работали над реализацией Ту-160. А.А. Туполев сумел организовать весь коллектив КБ на разработку самолета, уникального по вложенным в его компоновку, конструкцию и технологию решений. Усилия КБ и Алексея Андреевича увенчалась триумфом. Страна получила великолепный боевой авиационный комплекс.

В области гражданской дозвуковой тематики практически непрерывно велись работы по поиску наиболее экономичных и эксплуатационно-пригодных компоновок самолетов с новыми реактивными двигателями высокой двухконтурности. При этом использовались последние достижения дозвуковой аэродинамики, качественно новые пилотажно-навигационные комплексы и системы управления. Накопленный опыт и прорабатывавшиеся конструктивные решения легли в основу существенного улучшения экономики Ту-154: была создана его модификация Ту-154М. В результате совместного напора ЦАГИ и КБ у А.А. Туполева появилась возможность реализации проработанных идей в проекте самолета Ту-204, который должен был отвечать требованиям эксплуатации XXI в.

Выбор параметров самолета Ту-204, позволивших создать семейство его модификаций, призванных стать самыми массовыми, доходными и экологически чистыми гражданскими самолетами страны, является крупной заслугой А.А. Туполева и руководимого им коллектива.
Заложенный А.А. Туполевым проект высокоэкономичного самолета Ту-334, значительно унифицированного с Ту-204, должен был практически параллельно с Ту-204 занять нишу ближнемагистрального самолета.
Одновременно Алексей Андреевич Туполев вел большую преподавательскую и научную работу в Московском авиационно-технологическом институте, был профессором, заведующим кафедрой. Он принимал непосредственное участие в подготовке сотен первоклассных авиационных специалистов, которым предстоит развивать российскую авиацию в наступившем столетии.
Он был избран действительным членом (академиком) Академии наук СССР и внес значительный личный вклад в работу Института автоматики Академии наук СССР. Ему было присвоено звание Герой Социалистического Труда, он был лауреатом Ленинской и Государственной премий, был награжден многими высшими орденами СССР.
После продолжительной тяжелой болезни Алексей Андреевич скончался 12 мая 2001 г.

Здоровые и стабильные отношения — тяжёлая работа, но оно того стоит

Каждый год сотни тысяч пар говорят «да», скрепляя тем самым отношения, которые будут длиться на протяжении всей их жизни и будут полны радости и любви до конца их дней.
Вот только с большинством это не работает. Как минимум половина всех браков распадается и заканчивается разводом. Изо всех поженившихся в среднем только трое из десяти будут состоять в здоровом, счастливом браке, утверждает психолог Тай Таширо.
Социологи начали серьёзно изучать браки в 1970-м году, в связи с кризисом: супружеские пары начали разводиться просто беспрецедентными темпами. Обеспокоенные тем, какое влияние эти разводы могут оказать на детей, оставшихся после развалившихся браков, психологи начали наблюдать за различными супружескими парами, пытаясь узнать «ингредиенты», необходимые для здоровых и длительных отношений. Была ли каждая несчастная семья несчастна по-своему, или между всеми распавшимися браками есть нечто общее?
Одним из тех исследователей был психолог Джон Готтман из Нью-Йорка. Вместе со своей женой Джулией он создал «Институт Готтмана», главная задача которого — помогать парам поддерживать здоровые отношения, используя для этого научные исследования.
Готтман начал собирать данные по отношениям ещё в 1986-м году, когда он вместе со своим коллегой Робертом Левенсоном создал «Лабораторию любви» в университете Вашингтона. Готтман и Левинсон приглашали молодожёнов в лабораторию и наблюдали, как они взаимодействуют друг с другом. Вместе с командой других исследователей они подключали к испытуемым специальные электроды и просили их поговорить о своих отношениях, о том, как и когда они встретились, о том, когда у них возник первый конфликт, об их общих позитивных воспоминаниях.
Пока молодожёны рассказывали, электроды замеряли кровяное давление испытуемых, частоту сердечных сокращений и даже количество пота, которое те выделили в процессе разговора. Затем исследователи отправляли пары домой, чтобы встретится с ними через шесть лет, если они, конечно, всё ещё были вместе.
После анализа собранных данных Готтман разбил пары на две большие группы: «мастера» и «несчастные». «Мастера» и через шесть лет были вместе. А «несчастные» через шесть лет либо были в разводе, либо были хронически несчастливы в браке.
«Несчастные» в ходе интервью выглядели спокойными, однако их физиология, за которой наблюдали с помощью электродов, рассказала совсем другую историю. Их давление было выше, их потовые железы были активнее, их сердце билось быстрее.
Проанализировав тысячу пар, Готтман установил: чем выше была физиологическая активность молодожёнов в лаборатории, тем быстрее ухудшались их отношения.
Организмы «несчастных» демонстрировали все признаки возбуждения, словно перед боем. Казалось, что они в любую минуту готовы столкнуться с саблезубым тигром (реакция «бей или беги»). Даже если они говорили о каких-то приятных аспектах своих отношений, они всё равно были готовы атаковать и атаковать. В конечном итоге это делало партнёров более агрессивными по отношению друг к другу.
А вот «мастера» напротив, демонстрировали очень низкую степень физиологического возбуждения. Они чувствовали спокойствие и единение, что наполняло их поведение теплотой и лаской, даже когда они ссорились. «Мастерам» удалось создать атмосферу интимного доверия, которая сделала их более эмоциональными. Таким образом отношения стали физически комфортными.
Готтман хотел больше узнать о том, как «мастера» создают эту атмосферу любви и близости и о том, как «несчастные» её разрушают. Следующее исследование он провёл в 1990-м году, и участвовало в нём 130 молодожёнов. Он наблюдал за ними, пока они жили в университетском студенческом городке, и делали то, что пары обычно делают в отпуске: готовили, убирались, слушали музыку, ели и болтали. В ходе наблюдений Готтман сделал ещё одно открытие, которое приблизило его к ответу на вопрос, почему одни пары распадаются, а другие нет.
В течение дня партнёры делают друг другу так называемые «запросы на подключение», которые Готтман назвал «предложениями». Допустим, мужу очень нравятся птицы, и он замечает, что во дворе летает щегол. Тогда он может сказать жене: «Посмотри на эту прекрасную птицу во дворе»!
Он не просто комментирует появление птицы. Он запрашивает ответ своей жены. Он хочет увидеть признаки интереса и поддержки. Он надеется на то, что она быстро «подключится» к предмету его интереса, пока птица всё ещё рядом.
У жены в этой ситуации есть выбор: она, выражаясь словами Готтмана, может ответить на это либо «повернувшись» к мужу, либо «отвернувшись» от него.
И хотя это «предложение» с птицей может кому-то показаться глупым, оно очень многое может сказать о природе отношений: муж думает, что птица достаточно важна для того, чтобы упомянуть её в разговоре, и вопрос в том, поддержит его жена эту точку зрения или нет.
Люди, обращающиеся к своим партнёрам с помощью «предложений», могут получать разные ответы. Кто-то в ответ продемонстрирует им интерес и поддержку. Кто-то «отвернётся» от них, то есть его реакция будет минимальной. А кто-то может отреагировать на «предложение» с неприкрытой враждебностью, сказав что-то вроде: «Прекрати мешать мне, я читаю». Такого рода взаимодействие оказывает очень серьёзное влияние на семейное благополучие.
Пары, которые развелись через шесть лет, «поворачивались» друг к другу только в 33% случаев. Только три из десяти «предложений» эмоциональной связи получили отклик.
Пары, которые и после шести лет брака оставались вместе, «поворачивались» друг к другу в 86% случаев. То есть почти в девяти случаях из десяти они поддерживали эмоциональные «предложения» своих партнёров.
Понаблюдав за такого рода взаимодействиями, Готтман может с вероятностью в 94% сказать, что случится с парой через шесть лет: будет ли она счастлива или несчастна, распадётся она или нет. Это не зависит от того, богатые они или бедные, есть ли у них дети и т. п. Это зависит от того, какой дух они привносят в свои отношения. Это может быть доброта и щедрость. Либо это может быть критика, презрение и враждебность.
Презрение — фактор номер один, из-за которого распадается большинство пар. Люди, которые ориентированы на постоянную критику своих партнёров, пропускают примерно половину положительных вещей, которые делают те, и склонны видеть негатив там, где его нет.
Люди, оказывающие своим партнёрам «холодный приём» — сознательно игнорируя партнёра или реагируя на него минимально — неизбежно испортят отношения, поскольку заставляют близкого человека чувствовать себя бесполезным пустым местом.
С другой стороны, доброта «склеивает» пары. В ходе исследований выяснилось, что доброта (наряду с эмоциональной уравновешенностью) является наиболее важным прогностическим фактором удовлетворённости и стабильности в браке.
Есть два способа думать о доброте. Можно думать о ней как о фиксированном качестве, то есть она либо есть, либо её нет. Либо о ней можно думать как о мышцах: у некоторых людей мышцы сильнее, чем у других, но слабые люди могут стать сильными с помощью упражнений. «Мастера» склонны думать о доброте, как о мышцах. То есть они знают, что должны регулярно проявлять доброту, чтобы она оставалась «в форме». Другими словами, они знают, что сохранение хороших отношений требует постоянной тяжёлой работы.
А труднее всего практиковать доброту, конечно же, во время ссоры. Вместе с тем, именно в это время очень важно быть добрым. Если в ходе конфликта дать волю эмоциям, и выпустить из-под контроля презрение и агрессию, то это может нанести непоправимый ущерб отношениям.
«Доброта не означает, что мы не выражаем гнев, она даёт возможность выбрать способ выражения гнева. Вы можете в ярости наброситься на своего партнёра. Либо вы можете объяснить, почему вам больно и почему вы так рассердились. И этот способ гораздо добрее», — поясняет Джулия Готтман.
Для сотен тысяч пар урок, который можно извлечь из этих исследований, звучит так: если вы хотите иметь долгие, стабильные и здоровые отношения, начинайте «тренировать» доброту как можно раньше, и делайте это как можно чаще.

Алексей Степанов

Первым делом — вертолёты. Как несут службу пилоты Кореновской авиабазы

Авиабаза армейской авиации в городе Кореновске Краснодарского края — место среди военных вертолётчиков известное. Можно сказать, культовое.
Три года подряд, что случается довольно редко, Авиабаза армейской авиации в городе Кореновске Краснодарского края признаётся лучшей среди авиационных частей российских ВВС. Критериев, по которым дают первое место, много. Но главный — как лётчики умеют летать и стрелять.
А главное перед полётами, кроме шуток, — столовая. Если инструктаж и постановка задачи проходят за час до отрыва от земли, то подготовка лётчиков начинается за сутки. Ещё раз кроме шуток: за 24 часа до начала полётов лётчикам официально запрещается питаться дома, тем более в городском общепите — только в столовой родной части. Пилот в кабине вертолёта стоимостью 600 млн руб. (примерная цена вертолёта Ка-52) должен быть полностью здоров. За этим пристально наблюдают и военные медики, которые обязательно ставят свою подпись в предполётном листе.
«Охотник» и «Аллигатор»
Предшественник Кореновской авиабазы, 807-й штурмовой полк, получил боевое крещение под Сталинградом, а затем бил врага на Тамани, в Крыму, в Прибалтике, участвовал в освобождении города русской морской славы Севастополя. Здесь полк заслужил гордое наименование «Севастопольский». За всю историю соединения более тысячи военнослужащих были отмечены орденами и медалями, а 28 удостоены высшей награды Родины — звания Героя Советского Союза и Российской Федерации.
Ныне в Кореновске базируются самые современные из наших ударных вертолётов — Ми-28Н «Ночной охотник» и Ка-52 «Аллигатор». Хотя они и предназначены для одного и того же — борьбы с вражеской бронетехникой и пехотой, — «Охотник» и «Аллигатор» совершенно не похожи друг на друга. Первый построен по классической схеме: большой винт — вверху, маленький — на конце хвостовой балки. У второго заднего винта нет, зато вверху имеются сразу два, причём вращаются они в разные стороны. В первой машине пилот и штурман сидят друг за другом в разных кабинах, во второй — плечом к плечу. У Ка-52 убираются шасси, и он на 20% мощнее. У Ми-28 шасси не убираются. Вооружение на обоих вертолётах устанавливается примерно одинаковое, оба способны летать в сложных метеоусловиях, днём и ночью. В общем, на вопрос, какой из вертолётов лучше, лётчики отвечают по-разному. Кто на каком летает, тот такой и хвалит. Но каждый вертолёт, исходя из своего назначения, уникален. Принципиальная схожесть — в надёжности боевых машин.
Летающий компьютер
Есть старый авиационный анекдот: сын спрашивает у отца — штурмана фронтового бомбардировщика, — сколько будет пятью пять. Тот берёт свой основной инструмент — навигационную счётную линейку (похожа на логарифмическую, но сложнее), что-то на ней двигает и отвечает:
— Ну где-то от 24 до 26.
— А точнее?
— А зачем нам точнее?
Смешно, но совсем недавно, в Афганскую войну, в ходе контртеррористической операции на Северном Кавказе, во время операции по принуждению Грузии к миру, вертолётчики прокладывали курс при помощи бумажной карты и авиационной линейки. На современных вертолётах за маршрут отвечает бортовой компьютер, который учитывает скорость ветра и даже температуру на разных высотах. Если надо быть в определённой точке, скажем, в 13.50, он подумает и укажет, какие скорость, курс и высоту надо иметь, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте. Правда, для этого нужно правильно ввести в компьютерную программу все данные. Человек на борту, как шутят вертолётчики нового поколения, нужен в основном для этого.
Сыграем в авиадартс?
В прошлом году Минобороны России изобрело новый армей¬ский вид спорта — авиадартс. Так теперь называются соревнования по точности поражения экипажами летательных аппаратов различных наземных целей. Можно в Олимпийские игры включать. При том, естественно, условии, что зрителей на этом соревновании к мишеням близко не подпустят — стреляют-то боевыми.
Командир авиабазы армейской авиации Ряфагать Хабибуллин на почётном месте в своём кабинете держит кубок за авиадартс-2013. «Мы тогда выставили на соревнования молодых лётчиков, лейтенантов, только из училища, — вспоминает он. — Мне многие советовали послать опытных лётчиков, не один год прослуживших в части, они ведь с трёх километров из 30-миллиметровой авиационной пушки в мишень размером с армейскую каску попадали. Но мы приняли правильное решение, качественно подготовили молодых офицеров — и трофей наш! На авиадартс-2014 уже отобрали основную и резервную группы. Решение по каждому участнику примет компетентная комиссия». В командире явно просыпается неплохой тренер. Не везёт России с наставниками в футболе — пусть повезёт в авиадартсе…

Сергей Залесский

Интервью с генералом Романом Полько, бывшим командующим подразделения спецназа GROM

Do Rzeczy: По мнению бывшего командующего сухопутными войсками Польши генерала Вальдемара Скшипчака (Waldemar Skrzypczak), марш на Варшаву (если мы не получим поддержки НАТО) занял бы у россиян три-четыре дня. Вы разделяете это мнение?

Роман Полько (Roman Polko): Такой сценарий выглядит, конечно, реально, однако СМИ сконцентрировали свое внимание только на одном аспекте высказывания генерала Скшипчака — на скорости вторжения. Но ключевой вопрос звучит: что было бы дальше? Разумеется, россияне способны войти в Польшу, но, как мне представляется, они не смогли бы долго удержаться на нашей территории.

— Польша — слишком крупный для России противник, чтобы Путин думал о вторжении в нашу страну?

— Мы слишком большой «зверь», чтобы нас проглотить. Оставаться на нашей территории было бы слишком сложной задачей даже для такой сильной военной державы, как Россия. Здесь следует задать себе фундаментальный вопрос: зачем вообще Путину делать нечто подобное? В 1920 году большевики дошли до Варшавы, но тогда советская Россия хотела нести свою революцию на Запад. Сейчас ни один здравый человек в России таких планов не строит. Занять часть нашей страны россиянам было бы относительно легко, но гораздо труднее было бы удержаться на враждебной территории. По моим оценкам, россиянам абсолютно невыгодно оккупировать часть Польши или стран Балтии. Это бы означало войну с НАТО и разрыв отношений с Западом во всех сферах, что, в свою очередь, привело бы к слишком большим потерям для Кремля.

— Однако в последнее время все отчетливее видно, что Россия стремится возродить свою империю. Остается лишь вопрос, где будет проходить граница.

— Я считаю, что стратегическая цель Путина — удержать Украину в собственной сфере влияния: не допустить, чтобы она стала членом НАТО или ЕС. Россия много лет подряд предпринимала политико-экономические действия в этом направлении, усиливала зависимость Киева от своего сырья, управляла частью пророссийских украинских политиков. Когда ситуация изменилась, и оказалось, что Украина все же не хочет бросаться в объятия Путина, россияне прибегли к более радикальным методам. Они решили настолько дестабилизировать нашего восточного соседа, чтобы ни ЕС, ни НАТО не взяли его к себе, потому что это было бы невыгодно для безопасности Запада.

— Но если все же воплотится в жизнь самый плохой сценарий и столкновение с россиянами произойдет, в каких областях у нас будут самые большие шансы?

— Я читаю, что наш главный козырь — это моральный дух армии и поляков в целом. У нас цельное общество, у нас нет проблем с российским меньшинством. Мы обладаем прекрасными традициями партизанских действий, развитыми и отлично функционирующими специальными войсками. В столкновении с сильным врагом эффективное оружие — это именно нерегулярные действия. Хотя противник располагает значительно большим арсеналом, он несет потери от рук «невидимого врага», который наносит ему болезненные методичные удары. В результате враг приходит к выводу, что оккупация приносит ему больше вреда, чем выгоды. Напомню, что мощная американская армия несла огромные потери во Вьетнаме от рук партизан. В Афганистане происходит то же самое: не слишком большие силы талибов наносят чувствительные удары по натовским структурам. Что уж говорить о гипотетических нерегулярных военных действиях с участием поляков, большинство которых проходили военную подготовку. Такая перспектива должна заставлять серьезно задуматься каждого потенциального агрессора, думающего о нападении на нашу страну.

— Чем конкретно занимались бы наши специальные войска, действующие за линией врага?

— Организацией партизанских действий, помощью местному населению в организации сопротивления, атаками на коммуникационные пути — в целом всем, что помешает эффективно управлять оккупированной территорией. Образец здесь — это, конечно, легендарная группа «тихотемных» из Армии Крайовой. Как Россия использует свои специальные подразделения, чтобы сеять хаос на Украине, так и мы (подозреваю, что даже гораздо лучше) смогли бы использовать наши специальные силы, чтобы оккупация части нашей территории стала просто невыгодной. Специальные войска — это наша сильная сторона, и следует это поддерживать. К сожалению, после реформирования (я называю это «деформированием») системы командования польской армии будущее этого громадного потенциала выглядит не слишком оптимистично.

— А наша авиация, в том числе 48 истребителей F-16, не может быть для потенциального агрессора не менее устрашающим фактором, чем специальные войска?

— Несколько десятков F-16 не остановят несколько сотен российских боевых самолетов. Кроме того, F-16 оказались слишком нежными для наших аэродромов: они очень «чувствительны» к сложным условиям посадки, а на войне не везде бывают идеальные взлетные полосы. К сожалению, наши ВВС выглядят не так хорошо, как нам хотелось бы.

— А противовоздушная оборона?

— В этой сфере у нас — большие проблемы. Политики рассказывают разные истории о польской системе ПРО, но у нас нет простой противовоздушной обороны. Мы оказались не слишком эффективны в убеждении наших натовских партнеров, что из-за нашего положения на восточных рубежах Альянса следует разместить у нас объекты НАТО, которые бы повысили нашу способность поражать воздушные цели. Мы с большой помпой встречали американские ракеты Patriot, а оказалось, что у них нет даже боевых боеголовок.

— Наш основной слабый пункт — это военно-морской флот?

— Несомненно. В военном смысле на Балтике мы практически не присутствуем. У нас есть несколько устаревших подлодок, а у россиян — несколько десятков современных. Я сомневаюсь, что с такими слабыми морскими силами мы способны защитить польскую буровую платформу от какой-нибудь провокации вроде атаки «экологов» или просто «зеленых человечков», не говоря уже о настоящих военных действиях.

— То есть в море мы обречены на силы устрашения, которыми наверняка располагают наши натовские союзники.

— Да, на море Альянс обладает над Россией многократным перевесом. И хотя наше участие здесь минимально, Путин не может с этим не считаться и этого не бояться. По крайней мере я на это надеюсь.

— Остаются лишь вопрос, есть ли у НАТО реальное желание использовать этот потенциал в случае воплощения в жизнь негативного сценария. Вы в этом плане оптимист?

— Каждый союз создается для того, чтобы его члены получили от него выгоды. Конечно, это не «жесткие» гарантии. В наших разговорах с партнерами по НАТО мы неоднократно слышали, что Пятая статья сформулирована так, что «мы можем вам помочь, но нигде не сказано, что мы должны это делать». Эта помощь может выглядеть по-разному: от поставок техники или боеприпасов до отправки войск. Но точно так же она может быть словесным воззванием к агрессору, чтобы тот прекратил свои действия. Мы все же убеждены, что гипотетическое нападение на территорию Польши создаст очень конкретную угрозу для наших соседей, хотя бы для немцев или чехов. Такое нападение наверняка предварялось бы вторжением в страны Балтии, так что по крайней мере по этой причине, для защиты собственных интересов, наши партнеры, наученные опытом предыдущих эпох, вступились бы в нашу защиту. Я в этом уверен.

— Как должен выглядеть ответ нашей армии на то, что происходит на Украине?

— После 1989 года, когда завершилась холодная война, воцарилась всеобщая радость, будто бы угроза из-за восточной границы уже навсегда ликвидирована. Когда я сам на международных конференциях объяснял, что все не настолько прекрасно, и что в стратегических планах НАТО следует учитывать сценарий российской агрессии, меня называли русофобом. Трагедия, которая произошла на Украине, при всех своих мрачных стонах имеет один плюс: она покончила с имиджем разумной и предсказуемой России, продемонстрировала ее истинное лицо — непредсказуемого и опасного государства. Однако ответ на российскую агрессию пока слишком слаб: не было широкомасштабных военных учений НАТО, а присутствие войск Альянса на его восточных рубежах остается символическим.

— Если бы в нынешней ситуации нам пришлось еще раз принимать решение об отказе от всеобщей воинской обязанности, какую сторону вы бы сейчас заняли?

— Давно известно, что раб не может быть хорошим солдатом. Профессиональная армия была верным шагом, только у нас эта операция закончилась на этапе профессионализации солдат. Чтобы назвать нашу армию в полной мере профессиональной, нам предстоит еще многое сделать.
Оригинал публикации: F-16 nie powstrzymają rosyjskich samolotów

Петр Влочик (Piotr Włoczyk)
«Do Rzeczy»,Польша

«Я, если хотите, энергетический спрут»

Бондарчук рассказал о российском кинопрокате и работе в Голливуде

Федор Бондарчук рассказал «Газете.Ru» о влиянии кризиса на русское кино, международном успехе «Сталинграда», съемках «Одиссея» и влиянии кризиса на киноотрасль.
Едва ли есть в российском кино человек, делающий больше, чем Федор Бондарчук? Глава питерского «Ленфильма», московского «Главкино» и собственной компании Art Pictures продолжает сниматься, продюсировать и снимать — как в России, так и за рубежом. На завершившемся в Петербурге Международном культурном форуме он руководил секцией «Кино». Бондарчук рассказал «Газете.Ru» о своих впечатлениях от работы в Голливуде над экранизацией «Одиссея» по Гомеру, международном прокате «Сталинграда», а также о том, почему Петербургу необходима Синематека, стоит ли квотировать отечественное кино и утверждать единый график релизов российских фильмов.
— На форуме вы вели открытые слушания, посвященные петербургской Синематеке. Зачем она лично вам?
— На общественных слушаниях прозвучало хорошее выражение — «места силы». Для кинематографистов такими местами были творческие объединения — такие были у Андрея Тарковского, Романа Балаяна, Никиты Михалкова, других знаковых мастеров. В Москве нет синематеки, но места силы есть — на «Стрелке», в мастерской Сергея Соловьева во ВГИКе, в Московской школе нового кино. Петербургу они тоже необходимы. Для того чтобы молодые люди приходили в кино, нужен не только журнал «Сеанс» (который появился на «Ленфильме» в 1989 году и сейчас является мозговым центром проекта «Синематеки»), но и место, куда можно прийти, получить знания и обменяться опытом.
Зачем это мне?
Во-первых, возникает очевидная синергия и коммуникация с «Ленфильмом», что для меня очень важно. Во-вторых, я всегда пытался окружить себя молодыми деятельными и неординарными людьми.
Я, если хотите, энергетический спрут, и этого не скрываю, мне нужно, чтобы вокруг меня было творческое бурление.
Сейчас, я надеюсь, последние противоречия снимаются: у города, у питерского Союза кинематографистов уже есть понимание, что Синематеку надо организовать.
— В Москве — я имею в виду у федерального Минкульта, мне кажется, такого понимания нет. Музей кино лишился президента Наума Клеймана, значительной части команды, его коллекцию собираются то ли перевозить черт-те куда — то ли в 36-й павильон ВДНХ, то ли передать в Госфильмофонд. Почему в Петербурге дела идут лучше, тут легче договориться с властями?
— Важно не путать федеральный Музей кино и региональную Синематеку. Надеюсь, что Минкультуры осознает необходимость существования большого музея. Но для такого музея с его редчайшими фондами, киноколлекцией нужно большое по площади помещение. Сам Наум Ихильевич Клейман еще полтора года назад говорил, что музею нужно где-то 15 тыс. квадратных метров. Не думаю, что павильон на ВДНХ сможет решить проблему глобально. На ВДНХ, скорее, стоит разместить московскую синематеку. И отдельно заняться решением проблемы федерального музея.
— Но я вижу, что питерские власти идут вам навстречу.
— Мне кажется, что в Питере такие инициативы реализовать легче еще в силу, как ни странно, ситуации с недвижимостью. Здесь просто больше зданий, которые находятся в распоряжении города. В Москве нашлись более важные задачи, дела, претенденты на здание в центре города. (Усмехается.) И еще: Москва, я думаю, здесь абсолютно ни при чем. Решением проблемы Музея кино должны заниматься не московские, а федеральные власти. Я предлагал Музею кино для размещения коллекции студию «Главкино» — к сожалению, мы слишком поздно подключились к этой ситуации.
Но, знаете, мне совсем не кажется, что вот лично Владимиру Мединскому кровь из носу надо было сделать плохо Музею кино.
— Тогда давайте поговорим о другой инициативе Минкульта в области кино — едином графике релизов «национальных фильмов», то есть снятых при поддержке государства. Кинопрокатчики от этого предложения в ужасе. У вас как у производителя кино какое к этому отношение?
— Насколько я понял из встреч с Владимиром Мединским на Культурном форуме, он сам разъяснил и смягчил это предложение. И огромное количество продюсеров и дистрибьюторов выдохнуло с облегчением. С другой же стороны, для русского кино, увы, необходимо «раздвигать» места и даты.
В 2014 году 82–83% репертуара — американские релизы и где-то 1% — европейское кино, конкурировать с ними в одни даты сложно. Нужно понимать: на русское кино никто и никогда не обращал внимания, подчеркиваю, никто и никогда. После разговоров, встреч, утомительных дискуссий наконец была осознана важность самой проблемы. Приведу первый пример: на последнем кинорынке в Москве мы представляли семь новых картин нашей студии. Две из них, «Батальон», сделанный совместно с Игорем Угольниковым проект, и «Духлесс 2», представляли русские дивизионы американских дистрибуционных компаний.
Так вот, я абсолютно четко вижу приоритеты этих компаний по отношению к русским фильмам в своем пакете! Это важно понимать!
Второй: на фоне фантастического давления американской продукции имеет же еще место контрпрограммирование со стороны российских кинопроизводителей, которые и между собой-то не могут договориться, и насмерть бьются за место под солнцем. Это тоже можно и нужно упорядочить.
— Ну тогда, может быть, и квоты ввести? Депутаты давно предлагают.
— Стоп. У нас квот нет. У нас нет китайской модели (в Китае в прокат выпускается около 40 иностранных фильмов в год. — «Газета.Ru»), нет «черных периодов», когда в прокатном расписании вообще нет иностранных фильмов. Нет единой государственной кинодистрибуционной компании. Нет государственных киносетей.
У нас полностью открытый рынок; вы знаете, что мы со «Сталинградом» выходили в китайский прокат по американским квотам?
Квоты мы не можем вводить еще и потому, что у нас производится очень мало кино, картин-событий — одна-две в год.
У нас просто нет контента на тот процент квотирования, который предполагается. А именно фильмы-события и собирают в кино большую часть зрителей. По этой же причине можно спокойно сесть и расписать, чтобы эти картины не пересекались с большими американскими релизами. И поверьте, в случае с серьезной национальной премьерой можно и возможно договариваться и разойтись с большими американскими фильмами, не включая убийственный для кинотеатров режим квот.
Вообще, я считаю, что надо начинать вести диалог,
разговаривать между собой, между производителями, прокатчиками и государственными структурами, отвечающими за кино. И если впереди не самые легкие времена, то самое время наконец выработать единую стратегию движения.
— Давайте про нелегкие времена. Государство в лице Минкульта и Фонда кино стало практически единственным реальным инвестором в кино. Ваша компания Art Pictures — один из лидеров рынка. Как вам кажется, наступающий кризис отразится на вашей работе — и вообще на количестве денег в киноотрасли?
— Кризис, конечно, отразится на отрасли. Хотя бы потому, что стопроцентного финансирования ни Минкульт, ни Фонд кино не предоставляют, а значит, вкладывать оставшиеся деньги станет труднее. С другой стороны, надо, чтобы «несчастье помогло». Рубль дешевеет — и в кино мы можем видеть очень любопытные последствия этого.
Например, традиционно дешевая для съемок Белоруссия подорожала — потому что цены там привязаны к доллару. Зато вперед могут выдвинуться регионы.
Например, Калининград, где снимать финансово очень комфортно, — я только что закончил там картину, потратив всего миллион долларов. С другой стороны, мы очень дорогая страна, у нас очень дорогие ставки на технику и персонал, и всему миру известно, что снимать в России очень дорого. Иными словами, мы тут немного разбалованы деньгами.
— Сейчас все говорят о якутском «кинобуме». В Якутии снимают картины с малым бюджетом или вообще без оного.
— И слава богу! В Синематеке, я надеюсь, будут собираться молодые люди, которые будут любить кино больше, чем деньги. У меня была очень интересная встреча с Дарреном Аронофски (лауреат «Оскара», режиссер таких фильмов, как «Реквием по мечте», «Рестлер» и «Черный лебедь». — «Газета.Ru»). Я стал расспрашивать его про одну из самых ранних и странных картин — «Пи». И, в частности, спросил, как и за сколько он снял ее. Он назвал сумму в $40 тыс. Я не поверил своим ушам! Я недавно помогал молодому режиссеру с одной короткометражкой — она стоила €70 тыс.
— Хорошо, вернемся к национальному кино. У российского кинематографа есть «Левиафан» Андрея Звягинцева, который ездит по всем фестивалям и даже претендует на «Оскар». И есть «Сталинград» — в общем, главное национальное кино, с его рекордными сборами. Два отдельных эпизода, две истории успеха, которые не складываются в «систему успеха», которая явно существует в Голливуде. У вас на студии есть какие-то технологии «изготовления успехов»?
— Не будем питать иллюзий, такие успехи — штучный товар, что у нас, что за рубежом. Другое дело, что, когда такие победы, как «Левиафан» или «Сталинград», случаются, многие амбициозные молодые люди начинают подробно исследовать и пытаться воспользоваться этим опытом. Я вот прошел этот путь, все шишки собрал — теперь за мной легче идти. (Смеется.)
На самом деле секрет — образование, причем обоих родов. Самостоятельное — для этого нужны синематеки, хотя бы в городах-миллионниках для начала, и функционирующий Музей кино. И институциональное — для этого нужны киношколы. Должно происходить, во-первых, заражение кино — этому делу служил Музей кино, и теперь, будем надеяться, послужит Синематека. И должна быть школа — то есть место, где из людей заинтересованных и зараженных готовят профессионалов. У всех на «Ленфильме» были большие планы на кадры, которые готовит петербургский Университет кино и телевидения, но, честно скажу, эти надежды не оправдались и качество образования там плохое. Моя альма-матер ВГИК давно на пути хорошей трансформации, оттуда приходят толковые люди — и этому мы во многом обязаны непререкаемому авторитету ректора Владимира Малышева.
— Как воспринимали в международном прокате ваш «Сталинград»?
— Как русскую диковинку. Думаю, точно так их в свое время удивлял «Крадущийся тигр, затаившийся дракон». Они не могли себе представить, что у русского фильма будет такая… «картинка». Для них российское кино — это по-прежнему определенный набор устоявшихся представлений из истории кино: Эйзенштейн с Потемкинской лестницей, «Летят журавли», Тарковский с «Ностальгией».
— Вы сейчас начали работу над проектом «Одиссей» по Гомеру для Warner Bros. Насколько для вас разнятся ощущения от запуска в Голливуде по сравнению с теми картинами, которые вы делаете в России?
— Ну… это две разные планеты. Две по-разному работающие машины. Я попал в большой Голливуд, где все стоит каких-то немыслимых денег и все «несут себя» — от большого топ-менеджера до техника камеры. Все невероятно важно и невероятно дорого.
Общение с главой компании напоминает обряд инициации, своего рода восхождение к святая святых.
Тебя ведут по ступеням: сначала ты общаешься с креативным продюсером, потом с исполнительным, на каждой ступени подготовка, пока наконец тебя не приглашают к главе производства (все кабинеты первых лиц устроены как дома, то есть не как офис в привычном его понимании). И вот после этой «домашней» встречи ты, окрыленный, провожаемый взглядами настоящих статуэток «Оскар», идешь завоевывать вершины. И от постоянной концентрации, честно говоря, взрывается голова. И есть одно важнейшее условие, без которого они даже не начинают разговор с тобой, — это зрительский успех твоего фильма у себя на родине.

Алексей Крижевский