Этого человека помнят и чтят многие курсанты-выпускники Харьковского Высшего Военного Авиационного Училища Лётчиков. Кажется, незабываемые его фразы и поучения врезались в память навсегда! На всю жизнь запомнился и скрип его левого хромового сапога рано утречком перед подъёмом…

       Прошло много-много лет… Каждый выпуск, встречаясь в юбилеи, всегда приглашает на свои встречи этого высокого и по-прежнему стройного, удивительно скромного военного пенсионера, фронтовика, ветерана училища, ставшего подлинной легендой Харьковского ВВАУЛ. На таких встречах к нему подходит каждый офицер. Не зависимо от своего воинского звания, вытягивается перед ним, представляется, благодарит за науку жить, служить достойно и считает за честь пожать его руку.

       Кто же это такой?

       Наверное, депутат, президент, известный генерал, герой-лётчик?

       Ни за что не догадаетесь!

       Потому что это был самый главный человек на курсе. Это был… 

 

 

СТАРШИНА

(О старшине теоретических курсов ХВВАУЛ Владимире Арсеньевиче Муллере)

 

      «Дорогая мамочка! — писал я письмо на родину в свободное от службы время. — Привет из Советской армии! Всё чему ты меня учила двадцать лет до армии: чистить зубы, картошку и обувь, застилать кровать и мыть пол, стирать и гладить одежду, меня научил старшина за два дня…»

Андрей ТЕСЛЕНКО-2, «Как я поступал в Вышку»

 

       Володя Муллер родился 22 декабря 1926 года (по паспорту – 15 июня 1927 года) в семье военнослужащего в городе Змиёве Харьковской области. Более поздняя регистрация рождения сына, по-видимому, связана с тем, что тогда было голодно, плохое медицинское обеспечение населения, многие детишки не выживали; и плюс ко всему, возможно, родители хотели, чтобы сын на полгода позже пошёл в армию.

      В связи с переводом по службе отца – а он был политруком и большевиком до мозга костей – в 1934 г. пошёл в школу уже в городе Чугуеве.

      В 1941 году после начала Великой Отечественной войны, оказался на оккупированной территории. А получилось так. Немцы быстро приближались к Харькову. Отступление наших войск шло повсеместно. Отец, отпросившись у командования, заехал домой, чтобы эвакуировать семью. Но мать Володи слегла, серьёзно болела и не могла ехать. Отец, погрузив в машину семью другого офицера, простившись с родными, уехал.

      Харьковская область оказалась оккупированной. К семье политрука сразу же отношение соседей изменилось. С Муллерами старались не общаться. А были и такие, что плевали в след. («Проклятые коммуняки!») В дом часто наведывались и комендатура, и полицаи из местных. Володя Муллер, как старший, уже был занесен в списки на отправку для работы в Германию. В декабре 1941 г., чтобы не попасть в число отправленных в фатерланд, простившись с матерью и забрав младшего брата Бориса, пошли в направлении фронта. Однако в селе Граково при попытке перейти линию фронта, которая проходила тогда по реке Северский Донец, немцы схватили мальчишек, посчитали партизанами и бросили в бывший амбар, где находились советские военнопленные. Держали там до вечера, потом построили в колонну вывели на железную дорогу и направили вдоль насыпи в Чугуев.

      На одном из привалов, не доходя Малиновки Чугуевского района, какой-то сержант Красной Армии, подсев к братьям и посматривая на конвоиров, тихо сказал:

      — Ребята, держитесь меня, будем бежать!

      Подростки от него и не отставали. Когда на одном из привалов заметили, что конвойный начал в кустах справлять малую нужду, мальчишки с сержантом и сбежали.

И вернулись домой. Старались не попадать на глаза ни местным, ни полицаям.

 

 

      В 1943 году первый раз был освобожден Чугуев, а затем немцы повторно захватили город. Володя с братом Борисом опять бежали к нашим. Линия фронта ещё не стабилизировалась, и мальчики перешли её на сей раз без приключений.

      В селе Волохов Яр (Чугуевский район) обратились к военному комиссару и он отправил беглецов на попутной машине в Купянск. Комендант Купянска долго расспрашивал о родителях, о том, как мальчики здесь оказались (дело в том, что фашисты уже тогда практиковали обучать ведению разведки малолеток), дал команду накормить ребят и отправить в совхоз им. Парижской коммуны в г. Купянске. Там братья и находились до повторного освобождения Чугуева в августе 1943 года.

 

      С 1943 года были «сыновьями полка» в истребительном батальоне из местных жителей (ополчение), который охранял заводы, фабрики и др. промышленные объекты. Одновременно Володя, как старший, работал в госпитале, который находился на территории Чугуевского училища. Помогал санитарам ухаживать за ранеными. Трёхэтажное здание наших курсантских казарм очень хорошо подходило к размещению эвакуационного госпиталя. В основном там лежали легкораненные. Но иногда хирурги делали безотлагательные операции и за такими раненными требовался уход. Вот смышлёного, расторопного и старательного мальчишку и пристроили туда.

      В декабре 1944 года Владимир Муллер по его рапорту (ещё до наступления совершеннолетия) был призван в ряды Красной Армии, с которой впоследствии связал всю свою взрослую жизнь. Поначалу он попал в зенитно-артиллерийский полк, который находился на берегу Днепра и охранял от налётов вражеской авиации и диверсантов железнодорожный мост. Прослужил там до конца Отечественной Войны. Сперва немцы устраивали налёты на мост и приходилось отбивать атаки бомбардировщиков. Но по мере откатывания фронта дальше, на Запад, таких налётов становились всё меньше, а затем прекратились и вовсе! Однако боеготовность батареи поддерживалась на должном уровне.

      — Вы спрашиваете о дедовщине у нас тогда? — щурится ветеран войны и воинской службы Владимир Арсеньевич Муллер, глядя на меня. — Да не было никакой дедовщины! Вот привозят снаряды, надо разгружать вагоны. Пытаешься всё делать наравне со всеми. Неудобно как-то сачковать. А меня более старшие и опытные бойцы отстраняют: мол, сами справимся, надорвёшься, Вовка! Меня даже это обижало – что я, не такой, как все? Как только мои наставники отвернутся, и я схвачу с кем-то снарядный ящик или мешок продовольствия…

      В 1945 году, уже после Победы над фашистской Германией полк был подготовлен для отправки на Дальний Восток для войны с японцами, но этот приказ был отменён и эту воинскую часть срочно отправили в Азербайджан на станцию Насосная. Там рядовой Муллер до 1951 года уже был в артиллерийском расчёте шестым номером.

      — Владимир Арсеньевич, а что такое «шестой номер»? — интересуюсь.

      — Номер один в расчёте обнаруживает цель и наводит на неё орудие по азимуту, он же после прицеливания открывает огонь. Второй номер наводит прицел на цель по углу места. Третий определяет дальность и высоту цели и даёт команду по установке этих данных на взрывателе. Я был шестым номером, который эти данные ключом и вводили на самом снаряде. Готовый боезапас передавался пятому номеру, который подавал его в затвор. А четвёртый номер закрывал казённую часть и снимал орудие с предохранителя. Теперь командир расчёта мог стрелять. В общем, у каждого бойца орудийного расчёта была ответственная задача.

 

    Вроде бы и война закончилась. Но она всё же дала о себе знать и зацепила своим крылом молодого артеллериста-зенитчика. Однажды, когда они ехали по хозяйственным нуждам по Военно-грузинской дороге, под автомобилем взорвалась мина, видимо, установленная диверсантами. Многие бойцы погибли, Владимир был контужен – его взрывом бросило в кузове лицом на борт и перебило нос. Месяц лежал в госпитале. Лицо складывали хирурги по кусочкам. Вот с тех пор горбинка на носу и осталась…

      В увольнение ходили в город. А в одном модуле с ними жили лётчики соседнего авиаполка. Зенитчики с ними дружили…

      — Нина Гавриловна, — обращаюсь я к жене и верной боевой подруге Владимира Арсеньевича. — А как вы познакомились?

      — Ой! Меня моя тётка от родителей в городок забрала. Сама-то я из казачек. «Что ты, говорит, будешь в селе делать? Поехали в город!» Ну и поехали! Пообвыклась я, на танцы с девчатами ходила. Познакомилась я там с одним лётчиком, старшим лейтенантом. Ухаживал он за мной, ухаживал. А потом говорит, что на неделю в командировку улетает! Ну, я жду его! А мне на другой день девчонки говорят, что никуда он не улетел! А на танцах его снова видели. «Ну, думаю, ладно! Ты – так, и я – тоже так!» Тут Вова мне и подвернулся. Познакомились. Он меня и увёл от лётчика!

      Владимир Арсеньевич выслушал жену, не перебивая. (Я заметил: наш старшина умеет слушать! Даже если что-то не так, с чем-то не согласен – никогда не станет перебивать, поправлять. Выслушает до конца, а затем расскажет по-своему.) Вот и сейчас. Послушал-послушал, а потом и говорит:

      — Всё было не так! — крутит Муллер свой знаменитый ус.

      — Вот всегда так! — всплеснула руками Нина Гавриловна. — Что не скажешь, всё не так!

      — Тот лётчик, такой был пройдоха, дал мЕне записку и попросил отнести его девушке по такому-то адресу. Ну, я и пошёл по-дружески. А девушку эту звали Нина. Я передал записку, мы с Ниной погуляли. Смотрю – девчонка самостоятельная, с характером, хозяйственная, за словом в карман не лезет, гордая… Так я и увёл её от того лётчика!

      — Это да! Так и было! — наклоняется ко мне Нина Гавриловна. — Тогда, в 1949 году и поженились!.. Вот взял и увёл от лётчика! Если б вы знали, какой он противный!

      — Мы не знаем?! — делано таращу я глаза. — А кому же это ещё знать, как не нам, курсантам нашего старшины!! Вы бы слышали, как противно скрипел его левый сапог перед подъёмом по утрам! Но если бы он не был таким «противным», нас бы, наверное, на треть меньше выпустилось из училища!

      Нина Гавриловна кладёт свою голову на плечо мужа:

      — Да! Вредина! Видишь, и люди говорят!

      — А чего же ты с противным живёшь уже шестьдесят второй год? — смеётся Владимир Арсеньевич.

      — Да потому что другие мужики, наверное, ещё хуже, чем ты!

      Мы все смеёмся.

 

      …На станции Насосная в той самой зенитно-артеллерийской батарее Володя Муллер и прослужил всю срочную службу.

      В 1950 году у Муллеров родился первенец Валерик.

      А через год наш будущий старшина демобилизовался, приехал с женой и сынишкой домой к родителям в Чугуев. Надо было как-то устраиваться, старательностью Владимир Муллер не был обделён, да и служба и армейский порядок ему нравился. Начал подумывать, как устроиться на сверхсрочную. Благо рядом танковая дивизия стояла! А тут пришёл приказ Военного Министра СССР Маршала Василевского – всех сверхсрочников направлять служить за границу, так сказать, в «страны народной демократии».

      Владимир Арсеньевич вспоминает:

      — Это сейчас там служить хорошо и в материальном плане тоже. А тогда там же была разруха, голодно – только война закончилась! Очень не хотелось туда ехать! Ну, вызвали меня в военкомат. От других я уже знаю, зачем. Иду. В дверях сталкиваюсь с капитаном. «Вы, — говорит, — куда?» — «Да вот, вызвали! Хотят за границу отправить!» — «А вы не хотите туда ехать? А служить в авиации хотите?» Берёт меня за руку, заводит в военкомат и отбивает меня от заграницы. Получаю направление в Чугуевское авиационное училище сверхсрочником-водителем.

      Очень скоро, заметив прилежание старшины Муллера, его переводят в роту охраны командиром взвода, затем назначают старшиной автороты. В этом качестве Владимир Арсеньевич побывал практически на всех полевых аэродромах: в Граково (служил в том полку), Щенячье, Таволжанка, Шевченково, Базалеевка, хутор Благодатный, Левковка (здесь немцы трудом наших военнопленных положили даже кирпичную ВВП, на которой, кстати, когда мы в 1973 году летали на третьем курсе, была стоянка спецмашин) – всё это были боевые аэродромы, с которых летали и немцы, и мы! А после войны эти точки были переданы Чугуевскому военному авиационному училищу лётчиков-истребителей. Сперва там были укатанные грунтовые полосы, потом стали стелить металлические, разборные.

      — Рано утром, часика в четыре прибываю в казарму, поднимаю командиров отделений, затем бойцов. Проверка наличия людей, утренний осмотр, затем строем веду на завтрак и в автопарк. И колонной едем на аэродром. Докладываю о готовности автороты к обеспечению лётной смены руководителю полётами. А РП тогда были командиры полков, эскадрилий и их заместители. Все они меня знали.

 

      Часов в девять приезжает командир автороты. Поздоровается со старшиной и говорит: «Иди, отдыхай! Я тут уже сам!» А куда отдыхать? Если надо уже ехать за завтраком для техников, потом за вторым завтраком для лётчиков, далее за обедом для пилотов, техников и солдат!

      — Летали тогда много, почти каждый день. И по субботам тоже, — говорит Владимир Арсеньевич. — Ну, и всё время на полётах. На парковых днях – в автопарке. Вечером надо уложить личный состав. А на завтра – всё по-новой. Ну и баня, порядок, дисциплина. С командиром роты и взводными держали её крепко! Ну, и чтобы нарушений не было… Однажды проверяю личный состав ночью по койкам – нет троих бойцов! Вместо них – свёрнутые шинели под одеялом! Все лежат только под простынями – жарко, а трое «укрылись» одеялами! Ну, я и вычислил их. Вызываю дежурного – где? «Не знаю, товарищ старшина!» — мнётся он. «Значит, так! Не скажешь – через командира роты оформлю на гауптвахту!» На «губу» дежурный не захотел и на ушко старшине прошептал адрес, по которому этих самовольщиков нужно было вызывать, если будет тревога. Я беру водителя, машину, двух дневальных и в Чугуев по этому адресу. Стучу. На пороге полураздетая девица из местных «прости господи». «Ничего не знаю! Никого нет!» Я ей: «Ага! Нет, говоришь? Тогда я оставляю здесь дневальных, а сам сейчас еду в комендатуру, беру взвод солдат, помощника коменданта и будем у тебя проводить обыск!» Все тут же сразу нашлись! «Забирайте своих! Они уже никакие! По два пистона поставили и спать! Тоже мне, вояки! Спать можно и в казарме!»

 

      Был и такой случай. В Граково старшина обнаружил, что по вечерам трое пропадают из расположения. Где, куда? Оказалось, переодеваются и по гражданке идут пешком до станции, что в шести километрах. И в 20.30 садятся на пригородный поезд. Тогда электричек не было ещё. Едут до Шевченково. Вдвоём разводят на игру в карты какого-нибудь лоха. Тут подходит четвёртый, вроде как они незнакомы и включается в игру, всё время проигрывает. А когда лох поверил в свою удачу и поднял ставки тут они – четвёртый и лох – проигрываются в пух! Эти двое с кипой денег уходят в другой вагон, а четвёртый начинает сокрушаться, что тоже проиграл и утешает лоха, что, мол, он больше в проигрыше…

      В Шевченково втроём выходят. Лох в прострации от проигранных денег едет дальше, а бойцы пересаживаются на поезд в обратную сторону и, если повезёт, ещё кого-нибудь разводят.

      — Ну, я и отловил своих «игроков», подъехав на машине к станции Граково, привёз в гарнизон. Получили они у меня сполна. А потом каждый день давал им какое-нибудь задание и до 20.30 держал у себя в поле зрении – чтобы, значит, на поезд они не успевали. И лишь потом уходил домой… Командиру роты? Нет, не говорил! А зачем? У меня и так всё слажено! Пообещал тем картёжникам, что доложу комроты, если смоются от меня ещё! Так я их на своём крючке и держал!

      Владимир Арсеньевич смотрит задумчиво в окно. А потом замечает:

      — Личный состав любит, чтобы у командира и старшины всё было под контролем! А, может, и не любит! Но если под контролем, то и нарушений не бывает!

      — Мгм! — вступает в разговор Нина Гавриловна. — Казарма, автопарк, аэродром! Мы его с детьми и не видели! Всё воспитание на мне! И главное – если он дома, не даёт даже шлёпнуть ребёнка, когда заслужил и надо это делать! Они у него всегда защиты искали, за него прятались! На меня отцу жаловались, что, мол, по заднице ремешком сегодня дала! И даже обещали: «Всё папке расскажем!»

      — Да, — соглашается Владимир Арсеньевич, — ни разу ни на одного из сыновей руку не поднял!

      — Это он правду говорит! Ни разу! — подтверждает супруга. — Однажды наградили Володю ко Дню Победы часами-будильником. Тогда это было большой редкостью, в магазинах никаких часов не достать! Ну, Валерик, наш старшенький, крутил их крутил и уронил на моих глазах. Будильник вдребезги, так колёсики, пружинка, стрелки от него и разлетелись! Начала я его наказывать, Валерка вырвался и к отцу убежал – в воскресенье дело было. Я с ремнём к нему – будильник жалко! Совсем новый! И ни у кого не было – только у нас! «Не трогай, говорит, сына! Не дам бить! Меня наградили, наживём ещё!» И отобрал ремень!

      В 1960 году родился второй сыночек Игорёк.

 

      А в 1964 году началась очередная хрущёвская реорганизация в армии, идёт повальное сокращение штатов. Но со столь опытным сверхсрочником расставаться не спешат.

И старшину Муллера для дальнейшего прохождения службы направляют служить в Луганское военное авиаучилище штурманов.

      — Ну что делать? Служба есть служба, — повествует Владимир Арсеньевич. — Обговорили с женой, когда буду приезжать, когда заберу их туда. Иду в штаб получать документы. А начстрой говорит, что меня хотел видеть начальник Харьковского лётного училища генерал-майор авиации Гроховецкий Г.И. Непривычно для меня такое внимание. Я генерала видел разве что на построениях, ну, на полёты он приезжал… Однажды с комиссией из Киева был у меня в казарме, благодарность я тогда за порядок и дисциплину в роте получил в приказе… Я, конечно, тут же затянул портупею потуже, расправил погоны, на улице щёточкой и гуталином подчистил хромовые сапоги.

      — Ну, скоро ты? — торопит кадровик. — Генерал ждёт!

      Поднялись они на второй этаж, начальник строевого отдела зашёл к генералу доложиться и старшину затем зовёт. Заходит Муллер. Представляется. Генерал Гроховецкий выходит из-за стола, руку протягивает. Усаживаются. Расспрашивает про службу, про дисциплину в роте среди бойцов, о здоровье, о семье. А старшина держится настороженно, никак в толк не возьмёт: зачем это он понадобился генералу?

      — Хочешь остаться в Харьковском училище служить?

      — Конечно, товарищ генерал! Я уже здесь привык, жильё у меня тут, семья.

      — Очень хорошо! Только поставлю-ка я тебя старшиной второго теоретического курса у курсантов!

      Старшина Муллер и опешил! Многое передумал, пока сапоги на улице чистил да в кабинет к генералу поднимался, но такого!..

      — Товарищ генерал! Я не смогу быть старшиной у курсантов! Я никогда с курсантами дел не имел. Ну, видел их на полётах! Ну, со стороны слышал, как лётчики-инструкторы за провинность взыскивали… Но я… Они же будут офицеры! Они летали! А я кто для них? Нет, товарищ генерал! Лучше в Луганск!

      — Ты погоди, старшина! Я тоже – боевой генерал, не имел дел с курсантами, разве что, сам им был!..

      — Вот! Товарищ генерал, а я-то курсантом не был!

      — Я тебе это и не нужно! У тебя опыт службы, ты – фронтовик!

      — Так здесь, товарищ генерал, другое! Они летали, а я нет! И никогда не буду!

      — Тебя что, на истребителе покатать? — смеётся начальник училища. — Ну и что, что они летали! А тебе не это нужно! Ты мне там, на курсе, главное – дисциплину наладь, порядок наведи! Чтобы узнали, каков должен быть порядок в казарме, как службу правильно нести во внутреннем наряде да карауле! Оружие и имущество чтобы было в целости и сохранности, не разбазаривали!

      — Не! Товарищ генерал, отправляйте мЕне в Луганск! С солдатами могу – я знаю эту службу! С курсантами… Да ни в жисть! Извините, товарищ генерал!

      И старшина Муллер поднимается. 

 

      — Садись, старшина! Я тебя ещё не отпускал! Ты пойми: мне на этой должности нужен толковый сверхсрочник! Вот вчера троих разгильдяев с твоего будущего курса через совет училища пропустили и отчислили – запили, сутками в казарме не появлялись! Упустили их мы, командиры! Вот не могу подобрать толкового старшину, чтобы был первым помощником у начальника курса! Или попадается вор – начинает армейские и лётные шмотки, постельные принадлежности толкать на рынке, или дисциплину крепить не может! Либо закрутит гайки так, что его весь курс ненавидит, либо со всеми вась-вась – авторитета никакого нет, всё начальник курса решает. А без толкового старшины вся служба разваливается! И учить их некому! А ты – фронтовик, в роте охраны служил, службу знаешь! Ты справишься!

      — Да товарищ генерал! Говорят, с курсантами только инструктора и справляются, потому как летать их учат! А они, бывает, и пьют, и в самоход ходят! Сами же говорите!

      — Да! И пьют, бывает, и по девкам по ночам бегают! Тоже бывает! — смеётся генерал Гроховецкий. — Они же молодые ребята! Сам таким был! Только из-под маминого крыла выскочили, без опеки остались! А куда без этого? Всё хочется попробовать! И папироску, и самогон, и девочку тоже! Чтобы побыстрее самоутвердиться, взрослым себя почувствовать! А родителей рядом нет, чтобы штаны спустили и хорошо по голой заднице надавали! Вот ты и будешь им – и папой, и мамой. Чтобы водку, походя, по поводу и без не трескали! Мальчишки ведь! Сопьются! Чтобы в самоходах сутками не пропадали и с триппером в казарму не возвращались! Тут ты станешь первым помощником начальника курса! Курсом будут командовать: начальник курса и ты! Даже не так! Ты и начальник курса! Командиры взводов – им только их взводы подчиняется! У лётчика-инструктора – только его экипаж! А у тебя под началом курсанты всего курса! Ты дисциплину мне наладь, порядок! Пока инструкторы за них не взялись! Во всём тебе будет моя поддержка! Скажешь, посадить такого-то размандяя на гауптвахту – посажу, не задумываясь! На сколько скажешь – столько и будет сидеть! Двоих скажешь – двое там будут! Хоть десять! Я знаю: ты порядочный сверхсрочник и этим злоупотреблять не будешь!

      — Я… — хотел, было, снова что-то возразить старшина.

      — Ты же был командиром взвода в роте охраны?

      — Так точно!

      — Вот это другой разговор! Вот и договорились! Получай второй курс! Принимай оружие, имущество и за дело! Лепи из них настоящих офицеров!

      Генерал встал, и старшина Муллер поднялся со своего места. Гроховецкий переходит за свой стол, попутно говоря начальнику строевого отдела:

      — Пиши приказ и сразу мне на подпись!

      — Есть! — чеканит кадровик.

      И кивает старшине на дверь: пошли, мол!

      — Но, товарищ генерал… — с мольбой, разве что не стонет, новоиспечённый старшина второго теоретического курса курсантов. Ну, никак не видел он себя в роли старшины у будущих офицеров-военных лётчиков!

      Генерал устало отрывается от своих бумаг:

      — Ты ещё здесь? Я думал, ты уже в казарме службу налаживаешь, разгильдяев рихтуешь, курсантские карабины и имущество принимаешь! — И тут он обратился к старшине по имени: — Всё, Володя! Вопрос решён! Что нужно – обращайся, всё дам!

      Я смеюсь, вживую представляя эту картину.

      — Так я стал старшиной курса у курсантов!

      — Владимир Арсеньевич! Рассказывайте, рассказывайте! А дальше-то, что было? Как вы входили в должность? Как курс принимали? Как курсанты встретили?

      — Как встретили? — улыбается наш старшина. — А вот как! Иду, значит, я в казарму…

 

      Идёт наш старшина в казарму, поднимается на третий этаж. Дневальный у тумбочки книжечку почитывает. Прошёл старшина мимо него – тот только исподлобья посмотрел, вяло поприветствовал, не остановил, не спросил, кто и зачем. Возвращается Муллер, спрашивает:

      — Где курсанты?

      — На занятиях. Где им ещё быть?

      — Начальник курса на месте?

      — Нет его в казарме.

       — А ваш старшина?

       — Там, где и начальник курса!

       — То есть, где?

       — То есть отсутствующий!

       — А дежурный по курсу?

       — Где-то здесь!

       — Где, здесь?

      — Да что вы ко мне привязались, товарищ старшина? В каптёрке ищите!

      А кладовая (каптёрка) та сразу за коридорчиком дневального. Старшина открывает дверь, а оттуда смог на него пережареного мяса и горелого масла. Дежурный и ещё два курсанта, по-видимому, дневальные, на электроплитке курочку жарят.

      — Что здесь происходит? — спрашивает Муллер. — Кто дежурный?

      Младший сержант со скомканной повязкой дежурного на рукаве и штык-ножом на ремне поворачивается и так вежливо-вежливо, лениво-лениво говорит:

      — На х*! Идите на х*, товарищ старшина!

      — Что-о?! Ах ты щенок!.. 

      Ну и стоит дневальный на тумбочке, продолжает читать интересную книжку. Тут слышит из каптёрки шум, крик («А для менЕ Ет – х*рня, товарищи курсанты!»), какая-то возня с мебелью, звук падающего тела. Брови у дневального прыгают вверх, распахивается дверь каптёрки и оттуда один за другим вылетают дежурный, дневальный… Затем вскрик ещё одного курсанта: «Я сам, товарищ старшина! Только не бейте в глаз – меня спишут с лётной работы!» После этого пулей выскакивает в коридор и этот курсач, однако на вылете и его достаёт хромовый сапог старшины под задницу. И тут же им вслед несётся недожаренная курочка и электроплитка.

      — Убрать! — произнеслось спокойно, но требовательно. И дверь каптёрки захлопывается.

 

      Дневальный, что сам выскочил из кладовой, стоя, потирает задницу.

       Младший сержант сидит на полу, подвигал рукой свою челюсть – вроде на месте. Потом решительно:

       — Ну всё! Щас я его убью!

       Второй курсант тоже на полу, держась за быстро вспыхивающий фингал под глазом, осторожно замечает:

       — Погоди! Надо сперва выяснить, кто это такой! А потом мы его вместе убьём!

      — А! — говорит дневальный у тумбочки. — Это, наверное, наш новый старшина курса! Звонили со строевого отдела! Мюллер какой-то! Сказали – фронтовик!

      Все трое в один голос, получилось:

       — Фронтовик?

       Младший сержант:

       — Старшина? Ку-курса?

       Дневальный с подбитым глазом:

       — Слышь! Давай мы его убивать не будем! Старшина курса всё-таки! Он же нас потом выдерет!..

      — Да пошёл ты, со своими подколками! — разозлился дежурный по курсу. — Твою мать! А я его на хрен послал!..

      — Аж целых два раза!

      — Заткнись! Ну, писец мне теперь! Гроховецкий выгонит с училища в два счёта! — И к дневальному у тумбочки: — Балбес! Что ж ты мне сразу не сказал?!   

      Тут появляется «старый» старшина Цугерей, который должен сдавать курс Муллеру:

      — Новый старшина не появлялся?

      Глазами натыкается на дежурного по курсу и двух дневальных на полу:

      — А! Вы уже познакомились?

      — По-по-познакомились!

      В обед на построение курса прибыл генерал Гроховецкий и совместно с начальником курса капитаном Бережным представили нового старшину:

      — В общем, старшина сверхсрочной службы Муллер – ваш командир, начальник и учитель! Все его приказы и распоряжения… даже просьбы должны выполняться курсантами неукоснительно! В отсутствие офицеров курса он – ваш бог, царь и воинский начальник! И если он на кого из вас пожалуется, спишу с лётной работы к чёртовой матери! Или на гауптвахту, скажет, кого определить – сидеть вам там, не пересидеть! Отстанете по программе и тоже будете списаны! Здесь вам не партизанский отряд, а регулярная Советская Армия! Я распорядился старшине: навести на курсе жёсткий порядок! Я правильно говорю, товарищ старшина? Он будет выполнять мой приказ! Так! Кого для начала определяем под арест?

      Владимир Арсеньевич продолжает рассказ:

      — Поворачиваю голову и встречаюсь взглядом с глазами стоящего чуть в стороне дежурного по курсу. На его лице смесь ужаса и просьбы – Гроховецкого и уважали, и побаивались. «Никого, товарищ генерал! — говорю после секундного молчания. — Пока не за что!»

      — Жаль! — говорит генерал. — Лучше, когда личный состав учится на ошибках своих товарищей! В общем, ты, старшина, что нужно – ко мне обращайся! Кто не будет подчиняться, всех спишу к хренам! Мне такие офицеры и даром не нужны! Потому как, лётчики-истребители – это, прежде всего дисциплина, а не кто во что горазд: «за родину – и в облака!» Научитесь выполнять приказы старшины курса – значит и приказы командования выполните! Нет – к х* на гражданку! Всем всё ясно?

      Строй хором, уныло и немного в разнобой:

      — Так точно, товарищ генерал!

      И под команду «Курс, смирно!» Гроховецкий пошёл к выходу. Начальник курса и новый старшина следом.

      Перед дневальным начальник училища притормаживает:

      — Что за вид, курсант? Откуда фингал под глазом?

      — Поскользнулся и упал, товарищ генерал! В зеркало смотрю – «фонарь»!

      — Да ещё ж зимы нет, умник! Из-за пичужки какой, небось, получил в глаз?

      — Так точно, товарищ генерал! Из-за курочки! — чеканит ответы дневальный, держит руку у головного убора и косится в сторону Муллера.

      — Вдвоём, что ли, не поделили?

      — Втроём, товарищ генерал!

      — Втроём натягивали одну? Ну и ну!

      — Но тут появился бывший фронтовик и… вот, пожалуйста! — показывает рукой на фингал, затем руку снова к пилотке.

       — Как?! — вскидывает брови начальник училища. — Ещё и четвёртый был?

       — Он позже пришёл! Представляете, товарищ генерал? Такой гад оказался! И сам не гам, и другим не дал! Всю обедню нам испортил!

      — Ну и времена, ну и нравы! Головы друг другу скоро поотрываете из-за этих баб! Разберись, старшина! Чтобы я про «курей» на курсе больше ничего не слышал! — генерал махнул рукой и вышел.

      — Больше не услышите, товарищ генерал! — пообещал Муллер. А сам украдкой показал дневальному свой фронтовой кулак.

 

      После вечерней проверки сменившийся суточный наряд (дежурный и оба дневальных) скромно постучали, зашли в каптёрку и попросили у В. Муллера прощения.

      — Ладно! Посмотрим, как будете нести службу дальше!

      — Вы… это… товарищ старшина… — топчется младший сержант, дождался, пока останется один на один со старшиной. — Спасибо, что Гроховецкому ничего не рассказали!..

      Мы за столом смеёмся в очередной раз.

      — Потом этот сержант мЕне хорошо помогал в наведении на курсе порядка. Хороший парень оказался! Кстати, это был первый и последний раз, когда я поднял руку на подчинённых! Но и посылать меня до этого и после никто не смел!

      Раньше как было? К старому старшине Цугерею курсанты обращались снисходительно, едва соблюдая устав:

       — Старшина, я парадку взял!

       После «ввода в строй» в качестве старшины, когда Владимир Арсеньевич и порядок на курсе навёл сам, и не доложил о вызывающем поведении дежурного начальнику училища генералу Гроховецкому (а ведь мог!), старшину Муллера зауважал весь курс! Курсанты обращались к новому старшине курса только почтительно-вежливо:

       — Товарищ старшина, разрешите обратиться?

       — Товарищ старшина, прошу разрешения <войти>!

       — Товарищ старшина, можно взять парадку?

       Так, с 1964 года и пошла служба В.А. Муллера старшиной теоретических 1го и 2го курсов Харьковского ВВАУЛ.

 

      — Поначалу пришлось повозиться, — вспоминает Владимир Арсеньевич. — И казарму заставил выдраить, все стёкла вставили и окна перед зимой покрасили, полы. С помощью начальника училища поменяли всю сантехнику. (Обещал ведь всё дать! Ну, давайте теперь, товарищ генерал!) И затянуло, закрутилось. А когда на следующий год мЕне дали под команду 1й курс, тут я уже стал лепить из них настоящих военных! Чистота в казарме должна быть идеальная, полы выметены и надраены, в умывальнике крантики и раковины сияют, в туалетах без запаха. Заправка коечек образцовая, днём на койках никто не должен ни лежать (кроме отдыхающей смены наряда), ни сидеть, табуреточки выровнены так, что любо-дорого старшине посмотреть. Шинели на вешалке аккуратно заправлены, в каптёрке у тебя порядок, и ты знаешь, где и что у тебЕ лежитЬ. Обувь у курсантов блестит, подворотнички свежие, бляхи на ремнях и пуговицы после чистки асидолом горят; ноготочки на руках и ногах аккуратненько подрезаны, зубы почищены, лица умытые, руки чистые, а под головным убором соответствующая короткая стрижка. Личный состав в свой день помыт, бельё нательное и постельное свежие. Вот о белье! Раньше как было? Постельное бельё сдали в прачечную своё, а получили, какое выдали. Не, не пойдётЬ! Своё бельё сдали, своё и получить должны! Я его под роспись на складе для курсантов получал первой категории! Стал клеймить курсовое бельё буковкой «Н». Все в прачечной потом знали: раз с «Н» – это постельное бельё с курса старшины Муллера! И форма одежды! Учи курсантов любить форму своего рода войск, носить её с гордостью, аккуратно и бережно. Следи за тем, чтобы обмундирование своевременно было выстирано и выглажено, на первом курсе особенно, ибо раньше этих мальчиков обстировали и обглаживали мамы или там бабушки. Не допускай вольностей в ношении формы! Запустишь – быть беде, он потом думает, что ему позволено всё, с правильного ношения военной формы и начинается дисциплина. Полученное обмундирование помоги курсанту подогнать по его росту и фигуре. Он – первогодок, ничего не знает, только в кино всё и видел. А там покажут не всё и не так, разве что лихо честь отдавать научат, и то неправильно! Не сделаешь это, не подгонишь ему форму после получения – он сам начнёт вносить поправки, не дозволенные уставом и приказами, так как пугалом огородным курсант ходить не захочетЬ, а за нарушения им формы одежды спросят потом с тебя! Дневальные у тумбочки не книжки читают, а несутЬ службу и никого не боятся останавливать! На курсе должны появляться только те лица, которых внутренний наряд знает! Не знает – остановил, вызывай дежурного по курсу, пусть разбирается; он в затруднении – для этого есть старшина и начальник курса, в их отсутствии – дежурный по училищу через телефон! Честь дневальные отдают молодцевато, с желанием, команды подаются чётко, громко, с расстановкой и командирским голосом! Это армия! С этого начинается служба! После суточного наряда и караула дай людЯм отдохнуть – они не железные. То же самое в их, курсантов, свободное время – не мешай им почитать в Ленкомнате, посмотреть телевизор, или просто лясы в курилке поточить, не надоедай им службой! В субботу ли, в воскресенье ли повёл их строем в кино, смотри, чтобы после начала сеанса никто из твоих не утёк – это он в самоход, скорее всего, за водкой намылился. Таких бери на особый контроль. Если курсант пошёл ночью в туалет, не лезь, парень он молодой, ему тоже надо уединиться… Ну и оружие! Раз в неделю или сразу после караула, но курсантские карабины СКС в оружейной комнате, твой и начальника курса пистолеты в штабе должны чиститься и блестеть от смазки! По вашим пистолетам у дежурного по училищу станут судить о порядке на курсе! Поэтому и майорское оружие организуй почистить силами курсантов, от тебя не убудет, а лишнюю комиссию в казарму пришлютЬ не тебе, а другому старшине. Регулярно в пирамидах курсантское оружие пересчитывай лично, не передоверяй это никому! С оружием не шути! Наблюдай за курсантами: если кто всё время уединяется да молчит, от окошка не отходит, то не порядок: или заболел (чаще всего триппер), или дурные вести из дома, или с девушкой что-то не так. Поговори с этим молчуном, осторожно расспроси; если не контачит, своё вдруг внезапно изменившееся поведение не объясняет, замкнут и после этого – поделись наблюдениями с начальником курса, ибо тут возможен и суицид. А зачем оно, это ЧП, на курсе нужно? Да и жизнь молодому парню сохранишь. А так личный состав всегда у тебя накормлен, проверен, все налицо, незаконно отсутствующих нет, поведение у всех нормальное, естественное! Самоволок не будет, если курсанты знают, что в любой момент их могут построить и проверить. Однако этим злоупотреблять нельзя, иногда даже пусть кто-то ненадолго и отлучится, чёрт с ним, значит, ему было нужно. Выпивших не будет, если поймутЬ, что на построении ты учуешь запах враз, а выпивох выявляй сразу, их всё равно потом спишутЬ. Перед праздниками тщательно проверь казарму и прилегающую территорию на предмет спрятанного спиртного. А покупать его иные курсанты будутЬ всегда – в семье не без урода. Пресекай им возможности злоупотребить в расположении. Пьяный курсант – беда для коллектива и отрицательные последствия для его начальников! Порядок наводишь не сам, а ставишь задачу командирам отделений и замкомвзводам, с них всё потом спрашиваешь, они перед тобой в ответе. Придирчивых и вьедливых к курсантам сержантов осаживай, нерадивых и панибратов регулируй, но наедине или на совещании младших командиров. Уважаемых в коллективе сержантов хвали прилюдно. Учи сержанта понимать своего подчинённого и отвечать за него. Курсантских мелких нарушений не замечай – они молодые ребята, им что-то нарушить, пошалить тоже хочется – вспомни себя в их годы. Грубость, пререкания с тобой, выпивку, неисполнительность – не прощай; нерадивость, неаккуратность, опоздания на построения – рихтуй; ссоры, агрессивность в курсантском коллективе – пресекай. Если подчинённый что-то старательно выполнил – похвали при всех, человеку будет приятно, а в следующий раз он с ещё большим усердием отличится. И всё должно быть на контроле! Не помнишь – записывай! Что хошь делай, но если ты – старшина, чтоб было у тебЕ на курсе так всегда! Когда так, личный состав никогда тебе неприятностей не принесётЬ, а начальник курса на тебя во всём полагается и никакой проверки не боится – что из штаба, что из Киева, что из Москвы! И тебе тогда спокойно, никакого взыскания не получишь, только благодарности! Потому как порядок налажен, оружие на месте, имущество в порядке, дисциплина держится, люди целые, и здоровье их на высоте…

     

— Владимир Арсеньевич, а какие случаи из жизни курсантов запомнились?

      — Было это в году 1965-1966м. Однажды приехала к одному курсанту молодая жена. Помог я им снять на неделю комнату здесь, в частном секторе на Восточном посёлке. Ну и курсант этот там со своим другом «загудел». Но у того женатого парня увольнение на сутки, а у друга его – нет. Скоро вечерняя проверка, а друг – в отключке, на кровати. Кое-как его растолкали, оделся он и в училище! Спешит! Но что-то не так! А что – не может спьяну сообразить! И только перед КПП училища, когда переходил железную дорогу – а там камешки острые – глядь на ноги… А сапоги-то у друга не одел! Возвращаться – опоздает, на «губу» загудит! И без сапог загудит! Что делать? Так в портянках на удачу и пошёл! На КПП не заметили! У дежурного по училищу, когда отмечался, как прибывший из увольнения, не увидели. Только дневальный по штабу на него округлил глаза. Но курсант приложил палец к губам. Уже темно, идёт по косой дорожке и тут встречается лоб в лоб с… начальником училища Героем Советского Союза генералом Сутягиным! Поприветствовал курсант его, генерал козырнул ему в ответ. Этот разгильдяй потом рассказывал так: Подумал: «Фух, пронесло!» А Сутягин шагов через десять его окликнул: «Товарищ курсант!» Курсант оборачивается. Первая мысль в голове: «Куда смыться?» А ему генерал в темноте: «Ты хоть, сынок, сапоги свои от мела в луже вымой! А то, как прораб какой-то идёшь!..» У курсанта всю хмель разом из головы выдуло: «Есть, товарищ генерал! Сейчас отмоем!»

      За нашим столом снова раздаётся дружный смех. Я говорю:

      — Владимир Арсеньевич! Ну как так можно – без сапог идти и заметить это только перед КПП училища?

      — Да чёрт его знает! Сам удивляюсь! — улыбается в седоватые усы наш старшина.

      И я подумал: ну не может наш старшина такое придумать!

      — А дальше-то что было?

      — А дальше я был на вечерней поверке. Провожу. Смотрю – что-то шушукаются и все мнутся в этом взводе! Думаю: что такое? Что-то не то! Стоят в две шеренги, как обычно. Я командую: «Курррс! Рррравняйсь! Курррррс, смиррррно! Первая шеренга, два шага вперёд! Шагом… марш! Крррругом!» И тут я его в портянках и увидел! «А сапоги где?» — «Да я… Да мы…» Пришлось ему всё мЕне и выложить! Он рассказывает, а весь курс за животы держится! А я-то думал, что он пропил сапоги! Но коль так, имущество на месте (а его друг сапоги утречком принёс к занятиям), то и отделался он у меня только чисткой крантиков в умывальнике и толчков в туалете. Но он и этому был рад!..

      — А ваш «гросс-бух» куда вы заносили фамилии всех провинившихся курсантов за много лет, сохранился?

      — Нет, Юрий! Сжёг я его! Чтобы все концы в воду! — смеётся старшина.

      В другой раз старшина идёт на курс, чтобы присутствовать на подъёме. Открывает двери. А дневальный у тумбочки стоит… весь зелёный-зелёный, как крокодил! Весь – лицо, шея, руки!

      — Я чуть было не упал! — повествует В.А. Муллер.

      А дневальный крикнул: «Дежурный на выход!», стоит, приложив руку к обрезу шапки и улыбается своими зелёными губами.

      — Что с вами, товарищ курсант?

      Тот сразу посерьёзнел и сам спрашивает шепотом:

      — А что такое?

      Тут дежурный по курсу заспанный, на вскрик дневального из Ленкомнаты появляется, тоже, чтобы не упасть от вида своего дневального за косяк хватается. Подвели они этого зелёного курсанта к зеркалу в бытовой комнате. Так, он от своего вида чуть сознание не потерял.

 

      А случилось вот что! Когда подошло время смены, этого курсанта разбудил очередной дневальный, сунул ему в руки штык-нож и сам пошёл спать. А он, прежде чем стать на тумбочку, решил освежиться одеколоном, который его сосед только что купил. В темноте нащупал бутылочку и, поскольку чужой, на дармовщину, «одеколон» не стал жалеть! И лицо, и шею, и руки – всё хорошенько освежил! Однако не знал, что его сосед вечером из санчасти принёс зелёнку, чтобы попытаться вылечить себе грибок на ногах…

      — Чем только этот курсант потом не тёр свои зелёные лицо, шею и руки, чтобы вывести зелёнку! Но вывел! Был зелёный – стал розовый, как порося, но с зелёным отливом! И гимнастёрку отстирал! — вспоминает Владимир Арсеньевич.

      …Как-то позвонили на курс из штаба. Сказали, что прибывший накануне в училище Главнокомандующий ВВС Герой Советского Союза Главный маршал авиации П.С. Кутахов по некоторым данным хочет посмотреть, как курсанты первого курса в казарме устроены. И очень может быть зайдёт!

      Старшина Муллер сразу задачу дежурному и дневальным поставил в наведении лоска (коечки подравняли, табуреточки, порядок в Ленкомнате чтобы был). А сам вышел на улицу начальство высматривать. Да только Кутахов со свитой своей появился не со стороны штаба, а из УЛО. Пришлось подниматься в казарму замыкающим.

      Заходит Главком в коридорчик дневального. Тот гаркнул «Курс, смирно!», приложил руку к головному убору, глазами ест начальство и лыбится стервец.

      Кутахов стоит, хмурится, смотрит на дневального! И все вокруг стоят, хмурятся на дневального.

       А этот несмышлёныш ещё больше заулыбался!

      Тут Главный маршал подобрел, видать, себя вспомнил в эти годы, и тоже широко улыбнулся…

       И все вокруг сразу же заулыбались!

      Кутахов пошёл в казарму, поощрительно похлопав дневального по пряжке ремня.

       И каждый из всей группы, проходя, похлопал курсанта по пряжке.

       Когда все прошли, старшина идёт последним, похлопал по курсантской пряжке…

      Муллер видит: болтается ремень! Пришлось показать дневальному кулак, то есть, жестом дать понять: что за вид? я-те дам! подтяни ремешок!

      Главнокомандующий открывает первую же дверь. А это Ленкомната оказалась. А там… Дневальный свободной смены, выполняя указания старшины по наведению порядка, рад стараться – веником машет, не смочил его водой! Пылюку поднял! Облако пыли даже на маршальский погон в открывшуюся дверь пахнуло!

      Кутахов хмыкнул носом:

      — М-да… Пыльновато! — говорит вполголоса.

      И пошёл дальше в казарму.

      А Командующий 17 Воздушной Армией дважды Герой Советского Союза генерал-полковник авиации Скоморохов Н.М. с блокнотом и ручкой все замечания Главнокомандующего следом записывал. Да не расслышал, что сказал Павел Степанович. Он и вопрошает негромко у окружения:

      — Что? Что Главком сказал?

      Все как-то растерялись. А сзади всех наш старшина, спасая положение, выдал фразу:

      — Главнокомандующий сказал: «Бедновато!»

      …На следующий день в курсантскую казарму новую мебель завезли…

      — Владимир Арсеньевич, вы же помните Героя Советского Союза полковника Кирмановича Владимира Николаевича, что преподавал на кафедре тактики? Вы общались?

      В.А. Муллер смеётся в усы:

      — Мы жили в одном доме. Помню, на Игорёшку, нашего младшенького он мЕне пожаловался. Игорь ведь с детства хотел быть военным. С малых лет собирал мальчишек и в войну играли. Он там всегда командиром был. И ребятишки, даже постарше, всегда его слушались…

      Ну и вот. Идёт полковник Кирманович поздно вечерком домой. А тут из кустов раздаётся задорный мальчишеский голос семилетнего Игорька: «По фашистским гадам… огонь!» И давай в этого прохожего с деревьев и из кустов грушами-дичкой!

      — Ну, что это такое! — возмущался В.Н. Кирманович нашему старшине. — Я – Герой Советского Союза, с фашистами воевал! А меня дети «фашистским гадом» называют! Ты бы хоть поговорил с сыном, что ли…

 

      Игорька помнили и на нашем курсе. Этот смышлёный мальчуган частенько к отцу в казарму приходил. Мы уже пообвыклись в училище, дело к зиме идёт. То ходили в пилотках, в увольнения ещё не отпускали, а тут шапки новые офицерские получаем. А хочется ведь и в фуражке сфотографироваться, домой, девушке своей послать. Да не одной. Получая шапку, я и спрашиваю у нашего старшины:

      — Товарищ старшина! А когда нам фуражки будут выдавать?

      — Фёдоров! — отыскивая мой 58й размер в ворохе шапок, говорит Муллер. — Ну, какой же дурак ходит зимой в фуражке?

      Я тяжело вздыхаю: «Значица, не скоро!»

      А сынишка Игорёк, рисуя что-то там за столом и переварив наш разговор, отрывается от своих мальчишеских дел и говорит с прямодушной простотой:

      — Папа, а ты ведь прошлой зимой в фуражке ходил!..

      Наши все в очереди за мной плеснули сдавленным смешком. Муллер сразу зарылся в шапки… усмехнулся в свои усы и промолчал. Эта шутка сразу пошла байкой по казарме…

      …Или вот такой случай! Проходят по пустующей казарме (будущие лётчики осваивали теорию на занятиях в УЛО) и проверяют порядок начальник курса майор Нестеров и старшина Муллер. И тут обращают внимание на то, что курсантские шинели… Нет, висят на вешалке, аккуратно заправленные, но… без хлястиков! Пуговицы сзади есть, а хлястиков нет! Ни на одной! Подивились сему старшина и начальник курса. Что за безобразие? За всю их службу не встречали такого!

       Вызвали дежурного, дневальных:

       — Почему шинели в таком виде? Где хлястики?

       — По карманам, товарищ майор.

       — По карм… По каким ещё карманам?!

       — Ет что за новости на курсе?! Хлястики должны быть на шинелях, а не в карманах! — добавляет старшина Муллер.

       — Так ведь пропадают, товарищ старшина!

       — Хлястики пропадают? Как пропадают?! — округляет глаза майор Нестеров и на всякий случай потрогал рукой хлястик сзади у себя на шинели.

       — Куда пропадают!? — спрашивает, ничего не понимая, Муллер.

       — А я знаю! В мгновение исчезает и всё тут! Как будто и не было вовсе! — сокрушается дежурный по курсу. — Не снимешь – без хлястика останешься! Вы же потом нас за это пороть будете!

       А первоисточником всех этих бед было вот что!

 

       В училище поступил парень из солдат, где у него в роте кто-то хлястик потерял. Ну, потерял – беда небольшая: снял с шинели товарища и нацепил себе! Тот снимает у другого! И пошла череда – все берегут хлястики. Шинель вешают, а хлястик – с собой. Ну и солдат, ставший курсантом, перенёс этот свой армейский опыт на курс. На всякий случай, «про запас», снял у кого-то хлястик. Тут тоже пошла цепочка – никто не возмущается, никому о пропаже у себя не говорит, но каждый снимает хлястик с шинели однокурсника! (А где ещё взять? В Военторге хлястики не продаются!) Самые ушлые берут у ротозея себе запасной, а то и не один. И пошёл мор на хлястики! Все быстро привыкли: береги свой хлястик, как родной! Вешаешь шинель – сними! Одеваешь – нацепи! Страшный дефицит! Ладно начальник курса! Вот если старшина Муллер увидит, что в строю хлястика у тебя на шинели нет – писец наступит моментально! Жутко даже представить себе, что будет! О чём вы говорите? Кошмар! Фильм ужасов, вторая серия!

       — Ну, старшина, что будем делать? — спрашивает начальник курса. — Как бороться с этим? Наказывать или увещевать?

       — Это бесполезно, товарищ майор! Этим проблему не решишь!

       — Разберитесь, Владимир Арсеньевич, и сами накажите кого надо! Иначе я разберусь и накажу, кого попало!

       И старшина Муллер разобрался! В решении таких задач он был всё-таки профессионалом. На складе получил несколько списанных курсантских шинелей, выписал в вещевом отделе наряд, отнёс их в военное ателье при училище и заказал пошить из них эту дефицитную часть! Принёс изделия в казарму, поставил целый мешок хлястиков перед строем и сказал:

       — Берите кому, сколько нужно! Хоть ешьте! Хоть любимой девушке на Восьмое марта дарите!

       И проблема тут же исчезла! Больше хлястики не пропадали! Шинели на вешалке висели с хлястиками, никто их не снимал: а зачем, если в каптёрке у старшины Муллера целый мешок этих хлястиков!

       Выявил старшина первоисточник «хлястичковых» бед случайно. Когда этот курсант что-то брал в своём чемодане, Владимир Арсеньевич вдруг заметил пачечку хлястиков, перетянутых бечёвкой – восемь штук, снятых в своё время, так сказать, «про запас». Раскрутил старшина этого курсанта, тот всё ему и рассказал…

      На этой должности В.А. Муллер прослужил до 1971 года, когда пришла директива на реорганизацию лётных училищ. Курсовая система заменялась ротной. А там старшины-сверхсрочники предусмотрены штатом не были. Начальник училища генерал-майор авиации Машкей А.Д. помог нашему старшине оформиться на службу за границу в Венгрию.

      С 1971 года старшина Муллер проходил службу в Южной группе войск на должности старшины эскадрильи.

 

      — Ну, что такое эскадрилья после работы с курсантами? — смеётся наш старшина. — Для меня это – как отдых: личного состава в четыре раза меньше, чем на курсе. Имущества – тоже. Бойцы всё время на полётах. Там же служил и мой сын, закончивший училище.

      В Венгрии подошёл предельный возраст нахождения на службе. Всё командование в полку просило остаться. По ходатайству Командующего ВВС ЮГВ приказом Главкома Южного Направления срок службы старшему прапорщику В.А. Муллеру был продлён на пять лет. И я прекрасно понимаю командиров того авиаполка – потерять такого старшину, остаться вдруг без него было нельзя!

 

      В 1977 году, когда Игорь уезжал из Венгрии (служили они в одном гарнизоне), Владимир Александрович в свои 50 лет написал рапорт и там же был уволен в запас.

      Уехал в родной г. Харьков. Продолжал работу уже гражданским.

      Живёт с супругой более 60 лет. Имеет двоих сыновей, так же военных. В настоящее время оба сына уже тоже военные пенсионеры. Есть две внучки, один внук Владимир (уже капитан, служит во Львове), две правнучки. Когда врачи из-за ухудшения самочувствия Нине Гавриловне порекомендовали только чистый воздух, Владимир Арсеньевич тут же бросил курить, хотя дымил более 40 лет! И не потому, что до этого курил в комнате при жене, – только на улице. А потому, как заботливо отнёсся к здоровью Нины Гавриловны! Чистый воздух – значит, и чистое дыхание от человека, который живёт рядом!

      Как и всякий фронтовик, развал Советского Союза считает преступлением перед всем народом.

 

      — Владимир Арсеньевич, а кого вы считаете самым лучшим начальником курса, с которым вам довелось служить?

      Старшина задумался, припоминая. Потом сказал:

      — Пожалуй, Павла Петровича Левченко! И толковый был, и вдумчивый. Курсантов хорошо знал и понимал!

      Мы помолчали. Может быть, даже в память о подполковнике Левченко П.П., нашего, кстати, начальника первого курса.

      — Последний вопрос, Владимир Арсеньевич! Какой вам курс больше всего запомнился? Который показался более всего толковым? Дисциплинированным, что ли? Любимым? Можете назвать?

      — Я знал, что вы спросите это! Любимым? Нет! Все любимые! Все! Это ведь как дети! Кто-то больше балуется, кто-то меньше приносит беспокойства, а всё равно любишь обоих! А самыми дисциплинированными… Я могу назвать, пожалуй, два таких курса…

      Старшина Муллер помолчал и назвал эти курсы…

      Из тактических соображений я их не называю…

      Чтобы не обидеть другие…

      — Что я могу пожелать моим курсантам, а ныне офицерам-лётчикам? Желаю всем своим курсантам, с кем пришлось служить, здоровья, счастья, семейного благополучия, хорошей пенсии. Не забывать друг друга и чаще встречаться, как это было в Союзе Советских Социалистических Республик.

 

      Я вышел от Муллеров, ехал к себе домой и думал: в чём секрет обаяния этого человека, нашего старшины? Почему его все выпуски, в воспитании которых он приложил свои силы, все (подчеркну – все!) помнят, уважают и чтят? Мало ли мы на служебном веку видели старшин? Но на первом курсе я почему-то считал, что все потом старшины рот и эскадрилий будут, как наш Муллер!.. Ну, не может быть по-другому! О, как я жестоко ошибался! Оказалось, такого старшины, как Владимир Арсеньевич Муллер мне так больше никогда и не повстречался!

      Выпускник училища 1949 года, ветеран училища и советских Вооружённых Сил, начальник политотдела ХВВАУЛ в 1971-1978 гг. полковник в отставке Филатов Владимир Александрович, когда у нас однажды зашла речь о старшине Муллере, делится своими впечатлениями:

      — На многие встречи меня приглашают наши выпускники. Но я заметил одну общую особенность у всех: отслужившие всё положенное офицеры, военные лётчики с налётом в несколько тысяч часов, с высокими офицерскими званиями, у многих из которых за плечами не один десяток боевых вылетов, а на груди – боевые ордена, строятся на училищном плацу, по которому ходили ещё курсантами, и старший из них, что в курсантские годы был сержантом, докладывает о построенных старшине Муллеру. Это стало какой-то традицией нашего училища!

      В.А. Филатов говорит это, и вижу, что он по-доброму, так сказать, «белой завистью», завидует этой популярности нашего старшины курса…

 

      Я специально расспрашивал выпускников многих лётных ВВУЗов. Но только харьковчане имели столь замечательного, во многом незабываемого старшину, помнят его и относятся к нему с глубоким почтением! Во всяком случае, на своих встречах своих старшин качинцы, черниговцы и борисоглебцы не приглашают и добрым словом не поминают. Возможно, не такие уж и плохие это были люди, но они были такими, каких много вокруг, потому и не припомнились особо! Старшина курса старшина сверхсрочной службы Муллер В.А. был не «как все». Это была личность – яркая, глубокая, запоминающаяся!

      Мой командир полка в ЛенВО подполковник Туненко Борис Тихонович, выпускник нашего училища, как-то сказал:

      — Фёдоров, ну, где нам найти такого старшину, как Муллер? Хотя бы одного? Хоть в какую-нибудь эскадрилью или ТЭЧ!

      — Борис Тихонович, — вздохнул я. — Такого найти – большая редкость! Такого надо бережно выращивать!

      Да! Старшина В.А. Муллер не был чрезмерно строг и не взыскивал по мелочам. Он помнил себя, солдатом-первогодком, прекрасно понимал, что в его распоряжении вдруг оказались вчерашние мальчишки, которые зависят от него, нуждаются и в родительском понимании, и в командирской строгости. Вот эти грани Владимир Арсеньевич сумел чётко уловить и не переступал их ни в сторону мягкотелости, ни в сторону жёсткоти. Народными корнями и природной смёткой он понял, что в отношении с курсантами и ослабить вожжи нельзя – начнутся пьянки, самоволки, недисциплинированность, которые, как следствие, приведут к отчислению из училища молодых хороших парней; и нельзя «закручивать гайки», придираться до состояния, когда свет курсанту, вчерашнему школьнику, покажется не мил, а мечта стать лётчиком – не достижимой из-за чрезмерных требований службы, дотошности командиров, начальников и самое главное – старшины.

      И ещё! Вспомним с благодарностью начальника Харьковского ВВАУЛ (1956-1964 гг.) генерал-майора авиации Гроховецкого Григория Игнатьевича, бившего, кстати, и немецких асов во время войны в Европе, и американских стервятников в 50е годы в Корее. Это ж надо – он увидел во вчерашнем фронтовике, молодом задорном сверхсрочнике именно того, кто нужен на должности старшины теоретического курса будущих военных лётчиков! Он заметил в Муллере В.А. старшину, который сможет и навести порядок, и держать дисциплину, и завоевать уважение в курсантской среде, приметил те качества, которые и сделали авторитет Владимира Арсеньевича непререкаемым, а его самого – нашим всеобщим любимцем. (Причём уважали старшину не только курсанты, но и офицеры курса.) Которого спустя многие годы после выпуска приглашают на свои юбилеи все выпуски ХВВАУЛ с 1966 по 1974 годы, в которых он служил старшиной курса! Спасибо вам, товарищ генерал, за вашу командирскую мудрость!

 

      Как же так получилось, что старшину-сверхсрочника Муллера все так хорошо помнят? Почему?

       Потому что служить нужно так, чтобы подчинённые всегда чувствовали ваше тёплое отношение, чтобы вы не только могли замечать недостатки и взыскивать за них, а больше работали над достоинствами тех, кто волею судеб оказался вашим подчинённым и на какое-то время стал зависим от вас и вашего мнения о нём. Относиться к своим подчинённым необходимо так, чтобы они через многие годы вспомнили об этом, чтобы кому-то захотелось узнать о вашей жизни больше и написать о вас добрые проникновенные слова… Но не любой ценой завоёвываются добрые отношения и память! Вряд ли вспоминать будут хорошо начальника, который позволял себя похлопывать по плечу и обращаться к себе на «ты»! Нельзя приходить на службу с мыслью: «Что же мне сегодня такого сделать, чтобы понравится всем?» Сочетание требовательности и заботы – вот та смесь, которая нужна служивым людям! Подчинённые сохранят о вас добрые воспоминания, если заметят вашу искреннюю заинтересованность в их профессиональном становлении и росте, ваше стремление чему-то важному научить или решить их житейскую проблему, не дожидаясь никакой благодарности. Добро людям вообще надо творить не за «спасибо» от них. Наоборот, если вы хотите за доброе свершение что-то получить, это уже не добро будет, а сделка! А благодарность… Благодарность приходит негадано…

      Таким был наш старшина Владимир Арсеньевич Муллер. Ему всё это удалось. Он просто служил. Он требовал лишь то, что положено по Уставу, ничего лишнего! Он учил внутренней собранности, дисциплине и службе войск, бережному отношению к личному оружию и воинскому имуществу, аккуратности в ношении формы одежды и гигиене казарменной жизни. Он никого не оскорблял и не унижал личное достоинство! (Хотя, наверное, мог бы и многие из нас это б стерпели!) Он не повышал голос на провинившихся, чтобы его боялись – в этом чувствовалась его психологическая сила. Но не нашлось ни одного курсанта, который бы не выполнил требование или приказ нашего старшины. В.А. Муллер работал с нами не ради благодарностей, не за авторитет, не за хорошие слова и мнение о нём! И то, и другое, и третье пришли сами собой, потому как мы, его курсанты, увидели в нём человечность по отношению к нам, первокурсникам, и любовь к воинской службе, которой и мы собирались посвятить свою жизнь!

       А с другой стороны… Много ли найдётся среди нас, выпускников училища, которые могут сказать: «Меня мои бывшие подчинённые уважают и поныне! Меня они помнят! И при встрече всегда благодарят!»?

      Так, вы поняли, в чём секрет нашего уважаемого старшины? Отчего у него никогда, ни на одном курсе не было обидных кличек? (Если бы кто из курсантов Муллера как-то так за глаза обозвал, его бы просто не поняли и, скорее всего, одёрнули!) Вам ясно, почему нашего старшину все помнят, любят и чтят, даже спустя многие годы?

      Давайте эти ответы каждый даст сам для себя… А – может, не для себя? Поделитесь своими воспоминаниями, рассуждениями, повествованиями о нашем легендарном старшине В.А. Муллере. Кто и что помнит! Пусть это будут и смешные истории, и серьёзные! Кому он в чём помог? Чем запомнился? Что от него почерпнули для своей службы и деятельности? Расскажите! Мы с удовольствием опубликуем их на сайте. И это станет хорошим сборником, нашей общей памятью о нашем глубоко почитаемом старшине курса старшине сверхсрочной службы (потом старшем прапорщике) Муллере Владимире Арсеньевиче… (Наши адреса – в разделе ПОМОЩЬ.)

       Дай ему, судьба, многие годы жизни, энергии и здоровья!

Юрий ФЁДОРОВ,  выпускник ХВВАУЛ 1974 года

(Фото из архива В.А. Муллера)